Война и мир. том 1. часть 1. Сборка

               

                Марк Штремт          




                Война и мир


        Стихотворное переложение романа Л.Н.ТОЛСТОГО



 











                2021




               
                Марк Штремт             



                Война и мир


Стихотворное переложение романа Л. Н. Толстого
               
                Война и мир         

               



 





                2021




               
                Оглавление

1. Часть первая …………………….
2. Часть вторая……………………..
3. Часть третья……………………..







































ТОМ первый


Война и мир

Война и мир – вот два понятья,
Издревле скован ими мир,
Планета стонет в их объятьях,
Они над нею пляшут пир.

Часть первая

1-1-1

Известная фрейлина императрицы,
За семь с лишних лет до начала войны,
Никак не могла с утвержденьем смириться,
Что признаки новой войны – не видны.

Она – Шерер Анна и близкая к трону
Устроила вечер для важных гостей,
И первым на встречу с ней в царскую зону
Василий князь прибыл с потоком вестей.

Саму Анну Павловну кашель замучил,
Болела она уже несколько дней,
Но князь настроенье её не улучшил,
Сомнений он высказал несколько ей.

Она же, во всём виня На;полеона,
Что он всю Европу почти покорил,
И звуки всех стран от народного стона,
Он силой и властью своею глушил.

И Павловна Анна, всё высказав князю,
Что, если не видит грядущей войны,
Глаза его, ум – всё залеплено грязью,
В том видит она признак личной вины.

Я Вас исключу, милый князь мой, Василий,
Из круга своих постоянных друзей,
Поскольку поддержка Атихриста линий
Для нашей России, без спора – вредней.

Так что Новосельцева это послание,
И что вы решили, по случаю, с ним?
— Он сжёг корабли свои в полном сознании,
Мы тоже готовим костёр и своим.

Василий всегда говорил так лениво,
Как старый актёр старой пьесы, шипит,
Она – ему в пику и ясно, игриво,
Поскольку к политике в ней аппетит.

С присущей энергией лишь патриота,
И, несмотря на свою же болезнь,
Её волновала одна лишь забота,
Доставить французам достойную месть.

— Про Австрию, князь, не хочу я и слышать,
Она никогда не хотела войны,
Она – не союзник, изменою дышит,
Она – просто призрак какой-то страны.

Россия одна лишь спасёт всю Европу,
Лишь наш император исполнит свой план,
И Англия тоже не встанет на тро;пу,
Пополнить союзников дружеский стан.

И Пруссия сникла пред На;полеоном,
Считает, что он уже непобедим,
Склонили знамёна свои и с поклоном
Пред ним и рассеялась словно тот дым.

— Ежели бы Вас вместо Винцегероде
Послали бы в Пруссию дело решить,
То Вы для союза нашли б место брода
И приступом их для Союза склонить.

При этом у князя сквозила насмешка:
— Позвольте, княгиня, мне чаю подать;
— Сейчас, непременно, ну что тут за спешка,
Я, князь, Вам должна кое-что рассказать.

В гостях у меня нынче два человека,
Они нам являют большой интерес,
Из лучших фамилий прошедшего века:
(Виконт Монтемар, он в родстве с Монморанси,
Аббат Морио, глубочайший он ум);
На родине оба имеют свой вес.

Последний был принят самим государем,
И это о многом нам всем говорит,
Такие визиты бывают недаром,
А значит, о чём-то и дело горит.

Не дав никакого ответа на новость,
Он словно забыл и ей задал вопрос:
— А правда, мать-императрица в ту область,
В дела государства суёт часто нос.

Она ли желает, при этом, добиться,
Барона Функе в Вену – секретарём,
Ничтожество это туда не годится,
Желал видеть сына я в месте таком.

— О, это не просто и это так сложно,
Влияние матери так велико,
Смотрелось лицо её победоносно,
Как преданность матери, так глубоко.

Светилось так искренне в знак уважения
К своей протеже и как маме-вдове,
Что князь вдруг почувствовал знак унижения
К своей неприглядной семейной судьбе.

С присущей ей ловкостью женской придворной
Ей очень хотелось его приструнить,
За то, что пытался назвать сделку спорной,
Но тоже и князя кой в чём похвалить.

— Вот, кстати, семейство всё Ваше – прекрасно,
И в обществе слышны слова похвале;
Но князю уже и понятно, и ясно,
Их спор о политике – весь в стороне.

Теперь разговор завязался душевный:
— Судьба подарила Вам славных детей,
Не цените Вы их – знак это плачевный
И тем огорчаете многих людей.

— Что делать? Сказал Лафатер бы однажды,
Нет шишки родительской, ласки, любви;
— Кончайте шутить, меня мучает жажда,
Узнать, у детей что за черти в крови.

Мы все недовольны сынком Вашим младшим,
О нём говорили на самых верхах;
Поморщившись, голосом тихим, упавшим:
— Я сделал им всё – в жизни встать на ногах.

Но оба, считаю, «сложились», как дурни,
Старшой, Ипполит, тот – спокойный дурак,
Меньшой, Анатоль, как и многие парни,
Всегда беспокойством охвачен, простак.

Одно лишь различие, — молвил с улыбкой,
Причём, неестественный пафос сквозил;
«Но Вы же отец, как-то тихо и зыбко
Задумчиво взгляд на него «говорил».

— Я весь Ваш и Вам лишь могу я признаться:
Обуза моя – это дети мои,
То – крест мой, что делать мне, лишь «наслаждаться»,
Какие ни есть, но, мне дети они.

И он помолчал, выражая покорность,
За данную богом жестокость судьбы;
Она же, являя собою проворность,
И, как невзначай, — пару слов налегке:

— Женить надо Вашего блудного сына,
Хотя я не сводня, и мой Вам совет,
Одна есть, достойная этого чина,
Девица Болконская – наш высший свет.

Не сразу ответ дал ей князь наш Василий,
С присущей всем светским мышленья ума,
Не в силах сдержать ход печальный всех мыслей,
Но, всё же, ответ, хоть и стоил труда:

— Мне в год Анатоль стоит всех тысяч сорок,
Что будет чрез пять лет, коль так всё пойдёт,
Он слишком становится мне как бы дорог,
Богата ль княжна, если мужа так ждёт?

— Отец, князь Болконский, живёт он в деревне,
Естественно, он и богат, но и – скуп,
Он сослан был Павлом в известном нам деле,
И прусским монархом был прозван, не глуп.

Но князь – очень странный, характер – тяжёлый,
И сын – у Кутузова он адъютант…
— Послушай, Анет, я уж весь словно квелый,
Я весь полагаюсь на Ваш лишь талант:

— Устройте нам свадьбу, она – мне подходит,
Фамилия, знатность, богата княжна,
А то мой «босяк всё ещё колобродит»,
Жена образумить его же должна.

И князь грациозным свободным движением
Взял фрейлину за руку, поцеловав,
Он словно свободным стал от напряжения,
И в кресло, стоящее рядом, упал.

— Да, случай нельзя упускать, сделка эта,
Под парусом как бы плывёт она к нам,
У Лизы Болконской спрошу я совета,
Тогда и уладится это всё вам.

1-1-2

Уже наполнялась гостиная Анны,
Столицы приехала высшая знать,
Сей сбор был похож, как на дождик из манны,
Кого только нам было там не узнать.

Характером, возрастом – все разнородны;
Приехала Элен, Василия дочь,
Краса её божьей Мадонне подобна,
Иметь её в жёны был каждый не прочь.

Она вся была в шифре и; в бальном платье,
С намереньем после и вместе с отцом,
На праздник к посланнику, как на распятье,
Обоим прибыть, но с бесстрашным лицом.

Всем на; удивленье –  княгиня Болконская,
Беременна была, блестя красотой,
Млада;, мала ростом, характером – сносная
И – не;подражаема простотой.

И князь Ипполит, сын князя Василия,
С дружком Мортемаром, Морио – аббат,
Их надо знакомить, набравшись усилия,
Хоть оба – французы, но – каждый, как брат.

— А Вы не видали и Вы незнакомы, —
Твердила Анет к приезжавшим гостям:
— С моей тётушкой, видевшей эти хоромы,
Знакомство приятно должно будет Вам.

Обряд поздравленья, знакомства с старушкой
Свершался торжественно с почтением к ней,
Её покидая, им стала ненужной
И — неинтересной для этих гостей.

Болконская прибыла с делом вязанья,
Вся в золотом шитом барха;тном мешке,
Без всяких хлопот и её притязанья,
Но с обращением к ней всех вниманья,
С красой материнства и, как налегке.

Пленило её беспокойство за мужа:
— Он тоже собрался идти на войну,
Он на смерть идёт, и зачем она нужна,
В моём положенье всего не пойму.

А вслед за графиней, массивный и толстый,
В очках, прошагал молодой человек,
С высоким жабо и во фраке, весь модный,
Он – графа Безухова сын незаконный,
В Москве, покидающий прожитый век.

Ещё не служил, прибыл из-за границы,
Где он был воспитан, и здесь – в первый раз,
Ему предстояло в сей «рай» лишь внедриться,
И в общество Анны пришёл на показ.

Хозяйка приветствует Пьера поклоном,
Как для; самой низшей ступени из лиц,
Но встреча его с тем пониженным тоном
Заставила Анну пасть духом, как ниц.

Во взгляде клубилось её беспокойство,
Вернее сказать, даже более, — страх,
Примерно, того необычного свойства,
При виде большого несчастья в годах.

Действительно, Пьер был в годах ещё молод,
Но рост и размеры фигуры его,
А взгляд наблюдательный, умный и долог,
Рождал в глазах Анны какой-то вдруг холод,
В уме воскрешался он больше всего.

Таща его к тётушке, молвила Анна:
— Как мило, мсье Пьер, видеть Вас у меня,
Проведать больную, как это не странно,
И в обществе вдруг показать и себя.

Но он пробурлил лишь невнятное слово,
И ей было видно, кого-то искал,
Им двигало чувство какого- то зова,
И Пьер перед тётушкой глыбою встал.

Но страх Анны Павловны был не напрасен,
Ведь Пьер, недослушавши тётушки речь,
В приличьях сказался так просто несносен,
Покинул её, чтобы время сберечь.

Анет задержала его со словами:
— Знаком ли Вам этот французский аббат?
Скажу я Вам честно, Анет, между нами,
План мира всеобщего – так слабоват.

Пьер вновь неучтивость свершил в разговоре,
Теперь собеседницу сам он прервал,
Пытался он ей доказать в своём споре,
Аббата – химера план, как полагал.

— Мы позже обсудим все доводы Ваши, —
С ним Анна беседу сама прервала,
Забота хозяйки, чтоб вечер, как чаша,
В любой из моментов была бы полна.

Полна интересом в нём поднятой темой,
Она – меж гостями и в каждый кружок
Сновала с какой-нибудь новой проблемой,
Беседе придать как бы новый толчок.

Средь этих забот, как уже постоянных,
Она находила свободный момент
За Пьером следить, он – в желаниях явных
Не упускал ни один сантимент.

Он знал, что здесь собран весь цвет из столицы,
Где каждый из них накануне войны,
Любой новизной мог с друзьями делиться,
Не чувствуя здесь за собою вины.

Подобно ребёнку в игрушечной лавке,
Искал Пьер приличный достойный кружок,
Где мысли событий, как свежая травка
Росли, утоляя их жажду глоток.

Он выбрал кружок, где аббат свои взгляды,
Навязывал обществу их новизной;
Пьер молод и был из «голодной» плеяды,
Понять этот мир лишь своей головой.

1-1-3а

В разгаре светился тот памятный вечер,
От шума разбросанных в зале кружков,
Наметилось три основных их, как вече,
В одном из них центром аббат был, «с флажком».

В другом, младо-женском – дочь князя Василия,
Эле;н привлекала своей красотой,
Его дополняла цветущая лилия,
Княгиня Болконская и – простотой.

Виконт Мортемар, сама дома хозяйка,
Создали отдельный, с соблазном кружок,
В котором крутились отменные байки,
Ему можно первенства ставить флажок.

Виконт – миловидный, чертами он мягок,
Высокого мнения был о себе,
Он – благовоспитан, одеждою ярок,
Они, как приманка, являлись в среде.

Он, вместе с аббатом и, как угощение,
Служили для Павловны Анны гостей,
Естественно, вызвав в гостях восхищение
От их тех рассказов и всех новостей.

Речь шла об убийстве в кружке Мортемара,
Герцо;г Энгиенский напрасно погиб,
Он не;совместим с Бонапартом, как пара,
От великодушия – сорван, как гриб.

— Ах, да! Расскажите нам эту историю;
Виконт улыбнулся, отвесив поклон,
И Анна обходит зал, каждому порцию,
Хвалу о виконте всю высказав в тон:

— Виконт – удивительный мастер рассказа,
Он лично был с герцогом этим знаком,
Мы не; пожалеем и лишнего часа,
Узнать всё подробно, ведь всё – под замком.

В изящном и выгодном для; него свете
Представлен был обществу милый виконт,
Поскольку хозяйка за всё здесь в ответе,
Решила виконту собрать больший фронт.

Гостей, где хозяйкой – красавица Э;лен,
Она пригласила к виконту в кружок,
И этот поход лишь рекламой нацелен:
Рассказом гостей затащить в его блок.

А вместе с кружком и прекрасную Элен,
Где каждый в нём гость поражён красотой,
И этот их взгляд был одобрен и верен
Её поразительной плеч белизной.

Когда же добавить к красе и одежду,
И груз украшений, висящих на ней,
То всякий мужчина теряет надежду
Жену свою даже любить посильней.

Слегка шурша белою бальною робой,
Блистала всем глянцем спины и груди,
А также – волос, бриллиантов особо,
Она красивее всех женщин, среди.

Она проплыла; средь мужчин словно павой,
Без тени кокетства, внося в залу блеск,
И ей как бы совестно стало быть правой
За красоту, вы;звав бурю и всплеск;
 
Восторга, мужского пред ней поклоненья,
Своей красоты умалить не могла;
Виконт, поражённый своим удивленьем,
Плечами пожал, опустивши глаза.

Он чуть не ослеп от лучей, исходящих
От русской невиданной им красоты:
— Я, право, боюсь за моих предстоящих
Бесед и потерю в них всей остроты.

Она, не смутившись его комплимента,
И не; нашла нужным ему дать ответ,
Ждала с нетерпеньем начала момента,
Когда он историю выпустит в свет.

На столик сложив свою полную руку,
И не; забывала следить за собой,
И тем утолить свою к этому скуку,
Любуясь и грудью, и той же рукой.

Нам трудно понять, что кого украшало,
Она ль – ожерелье своей красотой,
Иль грудь и краса ожерелье венчало,
А лишь бриллиант сей сверкал простотой?

Виконта кружок быстро рос, расширялся,
Вслед Элен Болконская влилась в него,
И князь Ипполит всё туда же подался,
Историй таких любил больше всего.

Он всех поражал «необычным с ней сходством»,
С сестрою-красавицей – брат ей родной,
Душой и поступками слыл он уродством,
Общался с людьми он как будто больной.

Черты же лица были те, как у Э;лен,
Но радость светилась у Элен в лице,
Весь вид на улыбку как будто нацелен,
Она – как родилась в счастливом венце.

У брата, напротив,  туман идиотства,
Брезгливость, уверенность лик выражал,
И в этом так мало в нём было с ней сходства,
Гримасой в лице часто всех награждал.

— Виконт, не историю о привиденьях
Собрались поведать всем нашим гостям?
В правдивости полон всегда я сомнений, —
При этом лорнет он приставил к глазам.

— Терпеть не могу я историй подобных, —
Так бесприкословно он выразил мысль,
Гостей он дразнил словно пряником сдобным,
Такой в разговорах являл он свой стиль.

Виконт рассказал очень мирно, спокойно
Бродивший в то время в стране анекдот,
Что герцог явился в Париж так достойно,
С актрисой к свиданью нащупал он брод.

Но герцог в интимных своих увлеченьях
Соперника встретил на сладком пути,
Им был Бонапарт и он о;т удивленья,
Не мог от душевных недугов уйти.

Нечаянно обморок с ним приключился,
И герцог обрёл над владыкою власть,
Но он не решился и не торопился,
А великодушно простил ему страсть.

Владыка не мог простить герцогу слабость,
Ведь он – и соперник, его пощадил,
Конечно, смерть герцога бы;ла бы радость,
За ве;ликодушие смерть подарил.

1-1-3б

Рассказ покорил всех своим интересом,
А встреча соперников – просто восторг,
Волненьем пленил дам рассказ этим местом:
— Прелестно, — промолвила Анна: «Как – рок».

Улыбка Болконской была ей ответом,
Виконт оценил похвалу за рассказ,
И он, ободрённый успехом у света,
Пытался продолжить его в тот же час.

Хозяйка салона в своём беспокойстве,
От Пьера и, не отрывавшая взгляд,
Заметила, он в своём шумном геройстве,
В беседе с аббатом весь гневом объят.

Она поспешила к опасному месту,
Пытаясь гасить разгоревшийся спор,
Как будто боялась «растущего теста»,
Когда из сосуда всплывёт на простор.

Аббат утверждает, что только Россия,
Возглавив в Европе союз с парой стран,
Изжившая варварство в прежней стихии,
Закроет стремление к войнам, их кран.

И в вечно воюющей злостной Европе
Царить будет мир, равновесие стран:
— Европа погрязла в звериной всей злобе,
Сама никогда не залечит всех ран.

И в самый опасный момент политспора,
Хозяйка, предвидя повышенный тон,
А может меж ними возникнуть и ссора,
Поспешным вопросом и не в унисон;

Спросила аббата: «А климат наш здешний,
И как он у нас переносит его?»
Лицо итальянца, как признак лишь лестный,
Но вид – оскорбительный, прежде всего.

С притворным и сладким его выраженьем,
Такой вести с дамами здесь разговор:
—  Я так очарован и пал я в сражении,
Умом, красотой за весь ваш этот сбор.

Хочу красоту я отметить у женщин…
Подумать о климате я не успел…
Но, явно, что с холодом я и не венчан,
И – даже ни разу я здесь не вспотел.

И, не выпуская обоих из вида,
Она потащила их в общий кружок,
Возможно, она нанесла им обиду,
Но, всё-таки, некий подала урок.

Как раз князь Болконский вошёл в это время,
Он – молод и Лизы Болконской супруг,
Но взгляд на жену и как будто бы бремя
Лицо выражало букет целый мук.

Андрей небольшого мужчина был роста,
Красив сам собою, скучающий взгляд,
Казалось, устал от чего-то так остро,
И словно завёлся в душе его яд.

Наверное, гости ему все знакомы,
И все надоели порядком давно,
Что слушать, смотреть на них, кроме истомы,
Так и не рождало в душе ничего.

С гримасой, от скуки целует он руку
Хозяйке, свой долг как бы ей отдаёт,
И, щурясь, свою утоляет он муку,
А скуку на общество взгляд создаёт.

— Вы, князь, говорят на войну как собрались? –
Спросила хозяйка, узнать с первых уст:
— А мы в обсужденьях момента старались
Вложить в ситуацию круг наших чувств.

— Угодно Кутузову взять в адъютанты…
— А как же здесь Лиза в преддверье родов?
— Деревня ей будет надёжным гарантом
Здоровью от пышных дворцовых дворов.

Но, чтобы уйти от проблем посерьёзней,
Княгиня решила в рассказ посвятить,
Так было бы мужу гораздо полезней,
Пикантною новостью скуку изжить.

