Рождество и боль

Картинки, поздравления летят.
Детей переполняет шоколад,
пельмени взрослых (в случае завязки).
Ум утомили сладенькие сказки.

Уйду за город, пожую полынь,
не поддержу нирваной Шао-Линь.
Людская боль призвала Рождество
всем воплем человечества всего.

Загробный мир, томящийся в аду,
с надеждой загляделся на звезду.
Предгробный мир, дымящийся в страстях,
заплакал о евангельских вестях.

Тяжёлый век. Ужасный первый век.
Вот-вот и распылится человек,
осатанеет, озвереет весь,
утонет в сладострастье, скуку, месть.

Израиль путался в преданиях своих.
Эллада блуд переводила в стих.
Славяне славились охотою, войной,
застольной песней, пляскою хмельной.

Пути погибели протоптаны везде.
Бес корчил рожицы Рождественской звезде.
Ужасный век. Тяжёлый первый век…
Но в Вифлееме Богочеловек
отыскан в яслях около ягнят.
Грех заметался, устрашился ад.

Бездомный Бог наш, беженец Христос,
святую радость бережно принёс.
А наши радости какие-то не те,
не в покаянии, не в вере, не в Кресте.

Мы вроде бы о Рождестве поём,
а как не возрождённые живём.
Желаю боли. Странно это, да?
Но равнодушие уводит в никуда.

Святые знают (им не прекословь) —
с великой болью строится Любовь.