Наталья Грудинина

НАТАЛЬЯ ГРУДИНИНА
(1918 - 1999)

ДЕДУШКА

Начинается день усталостью.
Поясничными злыми болями.
Это значит, что дело к старости,
К отголоскам войны тем более…

Что-то колет в боку и в печени.
Шестьдесят годков за плечами.
Восемь раз в медсанбатах леченный,
Больно свыкся ты, дед, с врачами.

Что ли, будешь лежачим к завтраму,
Чтоб весь дом за тобой ухаживал?
Хоть с косой в руке, хоть на тракторе
Впереди других, помнишь, хаживал?

Или всё на земле по-мирному,
По-любовному, по-сердечному?
Где же совесть твоя настырная –
Оборона твоя всевечная?

Уж не вздумал ли кто вломиться
С этой хвори твоей небдительной!
Кто поможет Москве-столице
Русской сметкою удивительной?

Кто, пропахнувший потом-порохом,
В тех краях, что куда не ближе,
За Россию сочтется с ворогом,
Свободя города-парижи?

Кто мундир отутюжить выучит
К дню парадному, дню победному?
Кто дровами деревню выручит?
Без тебя как без рук мы, бедные!

Кто полюбится лучшей девушке?
С фронтовым дружком хватит лишнего?
Вот какой ты здоровый, дедушка,
Ус ржаной, борода пшеничная!

Молодецкой статью да норовом
Ты и мне, замужней, понравился.
Так лечила я деда хворого,
Чтобы в память вошел, поправился!

* * *

Из памяти недужного столетья
Когда-нибудь убудет та война,
Где порослью крикливых междометий,
Как сорняком, печаль иссечена.
Уйдет нечеловеческая смута,
Тщеславие уродливой души,
И, в гусеницы рваные обута,
В музейной упокоится тиши.
Но есть, и не забыться ей вовеки,
Другая — неотпетая — война,
Что остается в грешном человеке
Посевом добровечного зерна.
Она болит, и плачет, и лучится
В кристаллах чистых совести самой,
Неискаженно отражая лица
Солдат, не возвратившихся домой.
Что с ними сгибло? Что невосполнимо?
Какого бескорыстия черты?
Что пулею, не пролетевшей мимо,
Доведено до глухонемоты?
Какие отрешенные пустоты
Зияют в каждом честном ремесле?
Но есть земля, и есть на свете что-то,
Чему не упокоиться в земле.
Сухой листвы тревожным бормотаньем,
Осколчатым калейдоскопом сна
На Землю возвращаются желанья,
Которых не дослушала война.
Они произрастают в почве рыхлой,
Подсолнухом к заре оборотясь,
И снежные обуздывают вихри,
Чтоб путнику без вести не пропасть,
Не подчиняясь мирному приказу,
Снимаются с нейтральной полосы,
И правосудьем шествуют безглазым,
И держат эталонные весы.
Они облечены верховной властью
Карать, кто в милосердии не тверд…
И даже ты, не верующий в счастье,
Зависишь от желаний тех, кто мертв.

* * *

Пристани выщербленный помост,
Отсвет воды белёсой.
Сердце мое – не спасательный пост,
Руки мои – не вёсла.
Гонит прилив за волной волну,
Мостик шатая хрупкий.
Месяц ущербный прирос ко дну,
Как затонувшая шлюпка.

Мой старый новый стол

Старинный стол я притащила в дом.
Ему подобный был моей подмогой,
Когда в тяжелом ватнике своем
Я у печурки ежилась убогой
И, в гаснущие глядя угольки,
От ножек круглых и досадно-крепких
Последней силой тающей руки
Откалывала буковые щепки.
Не весь он был пожертвован огню.
Так мудро он скрипел,
так громко плакал,
И ел глаза прогорклым дымом лака,
И шепотно канючил: «Не виню,
Но будь добра, хоть остов не спали.
Не вечно зло. Еще внесу я лепту
В сокровище любви и интеллекта,
В науку и поэзию земли».
Что стало с ним, хранителем огня?
С кем дострадал,
с кем догорел до праха?
Глазами боли, разума и страха
Опять блокада смотрит на меня.
Ну что ж, скрипи, горючих лет двойник.
Мы оба недоглоданы блокадой.
Кривой, паралитичный твой язык
Я, может быть, еще пойму, как надо.
И, трещины твои зашпаклевав,
Сменив сукно, изъеденное молью,
Вновь подружусь с надеждою и болью –
С двумя из главных человечьих прав.

* * *

Еще в беду меня не бросила
Ничья холодная рука.
А уж из красной рамы осени
Ко мне шагнули облака.
Они всю комнату завьюжили,
Предупреждая и грозя,
Что скоро старость безоружная
Ко мне навяжется в друзья
И скажет: стань моей голубою,
Не простужай моих костей,
Не приноси из мира грубого
Неутешительных вестей.
Уже лицо твое муарово,
И привкус инея в стихах,
Давай займемся мемуарами
Об извинительных грехах.
Про то, как где-нибудь обидели
Кого-то по ничьей вине,
Про все, что видели-не видели
Безгласно стоя в стороне.
Еще припомним умилительно
Заслуги большие в сто крат;
Растили гласно и рачительно
Не просто дерево, а сад.
Короче — жизнь недаром прожита
И в свой черед награждена!
Скажи мне, старость, кем ты прошена
И кем к столу приглашена?
Еще не столь вегетарианственно
Здесь все на вкус ленивый твой,
Еще бушует ветер странствия
Над сумасбродной головой.
Еще худая мебель выстоит —
Чем старомодней, тем прямей.
Здесь все кричит — от книг залистанных
До грешной памяти моей.
Не смей вязаться мне в союзники,
Имей, горбатая, в виду —
Еще пока деревья — узники
В моем ухоженном саду.
Еще бредут неотомщенные
Седые призраки в стихи,
Еще не знаю — где прощенные,
А где — зудящие грехи.
Я буду жить, пока не вызнаю —
Кто завладеет вслед за мной
Моей мучительной отчизною
С ее раскаянной виной.
И только сердцем успокоена,
Помолодевшая в сто крат,
Умру, безвестной смертью воина
Не дослужившись до наград.