Но князь отвернулся, не стал слушать сплетни,
И тут же, взяв за руку, Пьер подошёл,
Пьер радостных глаз не спускал многолетних,
Казалось, в лице князя друга нашёл.

На Пьера улыбку ответил улыбкой,
Приятной и доброй, тому, кому рад:
— И ты в большом свете, — добавил он пылко,
Решил посещать этот светский наш ад.

— Я знал, Вы здесь будете, — тихо добавил:
— А можно на ужин приеду я к Вам?
— Нельзя, — сказал князь и, как шуткой обставил:
— И спрашивать, Пьер, я об этом не дам.

Опять передышка прервала весь вечер:
Поднялись Василий и Элен-княжна:
— Прошу извинить нас, с посланником встреча,
К нему путь на праздник нам с Элен намечен,
Хотя эта встреча нам и не нужна.

Эле;н между стульев прошла грациозно,
Улыбка сияла на чудном лице,
Её красота всем казалась столь грозной,
Все взгляды мужчин оказались «в кольце».

«В кольце» её женской прекрасной фигуры,
Глаз не; оторвать от её красоты,
И каждый мужчина лишался опоры,
Всем видом она словно клад доброты.

Пугливо уставился Пьер на красотку;
— Ну как, хороша? – молвил князь наш Андрей;
— Не видел я краше, — ответил Пьер чётко:
— Такой красотой всех поить бы людей!

Василий успел схватить Пьера за руку,
И нежно на ухо хозяйке шепнул:
— Пора уже Пьера избавить от муки,
Медведь он, в берлоге своей как уснул.

Живёт уже месяц в моих он пенатах,
Но лишь первый раз появился он в свет,
Всегда неуклюж, с видом как виноватым,
Жених он во цвете младых своих лет.

Огранку состряпать ему б не мешало,
Богат, но лишён наших светских манер,
Ему умных же;нщин всегда не хватало,
И в обществе он потому так не смел.

В ответ обещала заняться и Пьером,
Он – князю Василью родня по отцу,
Его приучить ко всем светским манерам,
Иначе быть в обществе так не к лицу.

1-1-4a

На этом же вечере князя Василия
Ждала его лучшего друга жена,
Она прилагала к тому все усилия,
Она – Друбецкая, давно как вдова.

Она своей просьбой настигла лишь князя
Почти что на выходе, самых дверей,
Напомнив ему его бывшие связи,
И сделавши князя намного добрей.

Своим продвиженьем когда-то по службе
Отцу был обязан Василий, наш князь,
И он не откажет в единственной просьбе,
Имея большое влиянье и связь,

Просить за любимого сына, Бориса,
По службе военной гвардейцем бы стать,
Не ради её, как обычно каприза,
А славу фамилии снова поднять.

— Я, Анна Михайловна, чту нашу дружбу,
И память покойного мужа-отца,
Я сделаю всё, чтоб дальнейшую службу
Служил бы он в гвардии и – до конца.

А вечер катился в обычном порядке,
У всех только мыслей – про Бо;напорте;,
Владеющий властью в приличном достатке
И славой, и силой, погрязший в борьбе;

За власть над Европой, возможно Россией,
Пожалован он в императорский чин,
Увлёкшийся властью как будто стихией,
И он управлять будет миром один.

Он ролью актёра увлёкся, сказавши:
«Бог дал мне корону, и горе тому,
Кто тронет её, тот всегда будет павший,
Отныне я править не дам никому».

— Надеюсь, была, наконец, это капля,
Она переполнит терпенья стакан,
Найдётся же где-то та острая сабля,
Прервёт, наконец, этот наглый канкан.

— Цари, короли и Европы, России
Не смогут так долго терпеть ту напа;сть,
Они, безусловно, давно уж решили,
Изгнать, прекратить эту наглую власть.

Цари, госуда;ри династью Бурбонов…
Они не пытались их даже спасти,
Ему шлют послов в нарушенье законов,
Его поздравляя на этом пути.

— Ещё один год будет править страною, —
Виконт продолжал о нём весь разговор:
— Своих о нём мыслей от Вас я не скрою,
То этот – назвать, как престола он вор;

Интригой, насильем погубит цвет нации! –
Развёл он руками, плечами пожал;
От сказанных слов, находясь, как в прострации,
Бессильно откинувшись, он замолчал.

Тогда Анна Павловна молвила слово:
— Вот наш император недавно сказал,
Россия дать право французам готова,
Их образ правленья, народ бы избрал.

— Нам трудно сейчас предсказать ход событий, —
Вступил в разговор уже сам князь Андрей:
— Пожалуй, виконт в «справедливых» наитьях,
Из всех нас значительно будет мудрей.

— Дела во всей нашей старушке Европе
Давно зашли слишком уже далеко,
Я думаю, к прежней в ней будет свободе
Добиться возврата – уже нелегко.

— Насколько я слышал, — вступая в беседу,
Вмешался уже в разговор даже Пьер:
—Дворянство, приветствуя эту победу,
Тем самым даёт и сословьям пример.

— Об этом трубят сами бо;напартисты, —
Не глядя на Пьера, промолвил виконт:
— Они царят в обществе, как активисты,
И мнение общества – тоже их фронт.

С усмешкой парировал речи виконта
Его невзлюбивший уже, князь Андрей,
С его убеждённой позицией фронта,
Как мненье настроенных против людей.

« Путь славы я вновь указал всем французам», —
Не раз повторял слова На;полеон;
— Имел ли он право сказать с таким вкусом?
— Нет, он не имел, не герой уже он!

Убийство сорвало его с пьедестала,
Отныне становится герцог герой,
Престиж Бонапарта чуть по;колебало,
Но он не намерен покинуть свой строй.

Виконт очень образно дал объяснение:
— Ещё один мученик – на небесах,
А для земли, как-то вновь невезение:
В ней меньше героем одним в закромах.

Но Пьером не понято это сравнение,
Опять он ворвался в политразговор,
И Анна боялась его в этом мнения,
Поскольку продолжился общий их спор.

— Не месть эта казнь, а лишь – не;обходимость,
В том вижу величье владыки души,
Он не; побоялся принять нетерпимость
Совсем небольшой части светской толпы.

— Бог мой! — Так со страхом промолвила Анна;
— Нашли Вы в убийстве величье души!
Его замечанье воспринято странно,
Таким и осталось оно в их глуши.

1-1-4б

«Ах, ох!» — Голоса разнеслись по салону;
— Прекрасно, — в английском сказал Ипполит,
Ладонью он бил по коленке в такт тону,
В котором излилась вся масса обид.

Но Пьер, сверх очков посмотрев на сидящих,
Уверенно, резко всю мысль продолжал;
По виду похожи они на просящих,
Чтоб он свою мысль в споре с ним продолжал.

— Бурбоны бежали от всех потрясений,
Их страх революции напрочь сразил,
Покинув народ во своё лишь спасение,
Страну лишь в анархию всю превратив.

А он победил анархический пепел,
Во благо страны успокоил народ,
И герцога смерть он почти не заметил,
В неблагоприятный ему этот год.

Ему доложили, что герцог замешан
С английской разведкой в тайных делах,
И потому часто был он столь взбешен,
Безжалостно гнев возмещал на врагах.

Попытка хозяйки пресечь в споре Пьера,
Лишь вызвала новый прилив его слов:
— Его в революцию – твёрдая вера,
Сумел он поднять и принять все те меры,
Добиться от смуты желанный улов.

Сумел подавить анархизм, беспорядки,
Свободу и равенство не упустил,
Навёл дисциплину, убрал недостатки,
Он всю революцию – как победил.

Хотя и вершилась она от народа,
Но буржуазии достались плоды,
Не знали в то время и нужного брода,
Но, всё же, остались большие следы.

Он вывел страну на путь новой эпохи,
Он – дела военного лучший знаток,
И, как полководец, большие ожоги
Врагам наносил он в разгромный поток.

Деянья его и доверье народа
Ему помогли удержать в стране власть,
Сомнений в нём нет, он – велик от природы,
И правит страной и с умом, в свою страсть.

Виконт продолжал обвинять Бонапарта,
Пытаясь величье его умалить,
И герцога смерть, и всей власти захвата,
Великим он был, короля б мог простить.

Виконт, как и герцог, — сторонник Бурбонов,
Он не; представляет жизнь без короля,
Насилие или свержение трона,
И даже, вдобавок бывает петля.

Никак не подходят к понятью Великий,
История мира вся этим полна,
Ведь прежний монарх остаётся безликим,
Когда его власть для страны так вредна.

Народ поднимается против монарха,
И с ним, как поддержка, рождается класс,
Не надо им больше такого подарка,
Который не слышит народный их глас.

Вот в том и величие Наполеона,
Доверье народа он смог оправдать,
Свободу и равенство – в рамках закона,
А всех анархистов он смог обуздать.

— Но Вы – за идеи и цареубийства,
Убийства и верных монарху людей,
— Как цель для мишени, я не за убийства,
А я – за идеи, пожалуй, верней.

Убийства, насилие – крайности дела,
До них власть сама не должна доводить,
Коль прежняя власть в недовольство влетела,
Не хочет в стране ничего изменить;

Так выбора нет, остаётся насилие,
В свободе и равенстве править страной…
— Свобода и равенство – это идиллия, —
Презрительно молвил, мотнув головой.

Но кто же не любит-то эти два слова?
Ещё наш спаситель о них нам вещал,
А новая власть их уже дать готова,
Или, как всегда, снова нам обещал?

Свершийся путч, революцией назван,
А разве счастливей стал в общем народ,
Он новою властью всё также наказан,
И новый законов придуман весь свод.

1-1-4в

Забавным сказался для князя Андрея
Виконта и Пьера их спор – кто велик,
Никто и не ждал, что Пьер их смелее,
На первом же вечере всех угостил.

Врага всего мира назвал он Великим,
Хозяйку он первую так напугал,
Ход мыслей его показался ей диким,
Она опасалась за свой этот бал.

Во всём поддержала хозяйка виконта,
Опять же смерть герцога ввергнув в вину,
Она против Пьера создала два фронта,
Все вместе вступили они с ним в войну.

И снова виконт: « А как Вы; объясните
Событья брюмера того же числа?
Оно воровством пахнет, если хотите,
И что? Быть великим причина была?

— А пленные в Африке, все им убиты! –
Подлила Болконская масла в огонь:
— Их кровью сердца матерей их политы,
Дел много вершил, от которых – лишь вонь.

От новых вопросов Пьер, как растерялся,
Не знал, кому раньше ему отвечать,
Он всех оглянув, и потом улыбнулся,
Нельзя же на это всё просто молчать.

Улыбка у Пьера – особого вида,
В лице исчезали серьёзность и злость,
С лица, как сползала любая обида,
По-детски прощеньем оно налилось.

Виконт понимал, его спорщик – не страшен,
Хотя он и видел его в первый раз,
Себе самому он казался так важен,
Не знал, как ответ держать прямо сейчас.

Один князь Андрей оценил смелость мыслей,
Хотя возносились деянья врага,
Они, эти мысли, как будто повисли,
Пьер обществу выставил словно рога.

Решил князь Андрей пособить в чём-то Пьеру:
— Но как Вы хотите, чтоб всем отвечал?
Когда человек свою пашет карьеру,
В поступках его много разных начал.

Все эти начала, все эти проблемы
Зависят от роли в развитье страны,
Лицо ли он частное, личные схемы,
Иль он – император, иль вождь всей судьбы.

И Пьер подхватил эту помощь Андрея:
— Да, да, разумеется – ход мыслей моих;
Андрей продолжал, душу Пьера, как грея,
А Пьер словно правый на время притих.

— Нельзя не признать, что во многих поступках
Велик Бонапарт, как простой человек,
Он в Яффе больным руки жмёт при улыбках,
Уже на Арко;ле прославил свой век.

Но есть и другие, его же, поступки,
И мы – в затруднении их оценить,
Так сделаем мы с Вами тоже уступки,
В вопросах политики – не осудить.

Смягчив, как неловкость, слова друга-Пьера,
Поднялся он с места, давая понять,
На вечере этом все споры, как сфера,
Пора, наконец, всем уже закруглять.

Все тоже поднялись, собрались уехать,
Но князь Ипполит попросил всех присесть,
Решил он для общей разрядки и смеха
Смешную поведать собравшимся весть.

А весть оказалась простым анекдотом
С уклоном на лёгкий любительский флирт,
Но он оказался протухшим лишь тортом,
Какой- то похабщиной весть та смердит.

Сам много смеялся во время рассказа,
И, судя по лицам уставших гостей,
Все ждали момента, конечного часа,
Когда же закончится свод новостей.

Хотя непонятна была цель рассказа,
Однако хозяйка довольна была,
Она оценила любезность всю князя,
А выходку Пьера неумной нашла.

Обычные мелкие толки событий,
С прощаньем с хозяйкой у всех на устах,
Спектаклях, балах и подобных приличьях
Закончился вечер весь в светских делах.

1-1-5а

Хотя Пьер лет десять и жил заграницей,
Но не приобрёл он там светских манер,
Не только он там не пытался влюбиться,
В Россию вернулся Пьер, как пионер.

Не мог он достойно его положению
Нормально войти в любой светский салон,
И не обладал он в достатке умением,
И быть в нём, и выйти, ну – будто как слон.

Сравнение это казалось удачным,
Так прямо и скажем – фигура и рост,
И весь его вид оказался столь сочным,
Характер за то был и мягок, и прост.

Не мог он сказать комплимент подходящий,
Рассеян во всём – наградил его бог,
А, в общем – мужчина был Пьер настоящий,
Здоровье, его доброта – словно сок.

На выходе мял генеральскую шляпу,
И не произнёс всех положенных слов,
Молчал словно рот был забит его кляпом,
Таким стал на вечере светский улов.

Разъезд и прощанье столичной всей знати,
Как вся процедура для всех их – сложна,
В них светских манер и не меньше, чем, кстати,
Как на; самом вечере их острота.

Хозяйка всем видом христьянскую кротость,
С прощеньем за смелый его, Пьера, взгляд,
При этом в словах выражая неловкость,
За этот внезапный такой эскапад:

— Надеюсь на Вас я и, как наставленьем,
Советую, мсье Пьер, свои мненья сменить,
Не гоже врага восхвалять одобреньем,
Ещё мы должны и его победить.

Но, как собеседник, Вы нам интересны
И очень желанный в салоне нам гость,
И все Ваши связи со многими  — тесны,
А вся доброта в Вас теплится, не злость.

Так Анна, прощаясь, княгине шепнула:
— Так всё между нами уже решено?!
На вечере с Лизой они так решили,
Свершить захотелось одно сватовство.

Она затевала ещё одну пару,
Связать Анатоля в их брачный союз,
Андрея сестра, её женские чары…
Избавив Василья от детских обуз.

Княгиня воспрянула жаждою свахи,
Узнать в деле волю Андрея отца,
Последний, имел в деле этом часть страха,
От жизни разгульной гуляки-юнца.

А князь Ипполит, наклонившись к княгине,
Вдруг стал полушёпотом что-то вещать:
— К посланнику я не пошёл по причине,
Там скуку лишь мне всё могло навевать.

А вечер у Анны – прекрасен – я с Вами,
Ваш в полный свой образ блистала краса,
Скажу я, графиня, опять, между нами,
Меня в Вас пленяет краса и коса.

— Весь свет в ожиданье грядущего бала,
Там женщины все заблестят красотой…
— Не все далеко, там бы Вас не хватало,
Естественно, нужен сейчас Вам покой.

Он шаль у лакея как вырвал, и даже
Его словно чуточку как оттолкнул,
И стал одевать её в спешном он раже,
А сам обнимал, не убрав рук, уснул…

На мужа взгляд бросив, она отстранилась,
Глаза у Андрея закрыты в момент,
Она на мгновение, как удивилась,
За этот, его, столь живой сантимент.

А князь Ипполит редингот торопливо
Надел, и по моде – ему был до пят,
И путаясь в нём, за княгиней игриво
Помчался за ней весь сияньем объят.

— Прощайте, княгиня, — и окрик раздался;
— Па-звольте же, сударь, — мешал Ипполит,
Андрей в тот момент сесть в карету пытался,
Но путь ему внутрь Ипполитом закрыт.

— Так я тебя жду, — Пьеру князь на прощанье,
Своё приглашенье напомнил Андрей;
А сам Ипполит ждал виконта в молчанье,
Его обещал довезти до дверей.

Усевшись в карету француз, не стесняясь,
(Он видел как князь проявлял интерес),
И тоже он Лизой и сам, восхищаясь,
Словами придал красоте её вес:

— Ну, мой дорогой, как княгиня красива,
Её и не портит рожденье дитя,
Настолько мила, ну так просто на диво,
Совсем, как французская дама она.

А вы так ужасны невинным всем видом,
Жалею я бедного мужа её.
Он что, не подвержен подобным обидам?
И корчит собою особу всего!

— А вы говорили, что русские дамы
Не стоят французских умом, красотой,
Как многие женщины вовсе не слабы,
И ценятся также своей простотой.

Приехав вперёд к дому князя Андрея,
Пьер тут же прошёл на диван, в кабинет,
Себя предстоящей беседою грея,
Он снова подумал, каков нынче свет.

1-1-5б

— Ты очень расстроил мадам нашу Шерер,
Теперь она может так долго болеть,
Все мысли её о тебе, даже веер
Не может развеять иль их запереть.

И помни – нельзя говорить, друг мой милый,
Что только ты думаешь – всё и везде,
А то всем окажешься другом постылым,
В любом нашем русском и светском гнезде.

Ну, хватит об этом, меня больше волнует,
На что ты решился с дальнейшей судьбой,
Почём твоя душенька больше тоскует,
Страна ведь находится перед войной.

Пьер прибыл в Москву уже двадцатилетним,
Отец дал и денег, снабдил и письмом:
— Езжай в Петербург, там мой друг многолетний,
Василий он князь и с великим умом.

Во всём князь поможет и выбрать карьеру…
И Пьер безмятежно у князя и жил,
Никак Пьер не мог выбрать путь свой на дело,
И он от безделья хандрил и тужил.

— Пора, пора, Пьер вам заняться судьбою,
А служба военная – не по душе?
— Не знаю, но вот что не даст мне покоя,
Война эта – не;справедлива вообще.

Поскольку война против Наполеона,
Ежели была б за свободу она,
Тогда бы я первый, да с нашей иконой
Пополнил военную рать бы сполна.

А так, находясь мы в каком-то Союзе,
И им помогать против гения быть,
Не буду участвовать в этом капризе,
Они ж нас не любят, не будут любить.

Чужими руками, ценой наших жизней,
Самим не хватает ни сил, ни ума,
Зачем подвергать нашу славну отчизну,
России – ненужная эта война!

Андрей, лишь пожавши на это плечами,
Не смог дать ему весь достойный ответ,
Война надвигалась и не за горами,
На детские речи не мог дать совет.

— И мне интересно, Андрей, с какой целью
Вы рвётесь на это убийство – войну;
— Не знаю. Так надо, проти;ву безделью,
Та жизнь и, которую я здесь веду…

Она – не по мне, человек я военный,
И мой идеал – это мой государь,
А тот, Бонапарт, хоть силён, но надменный,
И спесь надо сбить с него, так-то, суда;рь.

Как вдруг зашуршало здесь женское платье,
Как будто очнулся, встряхнувшись, Андрей,
Княгиня вошла к ним, для полного счастья,
И весь разговор их поплыл веселей.

— Я думаю часто, — всегда по-французски,
Вступила княгиня в мужской разговор,
( В то время французский, а равно, как русский,
Имел в высшем свете такой же простор).

