Записки Обывателя здесь только первая часть

Глава 1

 

 

Не знаю точно, когда я съехал с катушек. Мне было 21, когда  я впервые сбежал из родительского дома. В этот сырой, дождливый день окутанный запахом табака и промёрзшими коленками юных дев, я вспоминаю это, как вчера.

Ранним утром я сбежал в лес. Я не мог знать куда меня позовет внутренний зов. Знаете, тот зов, которые обычно появляется у тех кто вот-вот умрет.  Оно вело меня именно в лес, в  тот густой лес в который я никогда и не ходил, хотя он находился неподалеку от моей вотчины. Дождь как всегда моросил, но самую малость: казалось, что его и вовсе не было, но приятное соприкосновение с каплями, доставляло мне в то особое, желто-зеленое утро, особое опьянение.

Мне казалось, что там я найду нечто важное, нечто такое, что поможет мне, хоть раз в этой жизни прийти в себя.

Я шел в своих кроссовках, унизительно грязных и черно-белых, как всегда был в своей куртке в капюшоне и, кажется, если ничего не забыл, с повязкой на руке, так как недавно глупым образом поранился,  когда пытался прикормить бездомную псину. Жуткая была история, на самом деле, но сейчас не об этом.

Царила в этом лесу, в то утро какая –  то гостеприимность, знаете, такая, какой не хватает в действии самого слова - «гостеприимность». Мне казалось что лес слышит мои мольбы, что у коры деревьев свои маленькие живые организмы, будто бы все это живое ,нарисованное не моим воображением, но воображением Бога. Я узнал свой дом, в том лесу.

В самой его атмосфере, в его столь стремительной и несчастной красоте, в которой, как я уже сейчас понимаю, узрел свой автопортрет.

Я ступал осторожно, и еле дыша, не мог дышать свободно, честное слово. Странным образом, ощущая свободу, я затаивал дыхание, чтобы будто не причинить вреда, не отыскать страданий , не быть следствием того, что я могу сделать неладное этому новому миру который стал моим прибежищем.

Вдруг,  мне показалось, что кто-то следит за мной.  Чтобы описать точнее, было ощущение света, без какой-либо тревоги. Конечно же, в таком месте, тревоги быть не может. Мне казалось, что вот-вот меня сейчас кто-то ухватит за руку и…

- Силен но мягок, умен но категоричен, не добрый но не злой, не пустой сосуд но и не заполненный, – нежным голосом с ноткой капризного ребенка, прозвучали эти слова из уст некой нимфы, некого существа. Она выглядела как человек, и была одета, как обычная девушка.  В светло голубом платье, созданное будто из шелка, будто из воздуха, коричневые волосы до плеч и ярко синие глаза. А на волосах колокольчики будто бы росли из ее головы, и изливали счастье вокруг себя. Босая и будто бы с крыльями, которые я не мог видеть человеческим взором, но которые я видел каким-то иным, более истинным созерцанием.

 Вдруг, я почувствовал пустоту, пустота исходила из моей души, но была будто под ее взглядом, она видела то, что я чувствую. Я ощущал все минуты своей душевной пустоты, свое безразличие и святость духа своего, в этом человеческом теле.  Я начал проникаться в иные миры, в иные устройства Вселенной. Меня пронзило. Я видел как на мир опускается темная буря, и уносит с собой всю черноту играющую столетиями с человеческим родом, видел как распахиваются глаза у младенцев от удивления, на сколько свят этот мир во всем своем величии, без религий и войн, без сладострастия и похоти, без лжи и клеветы, ради успокоения жития своего бездарного и свиного. Я все ощутил до мелочей. Я видел, как звезды рождают новую звезду посредством мистических коммуникаций, и ведь у звезд любовь! Только иная, вернее она у них без желания добиться необходимого с дикой жестокостью, или просто агрессией, как это часто бывает при совокуплении у людей.  Я в этот самый момент узрел: все что в них есть , то есть и во мне; только более – я тут, на земле, не могу полностью узреть всей картины, которую я вижу сейчас. А сейчас, и именно здесь, мне казалось, я потерял свои очки, пелена спала, и все точно истинно, и даже, правдиво. И впервые для меня эти понятия соединились, как философия Платона и Аристотеля, как любовь и нежность, как я и жизнь.

Я видел еще многое:  я видел, как в космосе летают киты. И у них нет никаких дел, кроме как благодарить друг друга, я видел, как солнце посылает всему космосу счастье и улыбки, и жители – отвечали тем же, и более важно – понимали. Я знал, - там где-то есть зло, выраженное невежеством, но ничто во мне не отозвалось на это знание, так как было оно пустым и пустотным, так как мой свет, моя снежинка в душе моей нежной и до дикости спокойной, отвечала и знала с самого сотворения своего: все что там есть злого  – тщетно, и не истинно, и ко мне не относится. Так говорило оно, мое истинное, стало быть, ко мне, к человеку из плоти и крови.

Во мне было все:  бури, и волны,  ветер и жизнь, и даже небеса содрогались во мне, и даже не добродетель во мне вырывалась из общего, как произведение искусства, того самого, которое на самом деле,  –  не несет зла, а несет спасение. Только вот таким для нас понятным языком, пусть и не для всех, но для многих. И быть может, когда-то это все изменится, и мы посмотрим на все полотна мира, и скажем – это прекрасно! Но внутри меня, - еще прекраснее.

И тем не менее, я ощущал все то, о чем давно мечтал узнать, - я знал кем я был сотворен и зачем. Кем я был измучен на свет? Собою. Есть ли там еще жизнь? Есть. Что в ней страшного? Их безразличие. Но и это не важно, и это не суть; ибо суть там, где мы живем, и только мы способны чувствовать вселенную на столько, чтобы не отобразиться в ней, только мы способны мечтать так сильно, что взлетаем.

Ощущение омерзения, к безразличию всей вселенной к нам. Им было хорошо.  А нам плохо. И были те, кто хотел вмешаться, и были те, кто вмешивался. Но это было не по тем правилам, которые мы себе установили, мы пришли чтобы научится самим плавать, чтобы ввести новую, так сказать, валюту морали для всех, понимаете? И для них, тех, казалось бы чужих нас, в том числе. Пускай это и тщетно, смысл был не в этом. Не быть безразличными, не считать что мы – ниже других цивилизаций и существ. И не кричать как сейчас, - что выше. (Хотя, возможно, так и есть).

Но все это банальности, и глупые булавки моей человеческой совести, коей я гордился, и за которую я умру, если нужно. Мне было все равно. Я знал, - я и есть тот Бог что сотворил меня, и у Бога этого, есть мораль. Но я – не весь Бог, и в тоже время вбираю его всего в себя. Нет такого, чтобы: есть только иллюзия. Нет же, добро и зло существует, и не нам ли этого не знать, уважаемые?

Что такого я познал в тот момент, чтобы забыть о чужой безразличности, о чужом и нашем общем несчастье и счастье в тоже время быть, а не казаться, - человеком?

Не знаю. Знаю только лишь  что после этого я успокоился ненадолго.

 

Девушка после этого видения, в одночасье исчезла, лишь эхом я услыхал и взял позднее в рассуждения ее слова из ниоткуда : «Не добрый но и не злой, не пустой сосуд но и не заполненный».