Николай Шипилов

НИКОЛАЙ ШИПИЛОВ
(1946–2006)

Вот так моя мама цветы рисовала
Химическим грифелем «копиручёт»:
Сначала вела два некрупных овала,
А после она карандаш целовала,
Вела лепестки, пожимала плечом.
Потом отстранялась от близкой бумаги,
С магическим прищуром тёрла виски:
– Отличные маки?
– А если не маки?
– Ну, если не маки – тогда васильки!
Когда на печи пригорало всё брашно,
Испуганно мама летела к плите,
И мне было тоже воистину страшно,
Я детскою тенью за нею летел.
В окно вечерело и стёкла замшели,
И волки блудили у наших ворот...
Был счастьем вечерним таинственный шелест
Бумаги и мамин химический рот.
Вот так моя мама цветы рисовала,
А я и не знал,
Что она
Доживала....

ИСХОД

Ты ищешь до коликов: кто из нас враг…
Где меты? Где вехи?
Погибла Россия – запомни, дурак:
Погибла навеки…

Пока мы судились: кто прав – кто не прав…
Пока мы рядились –
Лишились Одессы, лишились Днепра
И в прах обратились.

Мы выжили в чёрной тоске лагерей,
И видно оттуда:
Наш враг – не чеченец, наш враг – не еврей,
А русский иуда.

Кто бросил Россию ко вражьим ногам,
Как бабкино платье?
То русский иуда, то русский наш Хам
Достойный проклятья.

Хотели мы блуда, и водки, и драк…
И вот мы – калеки.
Погибла Россия – запомни, дурак.
Погибла навеки.

И путь наш – на Север, к морозам и льдам,
В пределы земные.
Прощальный поклон передай городам –
Есть дали иные.

И след заметёт, заметелит наш след
В страну Семиречья.
Там станет светлее, чем северный снег,
Душа человечья.

ДЕВЯТОЕ МАЯ

Шел месяц май — и я с высоким лбом
Писал пейзаж чернилами в альбом,
Потом я брал чернильный карандаш —
И танк подбитый вписывал в пейзаж.

Солдат, что был похожим на отца,
Лежал на поле мая и свинца.
О, если б мне в ту пору мастихин —
Я б мастихином написал стихи.

Отец остался жив на той войне.
Купил гармонь, чтоб лучше пелось мне.
Так далеко, казалось мне, война…
А нынче гляну — вижу; вот она…

Спешат, несут Россию на погост.
На нем смешенье из крестов и звезд.
За что дрались? Таков был дан приказ.
Нас не спросили — вот и весь мой сказ.

Сейчас пойду, наливочки напьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
Стихи припомню старые свои…
А в пять утра — засвищут соловьи.

ДУРАК И ДУРНУШКА

В нашем доме, где дети, коты и старушки
Во дворе дотемна прожигали житьё,
Жили двое в служебке: дурак и дурнушка,
И любили: она – никого, он – её.
Он ей пот утирал потемневшим платочком,
А она хохотала с метлою в руках.
Их жалели старушки, жалели – и точка.
В тот момент забывая о своих дураках.
Я носил им тайком свои детские книжки,
Я грозил кулаком тем, кто их обижал,
Всё равно им рога подставляли мальчишки,
Когда старый фотограф к нам во двор приезжал.
Я по свету бродил. Часто был я без света,
Мне любимые люди ловушки плели.
Кто меня породил? Я считаю, что ветер
Самых дальних краёв, самой милой земли.
И упал я, сгорел, словно синяя стружка
От огромной болванки с названьем «народ»,
И несут меня двое – дурак и дурнушка,
Утирая друг другу платочками пот.