— Так вот, почему наша славная Анна,
И замуж не вышла, была холостой,
Глупы все мужчины, Анет словно манна
Просыпалась вся бы над их головой.

А вы, месье Пьер, такой спорщик упорный…
— Я с мужем всё спорю, никак не пойму,
Всегда я вопрос задаю неудобный,
Зачем он стремится идти на войну?

Слова взяли в плен думы все за живое:
— Ах, вот то же самое я говорю,
Зачем выдавать вам себя за героя?
Случись что – не сможете быть вы в строю.

Так будьте судьёй, Пьер, как друг, между нами,
Андрей – адъютант и блестящий в том чин,
Его здесь все знают и ценят словами:
«Князь это тот самый, Андрей, господин».

Легко может флигель-, стать он, адъютантом,
С ним сам государь так тепло говорил…
Анет могла быть в этом деле гарантом…
И он бы тогда даже славу вкусил.

По виду Андрея вдруг всем стало ясно,
Что сей разговор весь – противен ему,
Особо тогда, как жена его страстно,
Всё время твердит: «Не езжай на войну!»

Когда же спросил Пьер о дате отъезда,
Княгиня, капризно-игривый взяв тон,
Отъезд мужа будто её ввергнет в бездну,
Андрею порядком наскучил сей звон.

— Бросает меня из-за прихотей службы,
Меня запирает в деревне одну,
Лишает меня и друзей моих дружбы,
А, если, не дай бог, затронет судьбу!

Упрёки все сыпались и с раздраженьем,
И в бой пошли чувства взаимной любви,
С каким-то звериным она выраженьем,
Всё то, что копила в душе и крови:

— Ты пе;ременился ко мне в отношеньях,
Я стала как будто ребёнок больной,
Ты не; как с женою, со мной в обращеньях,
Тебе человек я уже – неродной.

Запахло вдруг в доме семейною ссорой,
И Пьер посчитал, он же лишний здесь друг,
Он гостем их был, не хотел быть укором,
Решил он отправится на свой досуг.

Не мог наслаждаться слезами княгини,
Пытался наш Пьер успокоить её:
— Ваш муж уезжает по важной причине,
Он нас защищать будет, наше житьё.

Так Вы успокойтесь… Я Вас уверяю…
Прощайте, я всем Вам желаю добра,
Меня извините, я всё понимаю,
Но, и домой мне, наверно, пора.

— Постой, Пьер, останься, княгиня в несчастье
Желает нам вместе тепла и добра,
Она не позволит лишить нас той части
Беседы, друг мой, может быть, до утра.

— Нет, он о себе лишь являет заботы…—
И не удержала обидных всех слёз,
У князя терпенья закончились квоты,
И он сказал: «Лиза!» — так сухо, всерьёз.

Сердитое личика вдруг выраженье
Сменилось на признаки страха в лице,
Прекрасными глазками повиновенья,
Их весь разговор завершился в конце.

— Ах, боже мой, — про;говорила княгиня,
И князя коснулся её поцелуй;
— Иди отдыхать, дорогая богиня,
Прошу, обо мне никогда не горюй.

1-1-6а

Не сразу найти могли тему беседы,
Друзья помолчали, ни князь и ни Пьер,
Как словно висящей над ними проблемы,
Затронута тема судьбы и всех мер.

— Пойдём-ка на ужин и пару бокалов
Нам сил придадут и, вдобавок, ума,
Обдумать всю жизнь, что творится сначала,
Где дело в ней есть, а где есть суета.

В изящно богато отделанной зале,
Где всё так блестело своей новизной,
Андрей, сам в своей находился опале,
Терпеть он не мог этот жизненный зной.

Ни разу не видел Пьер князя Андрея
В таком, очень нервном покое души,
В ней мысли давно, очевидно, все зрея,
Во всех уголках её тайной глуши.

— Тебе вот совет Пьер, ты друг мой бесценный,
Не скажешь себе: «Сделал всё, что я мог».
Жениться – поступок всегда будет вредный,
До тех пор, пока не пройдёшь ты порог.

Пока ту, которую выбрал ты в жёны,
И будешь всё время так сильно любить,
И светского ты не постигнешь закона,
И с пользой для дела не станешь ты жить.

Не стань её мужем, иначе всё дело,
Которому жизнь посвятил всю свою,
В тебе и в ней тоже настолько созрело,
Что скажешь: «И жизнь, и супругу люблю!»

Иначе исчезнет в тебе всё высокое,
Истратится всё, на что годен был ты,
И будешь влачить свою жизнь однобокую,
И по;хоронив своей жизни мечты.

Стоять на одной доске будешь с лакеем,
В каком-нибудь светском салоне и ждать,
Когда тебя взглядом иль словом согреют,
А, в случае лучшем, и руку пожать.

Как мужу какой-нибудь знатной особы…
И Пьер, сняв очки, удивлённо взглянул,
В глазах огоньки засветилися сдобы,
Свою доброту он в Андрея метнул.

— Прекрасна жена и, как женщина, Лиза,
Из редких тех женщин – блюсти мою честь,
Но, эти её беспокойства капризы
Мне в жизни становятся просто, как месть.

Чего б я не дал, чтобы не быть женатым,
Тебе одному потому говорю,
Семьёй я по жизни влачусь, как зажатым,
Ещё потому, что тебя я люблю.

В момент откровенья похож ещё меньше
На князя, который у Анны сидел,
И он, развалившись, при виде всех женщин,
И щурясь, сквозь зубы ответом хрипел.

В глазах, там, в гостях, он казался, как мёртвым,
В них прежде казалось потушен огонь,
Теперь же, лучились и блеском столь твёрдым,
Как будто под ним был ретивейший конь.

— Тебе не понять, Пьер, ни ход моих мыслей,
Возьми Бонапарта – наш общий герой,
Он не отклонялся от заданных целей,
И он шаг за шагом увлёкся войной.

Свободен он был, и своей кроме цели:
Величье придать своей бедной стране,
В нём эти стремленья давно уже зрели,
А сделать всё можно в победной войне.

Свяжи себя с женщиной и, как колодник,
Теряешь свободу, ты связан судьбой,
Теперь уже ты – не свободный охотник,
Уже ты повержен семейной борьбой.

Гостиные, сплетни, балы и тщеславие,
Твоя вся судьба – заколдованный круг,
И ты – весь в плену светского; графомания,
Теперь в этой жизни – лишь это досуг.

Я – светский болтун для таких вот салонов,
Где каждый стремится придать себе вес,
Где женщин-княгинь и подобных баронов,
Вся прочая светская глупая смесь.

Они – все больные заразным величием,
Все женщины света, в числе том жена,
Себя возвышая притворным приличием,
Порядочной каждая быть бы должна.

И прав мой отец, а на самом-то деле
Цветёт в них тщеславие и эгоизм,
Ничтожества многие, только в их теле
И держится вся наша бранная жизнь.

Присмотришься к каждой и кажется многим,
Что в них что-то ценное в жизни всей есть,
Потом узнаёшь, интересом убогим
Пытается каждая в жизнь нашу влезть.

Так вот, не женись, оглянитесь, мой милый,
В вопросах судьбы торопиться нельзя,
Вся жизнь оказаться, быть может, постылой,
Средь грязного светского в ней их белья.

— Себя Вы считаете так неспособным,
Но Ваши дела ещё все впереди;
А тон возраженья был бою подобным:
«Себя для больших дел, мой друг береги!»

1-1-6б

Пьер был удивлён его всем откровеньям,
Считал образцом его всех совершенств,
Ему самому не хватало лишь рвенья
И силы всей воли свершенья блаженств.

Блаженств – в смысле качеств и их обладаньем,
Спокойного с ним обращенья людей,
И памятью редкой, её дарованьем,
Работать, учиться благим начинаньям,
Полезным стране, скажем проще – верней.

Андрей продолжал обличать недостатки:
— Я – конченный, что говорить, человек,
Моим намереньям, хотя они сладки,
Не в силах пока я придать им разбег.

Да что обо мне, на тебе всё внимание…
— А я кто такой – незаконный есть сын,
Без имени я, да и без состояния,
Я в обществе вашем и не господин.

Свободен пока, и свобода – прекрасна,
Не знаю я только, с чего мне начать,
Дальнейшая жизнь – совершенно не ясна,
У Вас, князь Андрей, я хотел бы узнать.

А в добром и ласковом на; Пьера взгляде
Светилась вся искренность – Пьеру помочь,
Совет: не вращаться в курагинском аде:
— Престиж потеряешь ты в свете напро;чь.

Ты сам должен выбрать себе род занятий,
Служить государю, на пользу стране,
Впитать в себя многих из светских понятий,
И не быть от общества, как в стороне.

— Но что же мне делать? Влияние женщин…
— Курагинских женщин!? Вино и разврат!
Ты что, неужели ты с ними повенчан?
Так ты Анатолю в делах его – брат!

Пьер жил у Василья Курагина, князя,
В разгульной участвовал жизни сынка,
Он словно погряз в его жизненной грязи
И вырваться – воли не хватит пока.

— От жизни такой – ни решить, ни подумать,
Бывает, частенько болит голова,
Меня нынче звал, но – пора образумить,
Хотя денег и нет, но расстаться пора!

И он обещал и дал честное слово,
Уже другу Андрею, забыть туда путь,
Но и сознавал, поступает сурово
И сам к себе, но, дай-то бог – не свернуть.

Когда Пьер уже вышел о;т князя-друга,
Второй светлой ночи столичной шёл час,
Всё мучила мысль – невозможность досуга,
Ему не заснуть уже даже сейчас.

Дорогой он вспомнил, там вечер сегодня,
Игорного общества – полный в нём сбор,
А после – попойка, кому что угодно,
Один из любимейших Пьера позор.

Казалось, напрасно дал честное слово,
Себя как бы в плен заточил он навек,
А где же свобода, где глас его зова,
Ведь он, Пьер, совсем молодой человек.

А данное слово – но точно такое
Он дал Анатолю чуть раньше того,
А значит, оно не такое плохое,
И слово не значит теперь ничего.

На этот раз в нём победило желанье,
Забыть все раздумья, карьеру найти,
К Курагину ехать решил в назиданье
Себя самого от раздумий спасти.

Но он опоздал, уже кончились игры,
Все были достаточно, в общем, пьяны,
В развившемся споре все были, как тигры,
А спор был достоин простой дурноты.

Его заставляли стакан за стаканом
Глотать, стать быстрее таким, как они,
Судьёй быть заставили даже и пьяным,
Решить в этом споре проблемы свои.

А спор – от безделья и также от пьянства,
Что Долохов – первый хозяйский дружок,
Охваченный маньей геройства, бахвальства,
В открытом окне не свершит вниз прыжок.

При этом, и сидя, и вниз свесив ноги,
Бутылку он рома умнёт до конца,
С ним спорил моряк, в нём английские корни,
Под именем Стивенсон – звали отца.

Сам Долохов – среднего роста, курчаый,
Глаза – голубые, так лет – двадцать пять,
Усов не носил, разбитной слыл он малый,
И выпить мог много, чего – не отнять.

Взгляд твёрдый и наглый, достаточно умный,
Всегда покорял неугодных друзей,
Бывало, он сдерживал всех неразумных
От пьяных, опасных и грубых идей.

Он был небогат и без всех светских связей,
С Курагиным связывал общий ход дел,
Он жил у него, стал умом этих князей,
И быть уважаемым больше сумел.

Он сколько ни пил, не терял ясность мысли,
Они стали первыми в мире повес,
Но эти деянья вовсе не грызли,
Бывало, в дремучий тянуло их лес.

Он с блеском, с угрозой для жизни, с успехом,
Но выиграл этот смертельный их трюк,
И вся их компания с большим интересом
Умчалась развратом вершить весь досуг.

1-1-7

Известный Москве дом Ростовой графини
Визитами знатных гостей осаждён,
В нём обе Натальи свои именины
Справляли в свой день, когда каждый рождён.

Наталия старшая – сама мать-графиня,
С восточным лица типом дама была,
Которая в этом престижнейшем чине
Двенадцать детей для страны родила.

Медлительность говора и всех движений,
От слабости сил, изнурённых в родах,
Придали заслуженный ряд уважений
В неполных её пять десятков годах.

Помощницей – Анна была Трубецкая,
Та самая, сын у которой Борис,
Всем просьбам Василия-князя внимая,
Быть в гвардии он проявил интерес.

Они принимали гостей поздравленья,
Она помогала занять их досуг,
Обед надвигался, как призрак сраженья,
И не;заменимой была Анна-друг.

Хозяин, гостей приглашая к обеду,
Встречал, провожая их всех ко столу,
Он тоже, как праздновал эту победу,
По-праву положена – также ему.

Притом, успевал быть и в мраморной зале,
Развёрнут где стол был на сотню персон,
Стола сервировку проверить вначале,
Первейший у графа слыл это закон.

Устала графиня от светских визитов,
Вдруг басом, огромного роста лакей,
(Наверно, с рождения о;н не был бритым,
Пугая брадой своей честных людей).

Чеканит: «Карагина с дочкой, Мария»;
— Ну ладно, последнюю пару приму,
Опять между ними от встреч – эйфория,
Каскад поцелуев обычных в быту.

Конечно, опять разговор шёл о Пьере,
Как новость, что бродит уже по Москве,
Мол, сам себе портит весь путь до карьеры,
Больному отцу – уже не по себе.

Учился, воспитан был Пьер за границей,
Там был предоставлен он, как сам себе,
Теперь из столицы он выслан полицией,
В Москву, над отцовской смеяться судьбе.

Нигде не служил и ничем он не занят,
Компанию выбрал дурную в досуг,
И вся заграничная спесь его тянет
Вершить здесь, в столице, свой хамский недуг.

Друзья: Анатоль – сынок князя Василия
И Долохов некий – уже офицер,
И Пьер, все втроём, и для их же веселия
Решили сыграть как одну из премьер.

Они и медведь, все уселись в карету,
К актрисам компания держит свой путь,
Властям пришлось выступить на; сцену эту,
Друзей на путь истины силой вернуть.

Однако, сильней оказалась компания,
И главный силач в ней, конечно же, Пьер,
Они, ни на что обращая внимания,
Не отказались от грязных манер.

Квартального к зверю они привязали,
К медведю, друг к другу – спина на спине,
И в реку они пару ту побросали,
Смешно чтобы стало на всей их стране.

Разжалован был офицер во солдаты,
В Москву были высланы оба других,
Их глупой такой, как престижа растрата,
Достоинства званий лишать можно их.

Над этою выходкой граф рассмеялся,
И дамы невольно смеялися с ним;
— Сын графа Безухова так забавлялся,
Но был сей сынишка им очень любим.

А все говорили, он очень воспитан
И даже во многом и слишком умён,
Да, он заграничным манерам привитый,
И дурь баловства всё сидит ещё в нём.

Пьер знает, что он – незаконный ребёнок,
Что он – и не граф, и – без денег он сам,
Вот он и старается быть слишком «звонок»,
А вышло – навлёк на себя только срам.

Конечно, задет был и сам граф Безухов,
Что много имел незаконных детей,
Года не прибавишь, коль до его слуха,
О сыне любимом узнает вестей.

— Старик был хорош, ещё с прошлого года,
Красивей мужчину так редко найдёшь,
Граф слыл Катериненской славной породы,
Когда-то при ней имел силу и мощь.

— Наследник прямой состояния графа
Василий наш князь, он – по графа жене,
Но кто из них боле достоин, как штрафа,
Не знает никто и неведомо мне.

По матери граф мне – троюродный дядя,
И Борю крестил он, — вещала она;
Как будто на это значенье не глядя,
И ей бы достаться могло бы «со дна».

— Ревизию делать к нам прибыл Василий,
Да, но;, между нами, так – это предлог,
На самом-то деле прибы;л, как на крыльях,
Узнав, что Безухов Кирилл – очень плох.

1-1-8

Молчание взрослых сбил шум молодёжи,
Они будто сразу сорвались с цепи,
Они, ослабляя приличия вожжи,
Терпеть одиночества там не могли,

От множества ног их послышался топот,
И в залу вбежала когорта детей,
А что, почему, чем был вызван сей ропот,
Проделанной шуткой – им стало смешней.

А первой вбежала девчушка Наталия,
Ей было всего лишь тринадцать лет всех,
Предмет, закрыв юбкой, она ниже талии,
Он куклою был, но всех вызвавший смех.

За нею – ещё одна, но чуть постарше,
И возраст уж зрелый – пятнадцать ей лет,
Борис – чин гвардейский и мальчик – сын младший,
Студент Николай, как учёного свет.

Наташа – живая, собой некрасива,
Она черноглаза, цвет чёрный кудрей,
Большой рот и тонкие ручки – на диво,
Всё портит, как женщине, облик весь ей.

Наташа росла и её эти годы
Ещё ничего не могли нам сказать,
Когда девочка та – не ребёнок природы,
Ребёнок – не девушка, всё понимать.

Она хохотала про куклу всё что-то,
Сама из под юбки её достаёт,
Какая-то скрытая в этом вся нота,
Пред ней и пред взрослыми «песню поёт».

А гостья, смакуя семейную сцену,
Участие нужным сочла в ней принять:
— Скажи, это дочка растёт, как на смену,
И ты уже можешь и это понять?

Остались со всеми они все в гостиной,
Весёлость и живость свою усмирив,
При взрослых хотелось казаться учтивей,
Их прежние шутки как бы; позабыв.

Два взрослых уже молодых человека,
Борис – офицер, Николай – старший сын,
Их возраст – как раз для военного века,
Последний – студент, но ещё – и не чин.

Борис – белокурый высокий мужчина,
Они – и красивы, и с детства друзья,
Уже был военный, добившийся чина,
И с тонким и правильным видом лица.

Сын графа, напротив, был среднего роста,
Усы пробивались над верхней губой,
Восторжен, стремителен, выглядит просто,
Лица выраженьем, стремящимся в бой.

Сынок покраснел, как вошедши он в залу,
Искал он и думал, а что же сказать,
Борис же, напротив, шутливо и вяло,
Сумел о причине всем всё рассказать.

Мол, знал эту куклу ещё он девицей,
Имела тогда неиспорченный нос,
Не в меру пять лет она всё веселится,
И череп от трещин пошёл в перекос.

При этом, взглянув на Наташу несмело,
Она словно пулей пустилась бежать,
Брат младший от смеха и так неумело
Пытался сейчас, этот смех, удержать.

Борис не смеялся, с улыбкой – к мамаше:
— Вы, кажется, ехать хотели, мадам?
— Да, да, уже время пришло даже наше,
Вели приготовить карету и нам.

Борис вышел тихо и вслед за Неташей…

1-1-9

Дочь старшая, Вера, осталась в гостиной,
На года четыре та старше сестры,
Племянница Соня, сын графа – с «повинной»
И барышня-гостья – из всей «детворы».

Брюнеткой смотрелась племянница Соня,
С косой густой чёрной вокруг головы,
С ресницами длинными, взглядом тихони,
С замашками женской своей красоты.

За плавность движений, манер поведенья,
С котёнком её можно было б сравнить,
Который по мере его же взросленья,
Прелестной мог кошечкой всех удивить.

Считала приличным своею улыбкой,
Участьем своим поддержать разговор,
Но эта улыбка давалась ей пыткой,
Желанья и мысли убрать под запор.

Однако, глаза против Сониной воли
Уже не могли обмануть никого,
Всем взглядом от страстной их девичьей боли,
Они поглощали кузена всего.

В них видно, что кошечка только присела,
Ещё энергичнее прыгнуть, взяв в плен,
Как Боря с Наташей, так тоже хотела
Иметь с Николаем подобных им сцен.

— Да, милая, — взгляд свой граф гостье даруя,
На сына он тоже рукой указал,
— Вот друг наш, Борис, уже чин свой смакуя,
И Коля, сынок, себе чин заказал.

Бросает меня и учёбу по дружбе;
— Да, ведь война, говорят, на носу;
— Идёт мой сынок на военную службу,
 А я, как старик, это перенесу?

— Совсем не из дружбы, иду по призванию, —
Поклёп, как постыдный, отвергнул сынок,
Страну защищать нам, князьям, как задание,
Как только отзвонит призыва звонок.

Взглянул на кузину и барышню-гостью,
Они с одобреньем смотрели в ответ,
И обе они – в восхищение честью,
Которой владел в большинстве высший свет.

— Я сын ваш послушный, и, если хотите,
Могу я остаться, но будет позор,
Меня хоть заприте и даже свяжите,
Но я всё равно убегу за кордон.

Я не дипломат, никакой не чиновник,
На службу военную я лишь гожусь,
Иначе я буду прямой в том виновник,
А службой военной теперь я горжусь.

Взирал он с кокетством на Соню и гостью,
А Соня глазами сверлила его,
Но он уже  с некою малою злостью
Решил, чтоб отстали бы все от него.

Жюли, дочь Карагиной смело, с нахальством,
Как вновь вовлекая его в разговор,
С каким-то наигранным даже бахвальством,
Решила восполнить молчанья простор.

Как жаль, у Архаровых шёл без вас вечер,
Мне скучно весь вечер там было без вас,
На нём весь бомонд наш казался беспечен,
Как будто война – далеко, не сейчас.

При этом светилась вся нежной улыбкой…
Польщённый вниманием нежным, сынок
В ответ слал улыбку кокетства, как пытку,
Но ближе подсел к ней, под самый бочок.

Беседу завёл с ней интимно, отдельно,
И, не замечая притом никого,
Что эта улыбка его беспредельно,
От ревности Соню терзала легко.

Краснея, притворно скрывая улыбкой,
Все гневные чувства, рождённые в ней,
Озлобленным взглядом ему дарит пытку,
И, не обращая вниманья гостей;

Она покидает «счастливую» пару…
Исчез и у Коли внезапный задор,
Он понял, нанёс ей душевную рану,
И должен гасить с Соней будущий спор.

Сын вышел за Соней с расстроенным видом;
— Секреты, графиня, всех наших детей,
Видны нам насквозь по их мелким обидам,
И белыми нитками шиты – верней.

— Но, вот же, беда, ведь они ж нам родные,
Вернее – двоюродны брат и сестра,
— Ну что ж, коль меж ними растут позывные,
Их возраст таков, что уже им – пора.

— А сколько страданий прожили мы с вами,
Чтоб дети теперь были в радость лишь нам;
— И радость, и страх за них – не за горами,
Их возраст такой, как у нас был, мадам.

— Всё это зависит от их воспитанья;
— Да, ваша правда, и я до сих пор,
Владею доверием, их пониманьем,
И мало что ставлю я детям в укор.

Всегда я была и, надеюсь и буду
Советницей первой моих дочерей,
Где надо – строга, где даю я им «ссуду»,
Во многом нам надо быть к ним и добрей.

— А ваша меньша;я, — промолвила гостья:
— Дочурка, Наташа, так очень мила,
Как порох взрывная, так чьи же те гроздья
Природа в подарок ей все привила?

— Да, точно, как порох, в меня очевидно,
А голос какой, как у Соломони;,
Уже учим мы петь, а там будет видно,
И так очень много у нас с ней возни.

— Не рано ли голос ей ставить в сю пору?
— О нет, как же рано, уж замуж пора!
— Она, как уже влюблена, всем даст фору!
И, кажется мне, далеко не вчера.

Держи её строго, бог знает, что будет,
А так – прибежит и расскажет мне всё,
Хоть балую, но меня бог не осудит,
Зато она – наша и мы – для неё.

— Меня воспитали совсем по-другому, —
Внезапно вошла Вера в их разговор:
— Чему-то стыдливому, им дорогому,
Желаньям моим не давали простор.

Но эта улыбка не красила Веру,
Улыбка бывает, красу придаёт,
А здесь – неприятным запахло, но в меру,
Лицо часто мысли все их выдаёт.

А старшая, Вера училась прекрасно,
Была не глупа, удалась красотой,
И голос приятный, воспитана классно,
Серьёзной, спокойной и, в общем – другой.

Что Вера сказала – всё правда, уместно,
Но эти слова удивили там всех,
Неловкости чувства нашло своё место,
Прервав всю беседу совсем не на грех.

Графиня устала от этой беседы,
И граф остроумно её завершил:
— Графиня мудрила взрослением Веры,
Вот – славная вышла, и бог так решил.

1-1-10

Наташа спряталась в цветочной,
Меж кадок схоронив себя,
Она рассчитывала точно,
Искать он будет и – не зря.

Борис вошёл, остановился,
Смахнул соринки с рукава,
В нём ссоры дух уже теплился,
Но – виновата ли она?

Окинув залу быстрым взглядом,
На видных не найдя местах,
Стояло зеркало здесь рядом,
Смотреться стал он впопыхах.

Своим довольный внешним видом,
Свершив поверхностный обзор,
Значенье не придав обидам,
И не желая с нею ссор;

Он постоял и, улыбнувшись,
Пошёл до выходной двери;
Душевно на неё надувшись,
«Переживая все грехи».

Окликнуть было в ней желанье,
Одна из струн её души
Затормозила с ним свиданье:
— Ещё меня ты поищи!

Едва Борис покинул залу,
Вдруг Соня объявилась в ней,
Сквозь слёзы что-то там шептала,
Лица обычного красней.

Случилось что, и вдруг желанье
К ней выбежать, обнять её,
Погрязло в чувстве выжиданья,
Узнать про Сонино житьё.

Она осталася в засаде;
Ворвался вихрем Николай,
Был полон он мужской отваги,
Восстановить меж ними рай.

— Ну, что с тобою, дорогая?
— Да, так – всё нервы – ничего;
Меня оставьте, всё рыдая…
— Я знаю, Соня, — от чего…

— Вот и прекрасно, будьте с нею…
— Но, можно ль мучиться всем нам?
Себе позволить я не смею,
Я никому Вас не отдам!

Он нежно взял её за руку,
Она не отняла руки…
— Мне без тебя – сплошная мука,
У нас с тобой – всё впереди.

Поверь, никто мне не был нужен,
И ни сейчас, и никогда,
Я докажу, тебе я сужен
Уже с тобой я навсегда.

Её, не выпуская руку,
Он Соню притянул к себе,
И крепким поцелуем муку
В совместной снял вопрос судьбе.

— Ах, как у них всё получилось,
Как счастливы теперь они,
У нас с Борисом не случилось,
Настали мрачные с ним дни.
 
Исправить надо всё скорее,
Пока он не покинул нас,
Должна я быть его сильнее,
Настал, по-моему, мой час.

Она покинула засаду
И по;звала его к себе,
За Соню с Колей всю досаду
Извергла на него в беде.

В цветочной, в место между кадок,
Борис послушно шёл за ней,
Какой-то сладостный осадок,
Была интрига в том – верней.

— Хотите, поцелуйте куклу,
Внимательный и нежный взгляд,
Он словно связан с ней порукой,
Она – уже не детский сад.

— Но, если нет, сюда подите, —
Его поймав за обшлага:
— Коль куклу вы и не хотите,
Тогда, поближе, вот сюда.

Меня, быть может, наградите, —
Чуть слышно шепчет вдруг она:
— А впрочем, стойте, подождите, —
Волненьем взята в плен сполна.

Борис краснел, к ней нагибаясь:
— Смешною можно ль быть такой?…
И, выжидая, опасаясь…
Но, сохраняя свой покой.

Вскочила вдруг она на кадку,
Тем самым выше став его,
На нём повисла, и так сладко,
Обняв Бориса своего,

Назад откинувши причёску,
Вложив свою деви;чью страсть,
Как утоляя в этом то;ску,
Свершила над Борисом «казнь».

Губами впилась прямо в губы,
Решив – «навеки отдана,
Огонь, вода и медны трубы»,
Но будет мой он навсегда.

Она отпрянула внезапно…
— Наташа, знайте – вас люблю;
— Тогда спокойна буду, ладно;
— Влюблён, но вас я подожду.

Пытать не будем нашу близость,
Четыре года – то не срок,
Покажем в этом деле трезвость:
Просить руки, коль ляжет срок.

Наташа вся светилась счастьем:
— До самой смерти – навсегда!
— Ложатся наши карты мастью,
Считайте, Ната, вы – моя!

1-1-11а

Мучителен процесс приёма
Знакомых, всех своих гостей,
Она устала, сидя дома,
Выслушивать от них вестей.

Велела от того швейцару,
Не принимать уже гостей,
А сразу – на обед, «как кару»,
Их звать, любых чинов-мастей.

Хотела поболтать с подругой,
Осталось мало всех друзей,
Их юность связана порукой,
Уже как просто матерей.

Графиню связывала дружба
С княгиней Анной Друбецкой,
Чей сын Борис военной службе
Отдал навечно свой покой.

Конечно, обе мамы знали
Влечения своих детей,
Проблемы эти обсуждали…
И множество других вестей.

— С тобой я буду откровенна, —
Беседу Анна начала,
И Вера с ними непременно
Сидела, разговор ждала.

Но обе мамы, как подруги,
Желали быть наедине,
Все жизненные их недуги
Оставить только при себе.

Естественно мешала Вера,
И мама, грубо дав понять,
Что их беседа – не та сфера,
Где дочери всё надо знать.

Она без чувства оскорбленья
Покинула обеих мам,
Но тоже с чувством раздраженья
И с недовольством пополам.

Но, мимо проходя диванной,
Две пары бросились в глаза,
Она была для них незваной,
И как бы – некая гроза.

С презрительной своей улыбкой,
Отвесив зависти свой взгляд,
И с долей некоторой пытки
Словесный в них пустила яд.

У пары словно после битвы
Родился настоящий мир,
В их душах вознеслись молитвы,
В честь мира праздновать им пир.

Сидела рядом Соня с братом,
Он Соне посвящал стихи,
У всех любовь была зачатой,
Лишь ею заняты мозги.

Девчонки с виноватым видом,
Но и с сияющим лицом,
От счастья распрощавшись стыдом,
Своим обыденным нутром;

Так просто не любили Веру
За назидательность её
И за вмешательство не в меру
В их раннее житьё-бытьё.

Вот и сейчас она придралась,
Чернила взяты у неё,
Примером как могла, старалась,
Дать поведение своё.

— Какие могут быть секреты
У вас с Борисом, Натали?
А ваши годы чем согреты
И как к секретам вы дошли?

— Ну что тебе до нас за дело?
У каждого секреты есть,
Что у тебя вдруг заболело,
За что для нас такая месть?

Тебя с твоим мы Бергом, Вера,
Ни в чём не упрекали вас,
И снисхождение, как мера,
Всегда всем нужно в нужный час.

Ты не поймёшь и нас с Борисом,
Ты не любила никогда,
Любовь крепчает даже с риском,
В любых летах она нужна.

Холодное, наверно, сердце,
Лишь – неприятности другим,
К нему всегда закрыты дверцы,
Характер твой – непримирим.

По мне кокетничайте с Бергом
Угодно, сколько ли душе,
По пустякам, делам всем мелким,
Не лезь ты в души к нам, вообще.

— Мне не пристало пред гостями
Тащить мужчину прямо в дом,
Тем более мала годами,
Про нас что скажут все кругом?
 
1-1-11б

Обмен взаимным недовольством,
Пожалуй, подошёл к концу,
И все насытились спокойствием,
Закончив с ней свою войну.

Все разошлись по разным залам
В душе лелеять правоту,
И хуже никому не стало,
Ведь каждый сам рождал судьбу.

Красивая Ростова Вера,
Что было сказано о ней,
Не приняла всё то на веру,
Как зависть красоты своей.

Обидные слова Наташи
Не тронули всех струн души,
Наоборот, подняли даже
Красивой девушки мечты.

Смотрела в зеркало с вопросом,
Моя ли лучше красота?
Ответом стало: лучшим спросом
Почти всегда она была.

И, упиваясь этим чувством,
Спокойнее и  холодней,
Она плыла по жизни руслом,
Где ей и выгодней, видней.

Тем временем в самой гостиной
Неспешный вился разговор,
И Анна, как непобедимой,
В нём рисовала жизни спор.

— Ах, милая, и в жизни нашей
Не всё сложилось, как для роз,
Бывало горечь полной чашей
Семью обхватит, как мороз.

Да, обо мне – и нет печали,
Всё удивляюсь я тебе,
Как вы с Борисом все страдали
В своей, как вдовушке, борьбе.

В борьбе за жизнь, за честь фамильи,
Забыв, тебе который год,
Не уходя от целей, линии,
Не да;ла погубить свой род.

Как это ты, в твои-то годы,
В повозке скачешь всё одна
В Москву, в столицу, в непогоду
И, будучи совсем бедна?

Ко всем министрам, ко всей знати,
Со всеми можешь обойтись,
И только для того лишь ради,
Твои чтоб цели все сбылись.

— Душа моя, — в ответ княгиня:
— Не дай-то бог тебе узнать,
Вдовой остаться, как в полымя,
Себя с высот своих толкать.

Остаться с сыном без опоры,
Научит жизнь тебя всему,
Преодолеешь круты горы,
Лишь было б хорошо ему.

И с гордостью: «Мне нужно видеть,
Кого-нибудь из сих тузов;
Пишу записку – не обидеть
Их чин, из пары лестных слов.

— Вдова, княгиня Друбецкая
Желает видеть Вашу честь,
Она всей горечью страдая…
И далее – иль лесть, иль весть.

И на извозчике гарцуя,
По два, по три и боле раз,
Свою я просьбу им даруя,
Прошу помочь уже сейчас.

— Кого просила за Бориса?
Ведь он уж гвардии краса,
Кого пленила интересом,
Вершишь так быстро чудеса?

— Да, это славный князь Василий,
Чрез госуда;ря обещал,
И обещанье сделал в силе,
Он мужа очень уважал.

— А мой Николенька – лишь юнкер,
И некому похлопотать,
Всё дело спрятано, как в бункер,
А он всё рвётся воевать.

— Каков сейчас наш князь Василий?
Забыл меня, мой дорогой,
Когда-то прилагал усилий
И волочился он за мной.

— Да всё такой же, всем любезен,
Его проблемы – сыновья,
Он многим сделался полезен,
Но, тормозом – его семья.

Но, Натали, я – вся несчастна,
И до того дурны дела,
Процесс заглох, мне всё не ясно,
Такого я и не ждала.

Он вытащил с меня все средства,
Осталась я и без гроша,
Уж с нищетой –  моё соседство,
Как говорится – я дошла!

Одна надежда лишь на графа,
Борису – крёстный он отец,
Ему военную одежду
Приобрести бы, наконец;
А с чем идти-то под венец?

Собралась ехать к графу с сыном,
Скажу я прямо всё ему:
— Мы прибыли к нему с почином,
Помочь Борису по уму.

Спасти род Друбецких от смерти,
Не дать свалиться в нищету,
Избавить нас от круговерти,
Признать всю нашу правоту.

Прощай, душа моя, графиня,
Надеюсь в деле на успех:
—Успеха в деле Вам, княгиня, —
Добавил граф уже за всех.

— Зовите Пьера к нам обедать,
Бывал он ранее не раз,
Детей пора ему проведать,
Тем боле – торжество у нас.

Зовите Пьера непременно,
И повар нынче, наш Тарас,
Нам обещал обед отменный,
Прославит на Москву всех нас.

1-1-12

Уже на подъезде к Безуховых дому,
Княгиня опять, и в который уж раз,
Напомнила сыну, быть с ним по-другому,
Без всякой гордыни, своих выкрутас.

Хотя он не верил в исход этой просьбы,
А лишь униженье постигнет их вновь,
Но он обещал, может мамины козни
Подвигнут на графа явить к ним любовь.

Стараясь придать, как княгине, всю важность,
Пыталась пройти без доклада в салон,
Однако, швейцар преградил путь отважно,
Отвесив на случай нижайший поклон.

Узнав, что пришедшие рвутся к больному,
Швейцар сообщил ей печальную весть,
Княгиня решила тогда по-другому,
С присущей ей хитростью выказать месть.

Мол, ей повидаться с Василием, князем,
Она знала, князь здесь, и – ей конкурент,
Но было б неплохо его, князя, связи
Использовать ей в очень важный момент.

Они зашли в зал, он ведущий в покои,
И тут им навстречу с покоев, двери,
Вошли князь Василий и доктор, обои,
Они о больном лишь невнятно рекли.

Заметив знакомую ране княгиню,
И зная назойливый княжеский нрав,
Не трудно понять, по какой же причине
И есть у неё даже чуточку прав?

У графа просить даже часть от наследства,
Поэтому взгляд был холоден и строг,
Конечно, для сына пришла просить средства,
Вдова и бедна, ищет, кто бы помог.

И, не замечая презрительность взгляда,
Последовал вечный к больному вопрос,
Хотя и успел князь лишь толику яда
Вложить в свой ответ, ведь княгине он – босс.

Ответ – бессловестный, одним лишь движеньем
Его головы и, конечно же, губ,
Им стало понятно его положенье,
Что смерть навострила на графа свой зуб.

— Ах, как неужели, но это ужасно…
А вот и мой сын, благодарен он Вам,
Он сам хотел видеть Вас и даже страстно,
Признать Вашу мудрость – дань Вашим годам.

— Князь, сердце маман никогда не забудет…
При этом учтиво отвесил поклон:
— Наш дух, Друбецких, род всегда наш пробудит,
Когда над Россией проносится стон.

— Я рад был помочь, сделал всё в моей власти, —
Он с бо;льшею  важностью выдал ответ:
— Вы счас в отпуску, в какой воинской части
Вас ждёт ваш гвардейский почётный обет?

— Да, жду я приказа в своё назначенье,
Живу у Ростовых, пока я в гостях,
При этом он вновь, придать князю значенье,
«Сиятельством» князя назвал в радостях.

— Да, знаю Ростова, он взял себе в жёны
Красавицу ту, Натали Шиншину,
И как удалось, ведь игрок он прожжённый,
Согласье дала, быть супругой ему.

— А что говорят нам светила науки? –
— Надежд совсем мало, — промолвил ей князь:
— Кирилл обречён на дальнейшие муки,
Болезнь и наследство, и в этом есть связь.

— Конечно, болезнь и такие заботы,
Семья, три племянницы, этот сынок,
И каждому нужны какие-то льготы,
И как угадать, на какой это срок.

Насчёт своей доли в делёже наследства
Она подобрала такие слова,
Скаредность его не нашла бы в ней места,
И чтоб не болела о том голова.

— Исполнил ли долг пред семьёй он последний?
Нельзя нам терять драгоценных минут,
Уход за ним нужен и тёплый, семейный,
Ежели так плох, ведь болезни – не ждут.

Мы женщины знаем, как нужно готовить,
И что говорить, храня их интерес,
Для этого нужно мне графа счас видеть,
Возможно, совет мой потянет на вес.

Князь, видимо, вспомнил, как в памятный вечер,
Отделаться он от графини не смог,
Закончить с княгиней ему это вече,
Хотя и не в пользу, но случай помог.

Из внутренних комнат племянница вышла,
Угрюмым, холодным светился весь вид:
—Ну, что он? «Всё то же, там это всё слышно,
Ему этот шум несомненно вредит».

— Княжна, извините, я Вас не узнала, —
Счастливой улыбкою к ней подходя,
Помочь я к вам прибыла и для начала,
Увидится с графом, конечно, должна.

Имею я опыт ходить за больными,
Естественно всюду облегчу ваш труд,
Но взглядом молчания, несовместимым,
Ответ переслала на божий тот суд.

Молчанье княжны и молчание князя,
Княгиня победой взяла свой визит,
И в этой, на пользу ей выпавшей связи,
Она рядом с князем и в кресле сидит.

— Борис, я пойду к дяде, ты – поди к Пьеру,
К Ростовым его пригласи на обед;
— Обед не давал бы, пока он карьеру
Не выберет для опасенья от бед.

Я был бы так рад, что хотя бы на время
Избавлен такого соседа иметь,
И даже для графа Пьер служит, как бремя,
Хотя он и сын, но проделки терпеть.

1-1-13а

Ещё не выбрал Пьер карьеры,
За буйство выслан он в Москву,
Москва уж знала об афере,
Что наводило на тоску.

Решил он, всё же, в день приезда
Отцу свой нанести визит,
Меж ними не разверглась б бездна,
Изъять и прозвище – «бандит».

В гостиной встретился с княжнами,
Он встречен ими, как мертвец,
И, как растоптанное знамя,
Был узнан ими, наконец.

— Ну как здоровье у папаши,
Могу ли видеть я его,
Я благодарен вам за ваши –
Уход, заботы за него.

— Граф очень болен и страдает,
К тому же, нравственно убит,
Он вашу жизнь не понимает,
Поступком вашим он разбит.

Вся о больном отце забота,
Побольше причинить вреда,
А как карьера, как работа,
Отец уж болен, и когда…?

Ежели вы хотите видеть,
Что равносильно, как убить,
Неплохо вам бы всё предвидеть,
И – позаботливее жить.

— Так вы, княжна, мне сообщите,
Отца мне навестить когда,
Прошу вас с этим не тяните,
Случится может и беда!

За Пьером вслед и князь Василий
Прибыл, чтоб графа навестить,
И ради родственных идиллий,
И за наследством проследить.
 
Здесь с Пьером состоялась встреча,
Ему он высказал всё вновь,
Что графа смерть так недалече,
Не стоит портить графу кровь.

Послушавши совета князя,
Не стал тревожить он отца,
Знакомых нет, и в этой связи
Приходится лишь ждать конца.

С воинственным каким-то видом
Бродил по комнате весь день,
Вниманья не придав обидам,
Воображая чью-то тень.

Скорей всего вид Бонапарта:
«Мол, Англии – теперь конец»,
В пылу военного азарта:
«Питт попадает под венец;

Венец – предателя народа,
Он должен быть приговорён…»
И пальцем ткнувши на «иро;да»;
Пред ним Борис – как сотворён.

Он не успел принять решенье,
Поскольку Питт уже пленён,
Но, мысль работая в продленье:
«Па-де-Кале – преодолён.

И вот уж Лондон пал к ногам…»
Борис: «Я тот посланник к вам,
Привет от графа вам Ростова,
Меня просил вам молвить слово:

У них – двойные именины,
Вас приглашают на обед,
И мать, и дочь «числом родимы»,
Хотят оставить громкий след.

— Так вы их сын, Илья, наверно,
— Нет, я – Борис, князь Друбецкой,
С мамашей прибыл непременно
Проведать, граф лежит больной.

Конечно, Пьер забыл мальчишку,
Они расстались с ним давно,
Прошли года, событий – лишку…
Друзей, знакомых – всех полно.

Меня простите, как обычно,
Я не узнал сначала вас,
Друзья когда-то – закадычны,
Гвардеец – предо мной сейчас.

— А как с мадам, забыл с какой-то,
На Воробьёвых мы горах…
— Нет, я не тот, другой был кто-то,
Тогда я был не в тех годах.

Уже про Пьера знаем много:
Радушен к людям и друзьям,
Рассеян он, но, ради бога,
Был интересен многим нам.

— Ну вот, опять – всё перепутал,
В Москве полно у нас родных,
А в мыслях ждёт меня вновь смута,
О всех событиях иных.



1-1-13б

— Теперь, в конец, мне стало ясно,
Договорились, вы – Борис;
Меня ж волнуют ежечасно
И – представляют интерес;

Деяния Наполеона,
К примеру, тот Булонский план,
Где не уйти им от погрома,
Успешно ль будет он воздан?

Борис не знал об этих планах,
И не читает он газет:
— Мы здесь, в Москве, живём в обманах,
В своих всех сплетнях много лет.

Теперь – про вас лишь разговору,
Наследство графа и болезнь,
Не скрою, тема тянет к спору,
Но, и не делает всем честь.

Слегка краснея, не меняя,
Борис ни позы и ни глас,
И ясность в мыслях сохраняя:
— Хотя, обескуражу вас;

Вам, может быть, должно казаться,
Что все, как стая диких птиц,
Кого должно  бы всё касаться,
Родных и просто неких лиц;

Претендовать на часть наследства,
В последний жизненный момент,
И, не жалея сил и средства,
Проявят прыти сантимент;

Крутиться у постели графа
И делать вид, что дорог им,
Зато иметь частицу права,
И доказать, что был любим.
 
Вот с мамой мы вам – не родные,
Хотя и обеднел наш род,
Уход за графом в дни живые
У матушки в крови живёт.

Нам лично – ничего не надо,
И, если что, то – дам отказ,
А мать – она сейчас так рада,
К уходу, допуская нас.

Мою простите откровенность,
Вам откровенья – ни к чему,
А также за мою в том резкость…
— Я думаю, я вас пойму.

— Так вы приедете к Ростовым? –
Свалив обязанность с себя;
Он бросил вид уже суровый,
Себя нисколько не виня.

Пьер стал взволнован откровеньем:
— Что вы сказали – хорошо,
Я не готов к подобным мненьям,
Оно во мне и не росло…

Предполагать во мне такое,
Здесь, в ситуации со мной –
Шаг смелый, я от вас не скрою,
Я б не решился на такой.

Мне просто не хватило б духу…
В конечном счёте – очень рад,
Хотя и неприятно слуху,
Но правды в них – так целый клад.

Я рад был нашему знакомству,
Мне откровенность – по душе,
У многих чувство вероломства
К чужому рождено, вообще.

Притом, пожал Борису руку…
— Приеду я и на обед,
Но как унять в душе мне муку?
Оставил нехороший след.

С приезда не был я у графа,
Да он меня к себе не звал…
Его мне жалко, в виде штрафа,
Возможно, граф так наказал…

Понятно Пьера  состоянье:
К событьям надо бы вернуть,
Отвлечь опять его вниманье,
Поставить на военный путь.

— Вы думаете переправа
Его всей армии – успех,
По-моему лишь есть забава,
В том много есть ещё помех.               

Пьер клюнул на замену темы,
Француз давно его кумир,
Необходимость переправы
Признал уже военный мир.

Настала очередь прощаться,
Назад, к Ростовым держат путь,
И князь Василий стал стараться,
Ни в чём её не упрекнуть.

— Я, всё-таки, приеду к ночи,
Исполню, всё же, я свой долг,
Возможно всё, закрыть и очи,
А может – к лучшему быть толк.

Без никого, нельзя оставить,
Чего же мешкают княжны?
Прощайте князь, бог нами правит,
Уход и женский дух – важны.

Ах, он в ужасном положенье,
Он никого не узнаёт;
— Какое к Пьеру отношенье,
Как сына, он ли признаёт?

— Всё скажет только завещанье,
И наша здесь с тобой судьба,
Здесь на богатство притязанья
Идут надежды и борьба.

1-1-14

К рассказу юности подруги,
Княгини Анны Друбецкой,
Ростову жгли все тяжки муки,
О нищенской судьбе такой.

Тем боле, зная, что их дети –
Неравнодушны меж собой,
Возможно, даже эти нити
И будут их навек судьбой.

Она, всё думая об этом,
И слёзы капали в платок,
Решила, наконец, ответом
Весь разрубить сей узелок.

Решила просто дать ей средства,
Бориса экипировать,
Из чувства близкого соседства,
Она – ведь тоже им, как мать.

Велела графа звать пред очи;
Когда же граф пред ней предстал:
— Любимый, больше нету мочи,
Ты лучше денег мне бы дал;

Мне нужны деньги для княгини,
Нам надо поддержать их род,
Любовь же к собственному сыну,
Ей даже больше стоит жизни,
Они – из нашинских пород.

Мне нужно, как на первый случай,
Каких-то лишь пятьсот рублей,
Ей эта помощь будет лучшей,
Чем всё сочувствие людей.

Граф был послушен и покорен,
Он уважал Наталью-мать,
Её сей подвиг был бесспорен,
Раз надо – значит надо дать.

Был вызван Митенька-министр,
Финансов он министр семьи,
Почти мгновенно, очень быстро
Рубли ей на руку легли.

Когда княгиня вместе с сыном,
На званый возвратясь обед,
Объятая несчастным пылом,
Безухову отдав обет;

При встрече вновь с своей подругой,
Застала Натали врасплох,
Поведала с большой натугой:
— Ох, как же граф Безухов плох!

Её заметно беспокойство:
— Аннет, ты не сердись, прошу,
Прими вот деньги к обустройству,
И вот, что я ещё скажу…

Уже текли с обеих слёзы,
Им в радость стал их этот плач,
Переживали все курьёзы,
Семейный «грызли свой калач».

Они оплакивали дружбу,
О том, что обе так добры,
Что им чужие беды чужды,
И обе живы, не больны.

1-1-15

К обеду сбор шёл полным ходом,
Полна гостиная гостей,
С компанией всех знатных родом,
Для обсужденья новостей;

Собрал граф в кабинет отдельно,
Коллекцией их удивить,
С турецких трубок непременно
Мужчин он заставлял курить.

Уж кабинет был полон дыма,
Шёл разговор лишь о войне,
Вся нынче тема так любима,
Война пока шла лишь извне.

Набор был в армию объявлен,
О чём и издан манифест,
Россией был свой долг заявлен,
На из ведущих в бойне мест.

Сам граф сидел на оттоманке,
Он – не курил, не говорил,
К соседям он как бы в приманке,
До спора всех их доводил.

Один из них был брат графини,
С лицом морщинистым, худым;
Другой – уже в гвардейском чине,
И выглядел, как молодым.

Одет поручик безупречно,
В Семёновский приписан полк,
Любой владел прекрасно речью,
В родах военных знал он толк.

Он был тем самым офицером,
Тот самый был поручик Берг,
Когда упрёки Ната Вере
Дарила всякой меры, сверх.

Любил вовлечь граф в эти споры
Всегда к ним склонных двух людей,
Когда взаимные укоры,
Не злые были, а добрей.

Берг доказал Шиншину-брату,
В пехоте – выгодней служить,
Вакансий больше и зарплату
В ней лучше могут заплатить.

Берг говорил всё очень точно,
Всегда – спокойствие в словах,
Его все доводы так сочны,
Он в спорах разбивал всех в прах.

К столу ещё не приглашали,
Запаздывал какой-то гость,
Все Марью Дмитриевну ждали,
Она для общества – что «кость».

Она под прозвищем «драгуна»
Известна прямотой ума,
Словами с твёрдостью корунда,
Была груба, но – доброта…

Во всех сквозила выраженьях,
Её знавала вся Москва,
Её боялись, как в сраженьях,
Она всегда была права.

Однако, все без исключенья
Питали уваженье к ней,
За правоту к ним обращенья,
Уменье быть к ним и добрей.

Пьер прибыл пре;д самим обедом,
Сел в кресло в зале, посреди,
Загородив собой, всем телом,
Что трудно стало всем пройти.

На все вопросы он хозяйке
Так односложно отвечал,
Искал кого-то без утайки,
Стеснялся, видно, и скучал.

Но, наконец-то, из передней
Раздался грубый женский бас,
Из всех гостей он «привередл(ив)ей»,
Он словно в плен берёт всех нас.

— Я здравлю Вас с детьми, графиня,
А ты что, греховодник, граф,
В своей семье ты, как богиня,
И мужинёк унял свой нрав.

В семье растёт невест когорта,
Пора искать им женихов;
Невеста вот другого сорта,
Особый нужен ей улов.

— Ну, мой «казак», лаская руку:
(Наташу звала «Казаком»),
— Ты – зелье девка, мне, как мука,
Уже пленила этот дом.

Серёжки яхонтовы  быстро –
Уже в Наташиной руке,
И блеском ярким и так чисто
Сверкали, как уже в гнезде.

— А вот, любезный, мне попался!
Конечно, Пьеру – вновь урок:
— Отец больной – он забавлялся!
Ну, как же ты, сыночек, мог?

Кого по-дружески ругая,
И – реже, но кого хваля,
Она, гостей всех возглавляя:
— Ну, что ж, к столу и, чай, пора!

Процессия сформировалась:
Попарно двинулись все в зал,
Парадом целым показалась,
И, даже зал, казалось, мал.

Парад возглавили граф с Марьей,
Жена с полковником – потом,
Шиншин с Михайловною Анной;
По интересам – за столом,

Сидели вместе Берг и Вера,
Сын Николай – опять с Жюли,
Борис же – с новым другом, Пьером
Сесть вместе, рядышком смогли.

Он Пьеру помогал в знакомстве
Со всеми, кто был за столом,
Пьер рьяно поглощал лакомства,
Не забывая двигать ртом.

Затихла на хорах музы;ка,
(Покрыл звук вилок и ножей),
Проснулись спящие язы;ки,
Всеобщий гомон стал сильней.

С почти не меньшим аппетитом
Пленял Наташу сам Борис,
И Пьер, как друг, к нему пришитый,
Рождал в ней тоже интерес.

И снова Сонина вся ревность
Заполонила душу ей,
Как он посмел, какая дерзость,
Ей изменить в глазах людей.

Опять воркует с новой гостьей,
Опять – та самая Жюли,
Влезает в душу, ломит кости,
А он – душитель всей души.

Она – краснела, то бледнела,
Улыбкой пряча злость в душе,
«Неужто я вновь «овдовела»,
Их разговор узнать бы мне!»

1-1-16а

Среди мужчин всё оживлялся
Извечный говор о войне,
Не всем победным он казался,
Война была не по душе.

Полковник вновь о манифесте
Поведал – видел оный сам,
Последний прибыл в штаб, на место,
Уже объявлен он войскам.

— Зачем несёмся мы навстречу
Своей ужаснейшей судьбе,
Нам что, и делать больше неча,
Как лишь вредить самим себе? –
 
Своим так разразился мненьем
Хозяйский братец, сам Шиншин:
— Мы все смотрели с удивленьем,
Как Австрию к земле пришил.

Зачем война нам с Бонапартом,
Возможно, наш настал черёд,
Европе быть всегда гарантом,
Лезть на рожон, не зная брод.

Полковник – немец, но служака,
России – верный патриот:
— Нужна нам с ним вся эта драка,
Россия – верный всем оплот.

И наша это безопасность,
Союза наций весь престиж,
Подумаешь, какая важность,
Что правит миром сам Париж.

Довольно веская причина,
Не дать ему такую честь,
И это станет той пружиной,
Собьёт с него всю эту спесь.

— Ерёма, милый мой, Ерёма,
Точил свои б веретена;,
Сидел бы лучше ты как дома,
И – не нужна тебе война.

Лишиться можешь ты и дома,
И – не вернёшься сам домой,
Россия к битве не готова,
В Европе мир – совсем другой.

Они нас защищать не будут,
Они все – чуждые для нас,
Все благодарности забудут,
И – бросят нас в последний час.

А где у нас те полководцы,
Достичь нам на войне побед,
Где те суворовские хлопцы,
Кто не допустит явных бед?

— И, всё-таки, победа – лучше,
Чем быть под гнётом у врага,
Нам рассуждать так нужно круче,
Сломаем мы ему рога.

Мы до последней капли крови
С ним будем биться, как всегда,
Мы не дадим его подковам
Топтать и сёла, города.

Вот так мы все гусары судим;
А ваше мнение, гусар:
— Мы побеждать, конечно, будем, —
В ответе Коли был угар.

Угар младого патриота,
Угар сословия дворян:
— У нас в войне одна забота,
Убить того, кто не был зван.

— Вот это сказано прекрасно, —
Вздыхая, молвила Жюли,
И Соню в ревности напрасной,
Лицо и грудь как будто жгли.

И даже Пьер промолвил: «Славно,
Вот настоящий наш гусар»;
Полковник поддержал: « Что главно,
У молодых рождён сей дар!

Дар, быть России патриотом,
Встать на защиту всей страны,
И ей своим трудом и потом
Доказать, на что годны».

— Да, что ты раскричался, милый, —
Раздался вдруг басистый глас:
— Не ты один такой служивый,
Моих четыре сына – враз.

Уже давно они на службе,
А я совсем и не тужу,
В войне любые люди нужны,
И за столом я – не кричу…

Пред вами, всё же, нет французов…
Опять – мужской и женский круг,
Но вот дошло всё до конфуза,
И детский спор явился вдруг.

Поспорили Наташа с Петей,
Сумеет ли она спросить
У мамы, громко, как все дети,
Пирожным будут ли кормить?

И, если да, какое будет?
По залу, через полный стол;
Её за это не осудят,
Никто не будет даже зол.

Она привстала, разгорелась,
На Пьера снова бросив взгляд,
И, проявив при этом смелость,
Два раза мать позвав подряд.

Графиня поняла, что – шалость,
Махнула на неё рукой;
Наташе шутка та уда;лась;
И Пьер мотнул ей головой.

Обед закончился десертом:
Мороженое – вновь с вином;
И как установилось светом:
Все игры, танцы – на потом.

1-1-16б

Все гости графа – в двух гостиных
Расселись к карточной игре,
Сам граф от процедур всех винных
Предпочитал бы быть во сне.

Но он, превозмогая возраст,
Был бодр и весел, всё шутил,
У молодых являя бодрость,
Дух артистический парил.

Жюли на арфе да;ла пьесу,
Наташа с Колей будут петь,
И для большого интереса
Бориса с Соней в хор вовлечь.

Хватились, вдруг исчезла Соня,
Наташа бросилась искать,
Найдя её в конце погони
На сундуке, в глазах – «печать».

«Печать» — душевные те слёзы,
Весь вечер Коля не был с ней,
И даже вспыхнула угроза,
Для сердца девушки – больней.

Наташа, глядя на подругу
И ей сочувствуя в душе,
Она же – одного с ней круга,
И лучше нет подруг в беде.

Расплакалась, как тот ребёнок,
Ракрывши свой огромный рот,
Как будто вышла из пелёнок,
Дав возрасту обратный ход.

— У вас сложилось всё с Борисом,
Как я завидую тебе,
А я – в плену людей каприза,
Я чувствую, мне быть беде.

Ведь я Николеньке – кузина,
А это – родственная связь,
И церковь вся неумолима,
Нам разрешить такую вязь.

А тут ещё вмешалась Вера,
Нашедши Колины стихи,
Грозила мне принять все меры…
Вот так – дела мои плохи!

— Нет, всё не так, не так уж плохо,
У вас – троюродная связь,
И этот факт – лишь мала кроха,
Он отвергает всю боязнь.

Не плачь, голубушка, подружка,
Тебя поддержит Николай,
Ему уже ты – не игрушка,
Я знаю точно, не скучай.

Пойдём, мы петь уже собрались…
А знаешь, этот толстый Пьер,
Мы для него все оказались,
Как дух веселия пример.

И две счастливые те пары
Исполнили любимый «Ключ»,
Им не страшны уже все кары,
Уже блеснул и счастья луч.

Затем сам Николай спел песню:

«В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть ещё на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовёт к себе, зовёт тебя!
Ещё день, два, и рай настанет…
Но ах! Твой друг не доживёт!»

Но не допел последних слов,
Как на;чался; весь интересный
Концовки вечера улов.

Настало время всяких танцев,
Но, и не только молодёжь
Имели очень много шансов
Всем показать свою всю мощь.

Наташа, пользуясь свободой,
Когда лишь танцы начались,
Решив воспользоваться модой,
Пока ещё – не разбрелись,

Кто будет танцевать, по залу;
Бесстрашно к Пьеру подойдя,
Смеясь, краснея, но – в запале,
Душою тоже не кривя;

Ему дарила приглашенье:
— Велела мама вас просить,
Мне сделать вроде приглашенья,
Меня на танец пригласить…

Но спутать я могу фигуры,
Желал бы я, чтоб мне помочь,
Мне не хватает в том культуры,
Учеником быть я не прочь.

Он по;дал толстую ручище
Девчоночке в тринадцать лет,
А ей совсем не было лишне
Партнёра получить в ответ.

Пока готовились все пары,
Пьер сел с Наташей подождать,
Взаимные обоих чары
Смогли друг друга привлекать.

Наташу поглотило счастье,
Её загадочный партнёр
Был заграничной «смазан мастью»,
Девчонку вывел на обзор.

Уже как взрослая та дама
Сидела с веером она,
Смотрелись словно панорама,
Она – вся гордостью полна.

И даже мама удивилась,
Завидев взрослую мадам:
— Ах, какова! – Не обозлилась,
Отдавши дань её годам.

1-1-16в

Насытившись игрою в карты,
И более устав от них,
Все гости графа, как в азарте,
Хотя звук танцев и не стих;

Направились смотреть на танцы,
Мария, граф – всех впереди,
У графа все в запасе шансы,
Танцора первого – среди,

Его гостей, отряда – старших,
Всем показать ещё и пляс,
Ещё от жизни не уставших,
И крепкий выдать им заквас.

И он ударами в ладоши
Дал знать музы;ке на хорах,
Мол, нет у нас как больше мочи,
Хотя мы все уже в годах;

Взирать ленивые движенья…
Вот раньше танцы – как огонь,
Как битва и как все сраженья,
У нас всю разжигали кровь.

— Семён, сыграй Дани;лу нам Купо;ра,—
То был хотя и прошлый век,
Но он – веселья слыл опора
И покорял он видом всех.

Любимый – это танец графа,
Освоен он в младых годах,
Когда-то, даже в виде штрафа
Его плясали при гостях.

— Смотрите, — крикнула Наташа,
Забыв, танцует же она,
Похожим зал стал, как на чашу,
Она вдруг сделалась пуста;

Они остались только двое,
Мария и глава семьи,
Граф словно выглядел в запое,
Но, всё же, танцевать смогли.

С улыбкой, радостью взирали
Все гости на сей балаган,
Они их просто пожирали,
Впиваясь в тучный Марьин стан.

Она его же выше ростом,
Стояла словно вбитый столб,
А тучность не давала просто,
К тому ж – престиж, ещё – апломб,

Свершать движения всем телом;
Лишь он кружил вокруг неё,
Она – партнёр, так, между делом,
И каждый в нём плясал своё.

Он как бы делал подготовку,
Закатывая рукава,
Расправил плечи для сноровки,
Притопывал он чуть слегка.

Прислуга вся столпилась в зале,
Всех заворожил интерес,
Как барин с Дмитриевной в паре…
В нём барин будто бы – исчез.

А пляску совершал лишь кто-то,
Кто настоящий был артист,
Уже видны и капли пота,
Но танец вёл, как специалист.

А граф всё боле расходился,
Пленяли лёгкие прыжки,
Вокруг неё всё чаще вился:
Ужимки, выверты, рывки.

Она же устоять на месте
Уже так просто не могла,
Для поддержания же чести,
Немного тоже в роль вошла.

С доступным для неё усердьем,
Движение заметно плеч,
И – неослабным тоже рвеньем
К себе внимание привлечь;

Видны движения ногами,
И в танце – даже голова;
А ноги графа как бы сами
Вершат уже свои «права».

Он требовал играть скорее,
На цыпочках и каблуках,
Вкруг дамы двигался живее,
Усталость чувствовал в ногах.

— Вот были танцы в наше время,
Они – веселием полны,
А эти – эти просто бремя,
Они же так нам всем скучны.

1-1-17а

Жизнь каждой семьи протекает отдельно,
В одних – веселятся, в других – смерти ждут,
Не стали Ростовы и Пьер исключеньем,
Закон общей жизни достаточно лют.

В то время, как в доме Ростовых шёл праздник,
В другом – граф Безухов уже умирал,
Всю жизнь нас людей она просто, как дразнит,
Она пролетает так быстро, как шквал.

Вердикт докторов – никакой нет надежды,
Пред домом толпилися гробовщики,
«Друзья», и просители, люди-невежды,
Наживы любители – целы полки.

Приехал проведать и сам губернатор,
Проститься с вельможей прошедших времён,
Возможно, он станет, как организатор,
Достаточно пышных его похорон.

Его опекал к графу сам князь Василий,
Его провожая, так тихо шептал,
Ему что-то стоило бо;льших усилий,
Весь план по наследству его волновал.

Реальных наследников, их было трое,
Княжны, сам Василий, конечно же – Пьер,
И все они были готовы, как к бою,
Один только Пьер не мог при;нять всех мер.

Надежд у него, он считал, было мало,
Ведь он – незаконный ему же был сын,
Ему графский титул иметь не пристало,
Он высшего общества – не господин.

Решающих дней битвы их за наследство,
Уже наступил долгожданный черёд,
Из них – никому не нужно; их соседство,
Один кто-то вырваться должен вперёд.

Из них всех троих самым – даже юристом,
Из всех, вездесущим, является князь,
В задуманном плане, возможно, не чистом,
Надеялся – да поможет ему его связь.

В борьбе за наследство союзник был нужен,
А самым надёжным могла быть княжна,
Лишь ей в деле этом он сам – словно сужен,
Она в этом деле понять всё должна.

Он полон решимости, также сомнений,
Отважно направился к старшей княжне,
По этому поводу всех своих мнений,
Лишь с ней обсудить здесь наедине.

— Меня напугали, уже – что случилось?
— Пока – всё одно, ещё так ничего,
Но нам с тобой, может быть, даже не снилось,
С наследством проблем у нас больше всего.

Пришёл обсуждать наше здесь положенье,
На нашем пути слишком много проблем,
Судьбы нашей с вами – не быть униженью,
Проблем на пути нашем – целый гарем.

Княжна с выраженьем понятной печали,
Усталости, верности князю во всём:
— Мы с сёстрами, здесь находясь, ожидали,
Что с вами мы, князь, «одну песню споём».

— И мне, моя милая, в том положении
Нисколько не легче от этих проблем,
Как лошадь в упряжке, я здесь в услужении
И должен вещать, объяснять это всем.

Князь вдруг замолчал, щёки дергаться стали,
Лицу придавая презрительный вид,
Такими они никогда не бывали,
Когда он в гостиных обычно сидит.

Глаза тоже стали совсем, как другие,
То – нагло-шутливы, пугливы, как вдруг,
В них скрыты все мысли его пагубны;е,
И то, что в тех мыслях ютится испуг.

Но честь и богатство – вот те два понятия,
Всю жизнь человек ведёт с ними, как бой,
Они для людей, как два неприятеля,
Они этот бой и ведут меж собой.

Княжна же худыми, сухими руками,
Собачку держа, на коленях пригрев,
Почти что пугливыми тоже глазами
Смотрела в глаза ему, вся присмирев.

По ней было видно, молчанье вопросом,
(Хотя бы пришлось ей молчать до утра),
Она не прервёт волнующим спросом,
Прозреть бы ей надо давно уж пора.

— Вот видишь, княжна моя, мила кузина, —
Он не без борьбы продолжал свою речь:
— Мы с вами – родные, моя Катерина,
Нам надо подумать, как честь нам сберечь.

И вы, и жена моя – все мы прямые
Наследники графа, и наша здесь связь,
Тебе тяжело вещать вещи такие,
Казалось, не может иметь право грязь.

Под грязью имею в виду его сына,
Хотя – незаконный, но может так стать,
В его завещанье – другая картина,
И нас с тобой, Катрин, он может «продать».

А дело всё в том, ещё прошлой зимою
Исполнил последнюю волю свою,
И нам эта воля окажется злою,
Мы с вами окажемся не, как в строю.

1-1-17б

По этой-то воле своё всё богатство,
Единственно Пьеру он всё завещал,
На наше с тобою далёкое братство,
Он даже внимания не обращал.

— Он Пьеру не мог завещать по закону,
Ему незаконный приходится сын,
— Должна ты понять, что наш граф близок к трону,
Тогда же имел и высокий он чин.

И, если попросит письмом к государю
Его по закону как усыновить,
То мы с тобой, Катя, потерпим аварию,
Но я-то на службе, а вам на что жить?

Судя по прошедшим у графа заслугам,
Так будет уважена просьба его,
Скажу тебе больше, хотя и по слухам,
Ещё не отослано графом оно;

Вопрос только в том, есть письмо иль пропало,
И, если письмо ещё, всё-таки, есть,
Когда же всё кончится, время настало,
С тобой нам, Катюша, вкусить эту месть!

Письмо с завещанием, конечно, одобрит,
Ему благодарный во всём государь,
Заслуги Безухова он ещё помнит,
И Пьер всё наследство получит в свой дар.

Ты знать очень важно должна всё об этом,
Написаны ли, иль забыты они,
Найти, если есть, не увидеть им света,
Иначе померкнут надежды твои.

Княжна возражала, который раз снова,
Как сын незаконный – вернейший посыл,
И он, как закона важнейша основа,
Чтоб князь бы отстал и немного остыл.

Пришлось повторять всё «светлейшему» князю,
Что – это тот случай, минуя закон,
Важнее, ведь с троном являются связи,
И будет он лишь в пользу Пьера решён.

— Нет, я не могу опуститься на подлость, —
И голос крепчал от предложенных дел:
— Вот нам благодарность за нашу всю верность,
Всему, князь, всей мерзости есть же предел.

Выходит, мы с сёстрами – жертвы обмана, —
И губы бледнели на гневном лице:
— Смертельная сёстрам нанесена рана
От графа Безухова, в самом конце.

Мы с честью и честно служили все графу,
Ему не хватало всех женских забот,
И вот – мы за это подвергнуты штрафу,
А сын незаконный себе всё возьмёт.

Нет, я всё решила, умываю я руки,
Не нужно от них мне уже ничего…
— Сестёр ты своих обрекаешь на муки,
Возможно, и даже его самого.

Так знаешь ли ты, где письмо, завещание? –
Уже даже с гневом вновь поднят вопрос;
— Глупа я была, приложив все старания,
А лишь получить одну дулю под нос.

Я знаю, плетёт кто вокруг все интриги, —
Казалось, покинута вера в людей:
— Кто жаждет отнять у нас эти ковриги,
И сделать всех нас и глупей, и бедней!

Княжна пребывала в расстроенных чувствах,
И злобным казался её уже вид;
— У нас ещё время есть, этих всех гнусных
Интриг и деяний за наших обид;

Исправить ошибку ту из-за болезни,
Возможно, нечаянно он совершил,
В минуты ли гнева, под чьи-нибудь песни,
Он так необдуманно всё и решил.

Облегчить последние жизни минуты,
Не дать ему в мыслях таких умереть,
Лишив вас наследства, вовлёк себя в путы,
В беспамятстве он не успел в том созреть.

— Он сделал несчастными нас, ему близких,
Мы – жертвы усердной заботы о нём,
Теперь буду помнить о подвигах низких,
О комплексе подвигов, мерзких во всём.

В делах о наследстве, делёжи богатства,
На свете нет чести, один лишь – обман,
И всякие нежные преданность, братство
Съедают интриги и прочий изъян.

Мне надо быть хитрой особой и злою…
— Не надо, Катишь, себе ставить в укор,
Прекрасное сердце, готовое к бою,
Нам надо продолжить сей наш разговор:

Что знаешь об этом его завещании,
А главное – где оно, ты должна знать,
Мы графу покажем его, с пониманием,
Он, верно, забыл, ему трудно понять.

Напомнить ему, что есть близкие люди,
Уходом все долгие годы за ним…
У них, беззащитных изломаны судьбы,
И надо, хоть что-то, оставить бы им.

Он, может, захочет его уничтожить,
Иль в нашу же пользу его изменить,
Быть может, давно его мысль эта гложет,
И некому мысль ему эту вменить.

Я полон одно лишь иметь в том желание,
Исполнить последнюю волю его,
И не допустить никакого попрания,
Помочь ему, вам и – как прежде всего.

— Теперь – поняла; всё, чьи это интриги,
Конечно же, ваша она протеже,
Лишь ей, Трубецкой, нужны эти ковриги,
Застрял её род с головой в нищете.

Бывала у графа как прошлой зимою,
Извергла на нас всяких гадостей воз,
Что граф заболел и лишился покоя,
И доктор признал в нём какой-то невроз.

Неделями он не хотел нас  и видеть,
В то время, я знаю, он что-то писал,
Ах, как же могла я в то время предвидеть,
Что он завещанье тогда и создал.

Была я уверена, всё – незаконно…
— Но прежде, зачем не сказала ты мне?
— Портфель под подушкой лежит с ним спокойно,
Возможно,  с ним вместе и сгинут во сне.

1-1-18

В то время, как тайные те разговоры
Плелись, уничтожить бы сей документ,
Такие же, тайные по теме споры
Тряслись и в других головах в тот момент.

За Пьером, и срочно, посла;на карета,
Графиня сочла нужным быть вместе с ним,
Уже – нехорошая это примета,
Скорей всего граф был так тяжко раним.

Прибы;ли они не к парадному входу,
Пред ними «явился» лишь задний подъезд,
Не всё понимал, делал всё ей в угоду,
Его удивлял столь поспешный приезд.

Опять увлекли его прежни сомненья,
А был ли, на этот раз, тоже им зван?
Решимость графини, её поведенье,
Она пробивалась к нему, как таран.

Внушила покорность, так близкое Пьеру,
Он бесприкословно тащился за ней,
Казались ему все их действия – в меру,
Он думал, всё кончится до;лжно скорей.

Они двигались дальше, до графских покоев,
Проплыв мимо комнат, где жили княжны,
Была в одной дверь не закрыта, порою,
В ней князь и княжна – оба видом страшны.

Немая их встреча случилась внезапно,
Прибывших пронзил их презрительный взгляд,
Вражда их на почве наследства – понятна,
Была бы возможность, пошёл бы в ход яд.

Отчаянным жестом, вскочив резко с места,
Ударом ногою захлопнула дверь,
Княжну не узнать от подобного жеста,
Похоже, как будто родился в ней зверь.

Исчезла в лице князя личная важность,
На нём отразился несвойственный страх,
Пьер был поражён, куда делась парадность,
Похоже, терпели они этот крах.

Пьер, о;станови;вшись, направил княгине
Недоумевающий взгляд, как вопрос,
Что с ними и по какой, всё же, причине,
У князя на Пьера – такой перекос.

Слегка улыбнувшись, легонько вздохнула,
Как будто ждала – показал этот вздох:
— Так будьте мужчиной, — в него, как вдохнула
Надежду, помог бы ему в деле бог.

— Я буду блюсти ваши здесь интересы,
Во всё вы должны доверять в этом мне…
Здесь близкие ваши «свои ставят пьесы»,
Тебе чтобы, Пьер мой, купаться в дерьме.

Не мог до конца Пьер понять, в чём же дело,
И что означало – блюсти интерес,
Его интерес, что его задевало,
И в чём должен быть его в том перевес?

Понятно, уже граф прощался как с жизнью,
Но, он по заслугам – так важен, богат,
И потому, на его эту тризну,
Стекался помя;нуть различный «собрат».

В приёмной сидели, толпилися люди,
Невнятным и тихим слыл их голосок,
Все ждали, как очередь каждому будет,
Проститься с вельможей в последний часок.

Все смолкли мгновенно, и общим их взглядом
Княгине и Пьеру подарена честь,
Но, в это же время, та честь словно ядом
Окутала их, и – была как бы месть.

Решив, наступило её уже время,
Манерой столичной у дам, деловой,
Поскольку ведёт за собой графа семя,
Он – графа же сын и назначен судьбой.

— Сын должен проститься с отцом, отходящим,
По божьею волей в мир смертных, иной,
Он зван, как наследник его, настоящий,
Никто здесь не может и быть им другой.

Такими словами, и в голосе – твёрдость,
К духовнику как бы подплыла она,
Им благословенье дарил за покорность,
И этим княгиня – удовлетворена.

— Успели мы с сыном, и ну, слава богу, —
И к доктору смело она подошла:
— Мы всё понимаем, пришли мы к итогу,
Загробная жизнь уже графа нашла…

Он быстрым движеньем возвёл кверху плечи,
Вдобавок, туда же поднявши глаза,
Уже не нужны к этим жестам и речи,
Уже не одна пролилась и слеза.

1-1-19

Она указала ему на диванчик,
Неслышно направившись к нужной двери,
И Пьер, как у мамы послушный тот мальчик,
И сам в ожидавших сказался среди.

Он тут не заметил, все взгляды сидевших,
С большим любопытством, как впились в него,
И с видом участья в судьбе обедневшей,
Сочувствие виделось, прежде всего.

Ему оказали и ряд уважений:
Готова отдать кто-то место из дам,
Перчатку подал кто-то без унижения,
Перчатку хотел он поднять даже сам.

Дорогу до места ему уступили…
Почувствовал, должен свершить он обряд,
Внимание то, что ему услужили,
Услуги принять должен Пьер уже рад.

Кивком головы расточал благодарность,
Он, как потерпевший смирился во всём,
Он вёл себя словно какая в том данность,
Уже поселилась, всего жжёт огнём.

Сидел неподвижно, в египетской позе,
Он к сведенью принял, должно так и быть,
В его родном доме, как в крепком морозе,
Себя самого нужно чем-то согреть.

С заботой его, здесь родных интересов,
На волю лишь честных отдаться людей,
С их помощью мне как достигнуть прогресса,
И путь этот будет, пожалуй, верней.

Внезапно явился в салон князь Василий,
В служебном мундире, на нём – три звезды,
Больших ему стоило это усилий,
Прощанья процесс взять в свои же бразды.

Казалось, он стал похудевшим, усталым,
Но, превозмогая сраженья недуг,
Увидел он Пьера, с усильем не малым
Изгнал от себя тот мгновенный испуг.

Он взял Пьера за руку – это впервые,
И вымолвил пару ему тёплых слов:
— Держитесь, мой друг, мы все вместе – родные,
Он звал вас, и дом сей – единственный кров.

Пьер, чуть растерявшись, спросил: «Как здоровье?»
Назвать слово «графа» иль слово «отца»,
Он был поражён тем числом поголовья,
Так нежно всех жаждущих графа конца.

— Назад полчаса, как удар вновь случился,
Но, — не унывать и держитесь, мой друг,
В нём жизненный дух ещё еле теплится,
Возможно, последний наступит недуг.

При слове «удар» — думал телом каким-то,
И с недоуменьем на князя взглянул,
Но, и нанесен должен быть он же кем-то,
И – лишь потом про болезнь он смекнул.

Успев на ходу что-то буркнуть Лоррену,
Он скрылся за дверь, умирал где больной,
И следом за ним – все княжны, как на сцену,
Проходят за дверь, но – не смелой гурьбой.

За Пьером уже сама вышла княгиня,
За ру;ку сынка потяну;ла за дверь,
По очень так важной в момент той причине,
Там соборованье начнётся теперь.

1-1-20

Пьер знал хорошо эту комнату-спальню,
Вернее назвать бы не комната – зал,
Название прежнее – опочивальня,
В персидских коврах этот зал утопал.

Колоннами зал тот делился на части,
За ними, с одной у него стороны,
Стояли все нужные спальные снасти,
С другой – все церковные средства, нужны.

Киот с образами весь в ярком он свете,
Под ризами – кресло, Вольтера времён,
Церковные все принадлежности эти,
А в кресле – сам граф был уже размещён.

Лежал непосредственно под образами,
В подушках, как принято, он утопал,
Свеча была вставлена между пальца;ми,
Казалось, сном мёртвым сам граф уже спал.

Над креслом стояли духовные лица,
В блестящих одеждах, с свечами в руках,
Служили, как в церкви, где надо молиться,
С душой в упокой, где-то на облаках.

Чуть сзади стояли всех рангов родные,
За ними – прислуга-мужчин, доктора,
Княгиня поспешно и, как все другие,
И Пьеру зажжённую свечку дала.

А Пьер, с непривычки и той же рукою,
В которой держал он зажжённой свечу,
Креститься стал с нею, готовый, как к бою,
Движеньем руки так подобны мечу.

Смешливая, с родинкой, младшая – Соня,
С улыбкой, лицо своё спрятав в платок,
Обычно, как прозвана всеми тихоня,
Сдержать не могла смеха смелый поток.

И, всё только глядя на Пьера моленье,
Она не могла оторвать этот взгляд,
В неё он вливал дозу и раздраженья,
И бо;льшую дозу – веселья, как яд.

В какой-то момент вдруг им всем показалось,
Больной так внезапно тревожно затих,
Княгиня с энергией и, не стесняясь,
Молитву велев прекратить, как на грех;

И пальцем проверить дала знак Лоррену,
В каком состоянье сейчас их больной,
Прощупать вновь пульс иль лекарства замену,
Иль надо постельный предмет уж другой.

И доктор исполнил осмотр свой врачебный,
Ещё жизнь теплилась, дыханье свежо,
И богослуженье, как шаг всегда верный,
Продолжили вновь, на момент, так нужно;.

В теченье минут с остановкою службы,
Князь вышел и вместе со старшей княжной,
В глубь спальни пошли, свои тайные нужды,
Свершить разговор там, в дверях, меж собой.

Вернулись они пред концом самым службы,
Но вот и пришёл уже службе конец,
И топот шагов, раздававшихся дружно,
Не слышал уже, граф лежал, как мертвец.

— Снести бы его на обычное место,
Ведь рядом чудесная в доме кровать,
Иначе нельзя будет…что будет вместо?
Михайловна Анна не смела сказать.

Граф был перенесен, причём, осторожно,
При этом, видна была жирная грудь,
Держали под мышками, всё было сложно,
Хотя небольшой до кровати был путь.

Его голова с широкими скулами,
С красивым и чувственным носом и ртом,
Размером – велик, хищный, как у акулы,
И взглядом холодным с потухшим умом;

Не обезображена близостью смерти,
Была вся такая, как знал её Пьер;
Отдав ему должное в той круговерти,
Он старческий смог одолеть весь барьер.

Княгиня и Пьер у постели больного
Пытались всё делать, узнать бы граф мог,
Любимого сына, ему дорогого,
Надеясь, поможет им в этом и бог.

Граф прямо на Пьера смотрел таким взглядом,
Понять невозможно его, этот взгляд,
Он словно пропитан таинственным ядом,
Недолго смотрел, минут пару подряд.

Пьер молча стоял и смотрел на больного,
Ответный больного на Пьера был взгляд,
И эта дуэль взглядов, сына родного,
Хотя и короткое время подряд;

Заставило думать, а что взгляд весь значит,
Иль просто смотреть, пока целы глаза,
А можно подумать, конечно, иначе,
Что жизни давно угрожает гроза.

Он вновь положился на помощь графини,
Та жестами дала «сыночку» понять,
Теперь для прощанья, по этой причине,
Отцовскую руку – ему целовать,

Исполнена Пьером и эта «повинность»,
А что делать дальше – на «маму» вновь взгляд,
Во всём его облике – просто невинность,
Какой ещё нужно исполнить обряд?

Указано было ему и на кресло,
Он занял в нём место, смотря на отца,
Отца взгляд остался смотрящим в то место,
Где сын его был, в направленье лица.

Внезапно лицо как бы дёргаться стало,
Скривился у графа красивый весь рот,
Ему, как чего-то ещё не хватало,
На лбу в пару капелек выступил пот,

Пьер понял, как близок отец уже к смерти,
Неясный и хриплый раздался вдруг звук,
Какие внутри его бегали черти,
Никто не мог знать из непонятых мук.

Слуга догадался, сменить положенье:
— Его повернуть на другой бы бочок, —
Исполнили с Пьером его пожеланье,
И граф получил к жизни новый толчок.

Но при развороте огромного тела,
Одна рука графа подалась назад,
Он сделал усилье – рука «не посмела»
Команду исполнить на нужный уклад.

Пьер ужаса взглядом смотрел на ту руку,
С таким же «успехом» смотрел граф и сам,
Лицо выражало страданье и муку,
Он дань отдавал всем прошедшим годам.

Душевной была эта графская мука,
Улыбкой страданья – насмешка над ним,
Бессильем своим он не мог даже звука
Издать в оправданье, настолько – раним.

При виде измученной этой улыбки,
Почувствовал Пьер содроганье в груди,
Ему самому – была больше, чем пытка,
И слёзы в глазах наполняли очки.

1-1-21а

В приёмной остались княжна, князь Василий,
Когда появились княгиня и Пьер,
Но их появленье – княжне, как насилие,
Как будто задет был души главный нерв.

Княжна что-то прятала, Пьер видел это,
К тому же, увидев вдову пред собой:
— Княгиня мне луч заслоняет от света,
Отныне она мне, как враг уже мой.

Князь вновь пожал Пьеру сочувственно руку,
И всех пригласил подкрепиться чайком,
Похоже, давал этим он, как поруку,
Наладить все прежние связи потом.

Все «бывшие гости» собрались в гостиной,
Где подан был ужин, стоял самовар,
Нужда в том была тоже важной причиной,
Немного гасить «ожиданья пожар».

Пьер помнил, всегда восхищался тем залом,
Он был невелик, и – красив интеръер,
И он потому назывался, как малой
Гостиной, на случай подобных всех мер.

Княгиня всегда помнит с Пьером то дело,
Что, кроме прощания с графом больным,
Наследство его так над всеми довлело,
Покоя оно не давало всем им.

Она тут же, будто бы что-то забыла,
Вернулась в приёмную, бой продолжать,
С надёжным прикрытием Пьера, как тыла,
Других всех родных в той борьбе побеждать.

Она, уже стоя с княжной старшей рядом,
Поскольку у них общий был интерес,
С сарказмом в словах, также с долей в них яда,
Пыталась придать правоте своей вес.

И обе они, в одно время сцепились,
«Взволнованным шепотом» в резких тонах,
Они, как две женщины, не поделили
«Любовь» свою к деньгам в «широких штанах».

— Позвольте, графиня, живущей в сим доме,
Как знать, что мне делать на данный момент,
Семья наша к дяде, лежащему в коме,
И это столь важный для нас сантимент;

По родственным связям значительно ближе
К семье графа, вы ему – просто никто;
— Позвольте, княжна, я по опыту вижу,
Кому и как делать и, главное – что.

При этом путь в спальню она приграждала:
— К нему по делам так опасен визит;
Но князь, дальний родич, своё плюнул жало,
Он в позе своей фамильярно сидит:

— Отстаньте, княгиня, княжне и так тошно,
Вы знаете, дядюшка любит Катрин;
— Как раз же, княгиня, а мне-то и можно,
При виде меня – он уже не один.

Ему всегда легче, как женщина рядом,
Причём из родных и так близких к нему,
А вы, как чужая, являетесь ядом,
Вы просто погибель несёте ему.

К тому ж, я не знаю, что в тех документах,
Тряхнув так легко мозаичный портфель:
— И нам очень важно в последних моментах
Открыть завещанью законную дверь.

К тому ж, настоящье его завещанье
Хранится в надёжнейшем месте, в бюро,
А здесь – им забытая просто бумага…
Возможно, кому-то дано обещанье
И к делу – ненужное прямо оно.

Пыталась пройти она мимо княгини,
Но, Анна Михайловна прыгнув, и вновь
Ей путь преградила по той же причине,
И тем, подтверждая всю к графу любовь.

— Я вас умоляю, хватаясь рукою,
Так крепко за этот злосчастный портфель;
— От вас я, княжна, ничего и не скрою,
Сейчас вы безжалостны к графу, как дщерь.

Княжна замолчала, слышны только звуки
Усилий борьбы за тот яркий портфель,
И обе они окунулись в их муки
В борьбе за проход в ту заветную дверь.

На помощь в тот спор вовлекла она Пьера:
— Не правда ли, князь, он не лишний нам здесь,
Решается здесь и его вся карьера,
Он сын, между прочим, и вам он, как месть.

Княжна с нетерпеньем и явною злобой:
— А что ж вы молчите, мой милый кузен,
Мне драться ли нужно с сей наглой особой?
Она нас обоих взяла уже в плен!

Княжна со всей силы схватилась за ношу,
Но Анна всё крепче держала её:
— Я вам не отдам и портфель я не брошу,
В нём каждый из нас видит счастье своё.

Тогда князь Василий спор взял в свои руки:
— Всё дело улажу, возьму на себя,
К нему я зайду, несмотря на все муки,
Спрошу его, нежно обеих любя.

1-1-21б

Внезапно откинулась резко дверь спальни,
И средняя из троих милых сестёр,
(Удар двери; в стену – как сыпались камни,
Силён был настолько, что смолкнул весь спор).

Всплеснула руками, вбегая к ним с криком:
— Он умер, а с ним я осталась одна;
Вдруг старшая спор весь покрыла тем визгом,
Похоже, сама оказалась больна.

Схватившись за голову, брошен был на пол
Загадочный этот злосчастный портфель,
Но Анна Михайловна тихою сапой
Уже с ним входила в открытую дверь.

Они уже вместе зашли убедиться,
Что граф, наконец, отошёл в мир иной,
Теперь заговорщикам надо «умыться»,
От их слишком дерзкой аферы такой.

Шатаясь, добрался лишь князь до дивана,
Где, сидя, их всех ожидал уже Пьер,
Последнего вдруг охватила нирвана,
Не знал он, каких предпринять ему мер.

У князя тряслась его нижняя челюсть,
Лицо было бледно, и – слёзы в глазах,
Куда только важность и гордость все делись,
Он просто от горя, провала зачах.

Провала с княжною их общего плана,
В порыве постигших его неудач,
Потеря наследства Безуховых клана
Достойна того, вызвать истинный плач.

Он начал менять отношение к Пьеру:
Взяв Пьера за руку, сказал он: «Мой друг,
Не смог, не успел я принять эти меры,
Себе обеспечить на старость досуг».

Княгиня сама сообщила «сыночку»:
— Мой Пьер, дорогой, у тебя нет отца,
Теперь ты один, будешь жить в одиночку,
Но, — не одинокая в жизни овца.

Пойдём, впереди ещё много работы,
Пора отдыхать, уже близится ночь,
Нам всем предстоят похорон все заботы,
А здесь – уже нечего «лясы» толочь.

Вновь, в день наступивший, княгиня, как долгом,
Решила его ещё раз ободрить:
— Ты молод ещё, и в твоей жизни долгой
Всегда будет выбор, тебе с кем дружить.

Для всех нас – великая это потеря,
Теперь, я надеюсь уже, ты – богат.
В тебя, в твоё благоразумье я верю,
«Ты вырастишь в жизни цветущий свой сад».

Потом расскажу я тебе и всю правду,
Зачем я была здесь и вместе с тобой,
Какую княжна с князем выдали травлю,
Но, я им устроила просто, как бой.

Хочу я напомнить, наш род – Трубецкие,
Был близок к Безуховым, и мой Борис,
Как крестник отца твоего, в дни мирские,
И он обещал мне в подарок – сюрприз.

Надеюсь, мой друг, ты предсмертную волю
Исполнишь любимого графа-отца,
И нашу с Борисом несчастную долю,
Не дашь довести до плохого конца.

Пьер мало что понял, стыдливо краснея,
Он, молча, воспринял признанье вдовы,
Она, ни о чём уже не сожалея,
«Оставила Пьеру правленья бразды».

Помчалась назад она к графам Ростовым,
Естественно всем им, поведав рассказ,
О том, как и сёстры, и князь ей знакомый,
Пытались наследство украсть в этот час.

И как они с Пьером, с завидным упорством,
Сумели им в этом противостоять,
Сама она с ними же, в единоборстве
Портфель тот злосчастный сумела изъять.

И как граф скончался, она б так желала,
И как жалко Пьера, был просто убит,
Его там все гости, конечно, жалели,
И был неприглядным у Пьера весь вид.

1-1-22а

А в Лысых Горах, где имение князя,
(Он – бывший по званью аншеф-генерал)
Все ждали приезда в дом сына, для связи,
Как шаг поколений, чтоб князь не скучал.

Ещё он при Павле был сослан в деревню,
И с дочерью Марьей до сих пор живёт,
Пороков людских, кроме как суеверья,
Вдобавок и праздность он не признаёт.

Что есть только две добродетели в людях:
Работа и ум, и – порядок во всём,
Пусть люди о нём что угодно как судят,
Он знает, каков должен быть его дом.

Воспитывал дочь тоже е;динолично,
При ней компаньонкой – мамзель де-Бурьен,
Науку вбивал он в дочурку прилично,
Загнал воспитанием, будто как в плен.

Он сам непременно, всегда чем-то занят:
Токарный станок, то работа в саду,
Его постоянно работа, как тянет,
С бездельем и вёл ею он всю борьбу.

Был строг распорядок в самом его доме:
Так выход к столу, как всегда – по часам,
Был строг и почтительность требовал, кроме,
Ещё и дорогу не знал к докторам.

Мария, как дочь, его тоже боялась,
В рабочий, так робко входя кабинет,
Ученье с большим ей трудом удавалось,
И часто успеха в учёбе и нет.

В одном из занятий и с непониманием
Того, что с трудом толковал ей отец,
От страха она растеряла внимание,
И он осерчал на неё, наконец.

Швырнул он тетрадку, назвал её дурой…
Но сжалившись, с книгой письмо ей вручил,
Хотя она вышла уже и понурой,
Отец, в остальном, ею, всё ж, дорожил.

Письмо – от ближайшей к ней с детства подруги,
Той самой Жюли – у Ростовых в гостях,
В письме выражалось признание в скуке,
Об их, двух подруг, так постигшей разлуке,
И всё – о потерянных в них радостя;х.

Прочтя до признаний, где тяжесть разлуки,
Вздохнув, оглянулась Мария в трюмо,
Разлука с подругой и ей была мукой,
А в зеркале видно худое лицо.

Причём, некрасивое, слабое тело;
Зато; глаза Ма;шины так хороши,
Они её облик весь будто бы грели
И тем согревали и тайны души.

Дальнейшее чтение в ней возбуждало
К событиям и к Жюли весь интерес,
Она здесь, в деревне, от жизни отстала,
А жизнь продолжала накапливать вес.

«В Москве о войне только и разговоров,
Мои оба брата уже – на войне,
Война уже всех нас, причём, без разбора,
Ломает нам судьбы на этой волне.

Меня разлучила она, вот к примеру,
С проникшим, как в сердце одним из парней,
Он словно пропитан победною верой,
Защита страны для него – всех важней.

Но, главная новость пленила всю нашу,
Древнейшую эту столицу Москву,
Безухова смерть, заварившая кашу,
И бродит та новость у всех на слуху.
 
Сынок его, Пьер, бывший сам незаконным,
Отныне – он граф и законный он сын,
Теперь он наследством владеет огромным,
Хозяин во всём своём графстве – один.

Княжны получили какую-то малость,
В ужасном расстройстве их гордость и  сан,
Василию – так ничего не досталось,
Во всём виноват здесь, конечно, он сам.

Пытался с княжнами похитить бумаги,
Играл в этом деле он гадкую роль,
И, прямо, Мари, я скажу, между нами,
Мне Пьер – непригляден и он – моя боль.

Поскольку теперь женишок он завидный,
И прежнее мненье о нём всех мамаш,
Сменилось на – «Пьер, как жених, очень видный»,
Гуляет в Москве вот такой ералаш:

Что я уже будто у Пьера невеста,
Хотя он ничтожным казался лишь мне,
Но вот про тебя – новость сдобного теста,
Доверили мне не сей брачной волне.

1-1-22б

Тебя совратить на всем плен, нам известный,
Он назван одним мерзким словом, как брак,
Жених уж нашёлся, столичный, не местный:
Василия, князя, он сын, но – дурак.

Зовут – Анатоль, он, как младший сыночек,
Столичный повеса, тот самый, с ним Пьер,
Они, под прикрытьем столичных тех ночек
Разгулу бесчинства давали пример:

Как в пьяном-то виде и ради забавы,
С медведем был связан сам городовой,
Надеясь, на них не найдётся управы,
Но, государь был на них слишком злой.

Не знаю, посмотришь на это ты дело,
Но я сочла нужным вас всех упредить,
Должна оценить его де;янья смело,
И честь, и достоинство как сохранить.

Читайте подарок, мистичную книгу,
Имела она здесь огромный успех,
Хотя и содержит в себе, как интригу,
Но заворожила она нас здесь всех».

Насытившись чтеньем посланья подруги,
Она вдруг засела писать ей ответ,
Пока горячи, не ослабли потуги,
И ей, как подруге, исполнить обет.

«С тобой разделяю я чувство разлуки,
Я – также одна, ты – хотя бы в Москве,
Мне также знакомы и чувства всей муки,
Деревня – всё сказано этим тебе.

Я не осуждаю и склонности чувство
К мужчине, кто может понравиться вам,
Любить или нравиться – сердца искусство,
Оно дано свыше, навечно всем нам.

О Пьере же мненье моё – всё другое,
Его я знавала ребёнком, давно,
Прекрасное сердце его, золотое,
Способное делать всем только добро.

Жалею я князя и – более Пьера,
Ему очень трудно, такой молодой,
Ему не нужна теперь даже карьера,
Богатство покроет её с головой.

Он отягощён своим всем состояньем,
Мир полон нечистых и глупых растрат,
Не был заражён бы он тем искушеньем,
Опасен в компанию новый возврат.

Отец ничего не сказал мне о муже,
Он лишь от князя письмо получил,
Он ждёт посещенья, а кто будет сужен,
Сам бог сей порядок нам свыше спустил.

Коль мне предстоит быть супругой и мамой,
Я буду стараться исполнить свой долг,
Неважно в мужья кто мне богом будь данный,
Потомство, семья – в этом вижу я толк.

Мы все ожидаем приезда Андрея,
С красавицей Лизой, на сносях, с женой,
Но наши сердца, хотя радость согреет,
Она будет бита проклятой войной.

Зачем она нам, здесь никто и не знает,
Прошёл здесь недавно рекрутский набор,
Теперь в доме каждом все жёны рыдают,
Лишился кормильца и каждый наш двор».

Окончив писать, села за клавикорды,
Нарушив порядок на пять лишь минут.
А князь отдыхал – уже, всё-таки, годы,
Они так неспешно, но, всё же, бегут.

Размеренно жили в деревнях все люди,
Но, зная угрозу грядущей войны,
Боялись, жизнь хуже, возможно, всем будет,
Пора защищать все просторы страны.

Элита России, её всё дворянство
Пропитано духом величья страны,
Позволить какому-то там корсиканцу
Спустить для позора с России штаны!

Такое случалось, бывало, на время,
Пока этот колосс проснётся от сна,
Зато потом враг, без штанов, вкусив бремя,
Разгромом сыт будет до самого дна.

Вот и сейчас шла уже подготовка:
Съезжалось дворянство в свои корпуса,
Призывы шли в армию разного толка,
Раскинуть в отечестве все паруса.

Как раз, в это время, подъехала к дому
Карета, в которой сын князя, Андрей,
Уже и к отъезду в войска быть готовым,
Чрез пару каких-нибудь сладостных дней.

Встречал камердинер его, старик Тихон,
Служил он у князя уже целый век,
Но час назывался в имении тихим,
Отец отдыхал от обычных «потех».

Сын прибыл с супругой, она располнела,
Готовая вскоре потомство родить,
Её для столь важного светлого дела
Привёз, как домой, от всех бед оградить.

Не страшно чтоб было бы ей, как с подругой,
С сестрой его, Марьей, войну коротать,
В деревне, где всё, как пропитано скукой,
И было бы ей, с кем о чём поболтать.

Восторгов, приветствий посыпалась уйма,
Наполнился радостью княжеский дом,
Их встреча прошла так тепло, даже бурно,
Ведь Лиза прибы;ла уже, как в роддом.

Естественно, новости лились потоком,
И есть и для Маши уже вот жених,
Но Лиза и здесь, находясь, как под током,
В союзники взяв уже дома своих;

Она в виде жалобы ей сообщила,
Андрей оставляет её здесь одну,
Ему до неё уже как бы нет дела,
А сам – уезжает на эту войну.

— На днях, князь Андрей, даже, может быть, завтра,
И должность такая – штабной адъютант,
Ты можешь, Мари, потерять даже брата,
Его эта должность – совсем не гарант.

— Мари, уведи-ка её ты на отдых,
Пойду-ка я к батюшке, он всё такой?
— Такой же: прогулки, станок, боле бодрых,
Найдёшь очень редко, как папа родной.

В свою половину, в честь сына приезда,
В момент, когда Тихон его одевал,
Готовя к обеду, и лучшего места
Он для разговора, Андрея позвал.

Обычные речи при родственных встречах:
Здоровье всех близких, постройки, война,
Особо она вся мелькала в их ре;чах,
Но, вскользь, о другом их беседа прошла.

Старик похвалил молодую княгиню,
За вид её общий, её красоту,
Готовность нести материнскую линию,
Заботы о муже и их остроту.

Он с радостью ей сообщил, как подарок:
Ей дом уже выстроен, можно в нём жить,
И видом своим – он не менее ярок,
Потомство Болконских в нём с честью растить.

— Теперь о войне, что там ново, успехи?
Андрей – неохотно, отца – интерес,
Заставил его рассказать все огрехи,
«И кто, и кого, где попутал их бес».

— Числом пятьсот тысяч – союзные силы,
И действуя с разных сторон и морей,
Должны упредить, довести до могилы,
Но действуя в этом гораздо умней.

Похоже, тот план, как разгром Бонапарта,
Ему показался каким-то смешным,
Князь слушал, внимая, в порыве азарта,
Три раза прервал, часто спорил он с ним.

— Но я не сказал, что я план одобряю,
Я только поведал, что план такой есть,
Я кое-что в планах тех не понимаю,
Он может найти нам достойную месть.

— Да эти все планы давно мне известны,
Они – так просты и в них нет новизны,
Они для француза окажутся пресны,
Нужна быстрота, ум в веденье войны.

В столовой, громадно-высокой, как зале,
Все ждали, когда к столу явится князь,
Как будто бы все находились в опале,
Была так крепка в распорядке вся связь.

С салфеткой в руке, возле каждого стула,
Стоял наготове уже офицьант,
Дворецкий по слуху лишь лёгкого гула
Шагов князя, слыл – настоящий педант.

Отец вошёл быстро, и торопливо
Их всех охватил его княжеский взгляд,
Особо он Лизу и так милости;во
Погладил и этому был только рад.

Он подле себя указал ей на место,
Особый был знак члена новой семьи,
Ему было знать про неё интересно,
Её всех родных, ведь они – все свои.

Она оживилась и заговорила,
С улыбкой поклоны знакомых даря,
Столичными сплетнями, как наградила,
Уже она стала ему, как своя.

По мере того, как она оживлялась,
Всё строже и строже смотрел на неё,
Она как в конце уже и не боялась
И страх перед ним вдруг покинул её.

Князь был уже сыт болтовнёю невестки,
Он как бы в достатке её изучил,
И снова войной, будто запертый в клетке,
О ней разговор весь он во;зобновил.

— Михайла Иваныч, французу-то скоро
(Как мне здесь поведал сынок мой Андрей)
Наступит конец, коли силы все споро
Стучатся как у Бонапарта дверей.

Михайла Иваныч у князя – работник,
В строительстве он – большой специалист,
Но он, по натуре – хороший угодник,
И мыслями честен, и попросту – чист.

Вопрос, кто кого, на полях всей Европы,
Конечно, не мог князя не волновать,
Но кто? И какие к победе есть тро;пы,
Уверен, никто и не мог это знать.

Он был убеждён, нынче нет полководцев,
Таких, как Потёмкин, Суворов, тогда,
Полно в нашей армии всех инородцев,
Мальчишки одни – для России беда.

В Европе, — что нет никаких затруднений,
А что сейчас есть – это и; не война,
Комедия – это какое-то тление,
Похоже, что – это так просо игра.
 
Князь весело и с долей лёгкой насмешки
Глумился над всем руководством страны,
Он точно расставил над ними все вешки,
И вывод он сделал – они не важны.

Андрей же, как сын, был доволен участьем,
Живым обсужденьем проблем всей войны,
Отца, как опоры царя, кто с пристрастьем
Болел за престиж и за честь всей страны.

И он подливал те для спора моменты,
Чтоб князя немного, хоть чуть остудить,
Но князь возражал, находил аргументы,
Андрея все доводы как осудить.

— Вы хвалите всё, что бывало как прежде,
Суворов и тот имел ряд неудач,
Попался в ловушку в коварнейшем месте,
Сам Моро ему преподнёс сей «калач».

Отец не отверг этот вывод Андрея,
Но он на защиту Суворова встал:
— Ему помешали, советами грея,
Из немцев его кто-то дико предал.

Он не обладал полнотою всей власти,
Иначе бы Моро и сам попал в плен,
Не смог избежать он подобной напасти,
Советы их были похожи на тлен.

Не смог с ними сладить великий Суворов,
И вряд ли Кутузов возьмёт сей барьер,
Здесь нужен стратега настойчивый норов,
Поддержка как свыше им принятых мер.

— Самим нам не справится с этим французом,
Призвали на помощь того же Моро;,
Закончится может для русских конфузом,
Коль скоро последний своё даст добро.

— Немецких полно у нас всех генералов,
Нам русских растить нужно и выдвигать,
Орловых, Суворовых давно как не стало,
А с кем нам прикажите счас воевать?

— Я не защищаю права всех решений,
Но мне не понять к нему всю неприязнь,
Я знаю, имеется много всех мнений:
Большой полководец, в войне он, как князь.

Холодным своим разразился он смехом:
— В рубашке родился он, твой Бонапарт,
Ему немцев бить – это только потеха,
Он как бы впадает при этом в азарт.

Солдаты его ему верно все служат,
Его уважают за ум, мастерство,
Победами головы им словно кружит,
Готовые жизни отдать за него.

А этих-то, немцев, их только ленивый,
Как мир стоит, кто только их и не бил,
У немцев –  их нрав даже очень спесивый,
Никто, никогда их и не любил.

На них-то и сделал любимец карьеру…
Ошибки его разбирать начал князь,
Безжалостно, не пропуская все меры,
Себе разжигая к нему неприязнь.

Сын не возражал, но какие бы факты
Ему ни вменял его умный отец,
Но ровно, как в спорах упрямого такта,
Не мог согласиться он с ним, наконец.

Отец, как и сын – при своём, всё же, мненьи,
Но каждый не был друг на друга так зол,
Андрей не терял своего удивленья,
Как старый князь смог забить сыну гол.

Гол в том понимании, живя он в деревне,
С подробностью, тонкостью знать, рассуждать,
Как будто на линии был он передней,
Готов всю Россию свою защищать.

— Ступай же, сынок, к своему Бонапарту!
Мамзель, вот ещё здесь поклонник один;
— Я – не бонапартистка, бить его карту,
Я думаю, есть кому, мой господин.

Княгиня, испуганно глядя на князя,
За время обеда и спора всего,
Себя уже чувствуя прочною связью
Со свёкром, теперь уже, как своего.

1-1-23а

Отъезд назначен был на вечер,
На вечер, но другого дня,
Затихли все в именье речи,
Покой с обеда всё храня.

Не отступая от порядка,
Ушёл к себе и старый князь,
Княгиня спала крепко, сладко,
В покоях Марьи находясь.

Андрей совместно со слугою
Укладкой занят был вещей,
Остались вещи, что с собою
Он брал, они ему – ценней:

Турецких оба пистолета,
Шкатулка, шашка – от отца,
Из-под Очакова победа
Вернулась в дом отца-бойца.

Закончив сборы, те же мысли
Вновь растревожили его,
Они всё время князя грызли
И заводили далеко.

Ходил задумчиво, вздыхая,
Страшна ль ему теперь война,
Жену-княгиню покидая,
Какая цель из них важна.

Шагов услышав приближенье,
Андрей остался у стола,
Спокойно приняв  выраженье;
Мария встречи с ним ждала.

— Давно хотела я, Андрюша,
Поговорить наедине,
Мой разговор, как в виде душа,
Спокойствие доставит мне.

Но, не сердись же, ты мне дорог,
Ведь, всё же, мне и брат родной,
Нас покидаешь, дома по;рог,
Когда ж воротишься домой?

Андрей, ты очень изменился,
Заметно стал совсем другой,
Как будто на кого-то злился,
Я понимаю, дорогой.

Война, как следствие – разлука,
Сокровище – твоя жена,
Обоим вам – такая мука,
Считает, что теперь – одна.

Она – ещё же, как ребёнок,
Весёлый, милый – скоро мать,
Её миро;к довольно тонок,
Ей надо к жизни привыкать.

Она пришла с большого света,
Где жизнь, как праздник, вся кипит,
В деревне нет ей и просвета…
К тому же, вскоре и родит.

Коль есть любовь, прощать всё надо,
Быть снисходительным к жене,
За вас обоих я так рада,
Она подружкой будет мне.

— К примеру, ты живёшь в деревне,
И «ужас» жизни – не причём,
В России сей обычай – древний,
Боюсь, мы с нею не поймём.

— Но я – совсем другое дело,
Привыкла – я давно живу,
Деревня, как меня воспела,
Наверно, здесь я и умру.

Ещё здесь есть одна подруга,
Француженка, мамзель Бурьен,
Она добра в момент досуга,
Среди немых в сим доме стен.

Сказать по правде – не подруга,
Она мне вовсе не нужна,
Люблю всегда в часы досуга
Побыть я с мыслями одна.

Но батюшка к ней благоволит,
Взял сиротой её в наш дом,
К ней добр и ласков, часто хвалит,
Бог наградил её умом.

По вечерам он любит чтенье,
Она ему читает вслух,
Проникся к ней он уваженьем,
Наш батюшка немного глух.

— А как тебе с отцом живётся?
По дому он всегда был крут…
— А что мне делать остаётся,
От этих всех домашних пут?

Даны родители нам богом,
Судить возможно ли папа;.
Должны довольны быть итогом,
Коль мы живём с отцом пока.

Он строг для нас по воспитанью,
К порядку приучил он нас,
Я отношусь здесь с пониманьем,
Он передал нам свой заквас.

Что тяжело с ним в отношенье,
Его к религии, всегда,
Возможно, будет улучшенье,
Но весь вопрос для нас – когда?

Как можно заблуждаться в вере,
Она же свыше нам дана,
Мне кажется, в какой-то мере
Его язвительность прошла.

Беседу вёл с одним монахом,
К церковным мягче стал делам,
Надежда есть, не всё шло прахом,
Смирился, с горем пополам.

1-1-23б

— Андре;, — сказала робко Маша, —
Большая просьба есть к тебе,
Семейная защита наша
Поможет в битвах на войне.

Она с волненьем протянула
Ему овальный образок,
С любовью братскою взглянула
И молвила: «Ну, дай-то бог!»

Спасителя с изображеньем,
Работы – древней старины,
И с чёрным ликом выраженья,
В оправе чудной красоты.

— Он охранит тебя в ненастьях,
Его носил ещё наш дед,
В нём истина и доля счастья,
Он – даже вестник всех побед.

Из глаз светились стопы света,
Его поцеловала в лоб,
Свершив, как долг волну обета,
Саму, при этом, бил озноб.

Озноб – ведь были опасенья,
Что не возьмёт он амулет,
Что не помогут убежденья,
Не примет он её совет.

Но он остался благодарен,
Сквозила нежность на лице;
Ему, потомку рода дарен,
В кругу семейном, их кольце.

— Андрей, будь добр, великодушен,
И Лизу строго не суди,
Она – добра, мила, ей нужен…
Её теперь ты лишь пойми.

— Знай, Маша, я не упрекаю,
Ни в чём себя и не жену,
Но, счастлив с нею? Я не знаю!
И, всё же: «Нет! Тебе скажу!»

— Она ли счастлива? Нет – тоже!
Не знаю – всё так – от чего,
И – нам обоим всё – негоже,
Сейчас мне и не до того!

Поцеловал сестру он нежно,
Светился добрый блеск в глазах,
С женой прощанье неизбежно,
Конечно, будет вся в слезах.

Слова прощания с сестрицей:
— Коль в бога верил бы, Андрей,
То лучше было помолиться,
Уладить отношенья с ней.

Подарит бог любовь к супруге,
И в ней взаимность расцветёт,
А чувства ваши друг ко другу
Любовью крепкою сошьёт.

— Иди к ней, Маша дорогая,
К прощанью подготовь её,
Я в игры с богом не играю,
Меж нами что-то есть ещё.

Идя к жене по галерее,
Соединяющей дома,
Мамзель Бурьен в прекрасном теле
Навстречу шла ему одна.

Она с восторженной улыбкой,
В теченье дня, уж третий раз,
Ему навязанной, как пыткой,
Мелькала в сей, отъезда час.

— Спешу отдать Вам извиненья,
Я думала, Вы у себя, —
Краснея, молвила с томленьем,
И опуская вниз глаза.

В нём вспыхнуло лишь озлобленье,
Она поймала строгий взгляд,
Прервавший всё её томленье,
Любовный отвергал он яд.

Уже к покоям, на подходе
Услышал голосок жены,
Она в своей манере-моде,
Как будто все слова важны:

— Представь, та Зубова, графиня,
Уже стара, как прошлый век,
Где зубы, локоны – фальшивы,
Как будто тех годов и нет,
И пятый раз – те фразы, смех.

Она смеялась над старухой,
Что не давало ей покой,
Казалось бы, другою мукой
Должна страдать в момент такой.

Вязала и сидела в кресле,
Не прекращая разговор,
Перебирая сплетни, вести
Столичных прежних дней и пор.

Князь, видя Лизы настроенье,
Она – свежа и весела,
К воспоминаньям прежним рвенье,
Как будто мужа не ждала.

Спросил: «Устала ли с дороги
И отдохнула ли она?» —
Но покидает он пороги,
А впереди – одна война.

Стояли люди с фонарями,
Осенняя стояло ночь,
Упряжка, стоя «под парами»,
Сейчас «потянет князя прочь»!



1-1-23в

В передней ждали дворовые,
Проститься с князем молодым,
А в зале ждали все родные,
Опять же, чтоб проститься с ним.

С отцом прощанье было личным,
Андрей был по;зван в кабинет,
Как говорят, «прибы;л с поличным»,
Прощанья совершить обет.

Прощание в суровом тоне
Прошло меж сыном и отцом,
Отец писал, сидя в салоне,
Назвал он сына – молодцом.

— Спасибо,— и подставил щёку:
Целуй два раза, вот сюда;
— За что спасибо, что в нём толку;
— За понимание – война.

Не держишься за бабью юбку,
Чтишь службу более всего,
На пульсе жизни держишь руку,
И сроки держишь от того.

Так говори, что делать нужно,
— Я оставляю вам жену,
Мне в деле этом – всё так чуждо,
Как говорит она – одну.

Когда рожать наступит время,
Врача зовите из Москвы,
Ей, почему-то, вбито в темя,
Опасные пройдут роды;.

Отец заканчивал писанье,
Всё обещал он сыну в том;
— У вас с женой – непониманье
И – «нестыковочка» во всём.

С женой я вижу – дело плохо,
Но делать нечего, дружок,
Таких случа;ев в жизни много,
Я – никому, я весь – молчок.

Он сына ухватил за руку,
В лицо порывисто взглянул,
И разгоняя всю их скуку,
Смешок холодный изрыгнул.

Андрей вздохнул и этим вздохом
Признался в том он, сам себе,
Отцу понятны без подвохов,
Проблемы все в его судьбе.

— Так делать что, зато – красива…
Ты будь спокоен – будет всё,
Она – твоё, как в сказке, диво,
Держи ты в строгости её.

Письмо – Кутузову посланье,
Моя в нём просьба за тебя,
Быть в адъютантах – наказанье,
В престижные б толкал места.

Скажи ему, его я помню,
Как полководца, и – люблю,
Веди себя не дерзко, скромно,
Честь рода береги свою.

Теперь – поди сюда, поближе,
Вот здесь лежит моя тетрадь.
Она событьями вся дышит,
Её – государю отдать.

Мне суждено уйти из жизни.
Должно быть прежде, чем тебе,
А после, ради всей отчизны,
Как побеждали всех в войне…

Здесь, вот лежит билет ломбардский,
Так это – премия тому,
Эпоху войн опишет царских,
Побед суворовских, войну.

Читай и сам, тебе полезно;
— Коль буду жив, исполню всё;
— Теперь прощай, тебе здесь – тесно,
Моя рука – целуй её.

Сын мой, одно лишь помни только,
Коли убьют – мне старику,
Настолько это будет больно,
Возможно – не переживу.

А поведёшь себя иначе,
Не как родной мне даже сын,
Мне будет стыдно, и, тем паче,
Что у меня – ты сын один.

— Ещё одно моё желанье,
Ежели там меня убьют,
И сын родится, вы заранее,
И приложите все старания,
Чтоб он нашёл у вас приют.

Балконские, обняв друг друга:
— Простились – всё, теперь ступай,
Нам всем надолго будет туго:
Пора уже, ну сын – прощай!

Звучало холодно с насмешкой:
— Ну, жёнушка и ты прощай;
Её обнявши, он неспешно:
— Себя всегда оберегай.

Он посадил супругу в кресло,
Потом простился и с сестрой,
Ему одно осталось место:
Уже покинуть дом родной.

Княгиню приводили в чувство,
Бурьен всё тёрла ей виски,
Внезапно в доме стало пусто,
Все – как зажатые в тиски.






 

 

 




 

 

 


 

 

 




 




 

 





м