Антиквары Галактик Версия 108

Антиквары Галактик
Версия 108

Первая экспедиция
В марте 1924 институт Тулейнского университета в Новом Орлеане получил очень крупную сумму от лица, которое не хотело себя называть, на проведение широких исследований Центральной Америки. В результате чего была организована экспедиция в Южную Мексику. Во главе её были поставлены известные специалисты-археологи Франц Блом, Оливер Ла Фарж.
19 февраля 1925 года экспедиция началась. Путь экспедиции лежал к реке Тонала, где по слухам находилось заброшенное древнее поселение с каменными идолами. В портовом городке Пуэрто-Мехико они наняли моторно-спасательную шхуну «Лупата» и отправились к намеченной цели. В экспедиционном дневнике было записано:
"Проводники сообщили нам, что имеются два пути, которыми мы можем добраться до древних руин. Один — по безымянной реке длиной более 4 километров. Другой — вверх по реке Тонала и далее по её притоку Бласильо. Последний маршрут имел уже то преимущество, что сухопутный переход там был намного короче, и мы не колеблясь выбрали его… Наша шхуна тихо скользила по широкой реке, берега которой были сплошь покрыты густыми мангровыми лесами. То здесь, то там в воздухе взмывали белые цапли, напуганные шумом нашего мотора. Через два с половиной часа мы добрались до устья более узкой реки Бласильо и свернули туда. Приходилось все время быть настороже из-за множества коряг и затонувших деревьев. В некоторых местах громадные лесные исполины рухнули в воду и почти перегородили реку своими стволами. Уже под вечер добрались мы до небольшого индейского ранчо, где и остановились на ночлег. Первым делом развесить свои гамаки и противомоскитные пологи (сетки), поскольку воздух был буквально переполнен этими кровожадными насекомыми. И когда мы легли спать, то долго ещё слышали жалобные серенады миллионов москитов, бесновавшихся за тонкой тканью наших сеток. Рано утром, ещё до восхода солнца, мы отправились к руинам. Дорога теперь шла по суше. Но это было лишь одно название. Почва во многих местах оказалась настолько заболоченной, что нам приходилось брести по воде, доходившей порой выше колен. Проводник сказал нам, что Ла-Вента — место, куда лежал наш путь, — это остров, окруженный со всех сторон болотами. На нём есть холмы с удивительно плодородной почвой. Поэтому вся земля на острове поделена на участки, каждый из которых принадлежит отдельной индейской семье. Когда мы подошли к окраине Ла-Венты, нам действительно встретилось несколько индейцев, направлявшихся на охоту или на свои поля. Мы попросили их помочь в расчистке древних руин от лесных зарослей, и они охотно на это согласились. После часа быстрой ходьбы от ранчо Бласильо мы добрались наконец до цели: перед нами находился первый идол. Это был огромный каменный блок более двух метров высоты. Он лежал плашмя на земле, и на его поверхности можно было разглядеть человеческую фигуру, грубо высеченную в глубоком рельефе. Фигура эта не отличается какой-либо спецификой, хотя, судя по общему её виду, здесь чувствуется какой-то слабый отголосок влияния майя. Вскоре после этого мы увидели и самый поразительный монумент Ла-Венты — огромный валун, напоминающий по форме церковный колокол… После значительных раскопок мы, к своему несказанному удивлению, убедились в том, что перед нами верхняя часть «гигантской головы, наподобие найденной в Трес-Сапотес».
В своей книге об исследованиях в Табаско из книги Блома и Ла Фарж «Племена и храмы» (1926 год) заканчивается следующими словами: «В Ла-Венте мы нашли большое число крупных каменных изваяний и, по меньшей мере, одну высокую пирамиду. Некоторые черты этих изваяний напоминают скульптуру из области Тустлы; другие демонстрируют сильное влияние со стороны майя… Именно на этом основании мы склонны приписывать руины Ла-Венты культуре майя». Благодаря этому заключению самый яркий ольметский памятник, давший впоследствии название всей этой древней цивилизации, неожиданно оказался в списке городов совершенно иной культуры, созданной майя. По иронии судьбы сами первооткрыватели оказались вторыми. К описанию загадочного идола отнеслись весьма спокойно. Так, они писали:
«Взобраться на вулкан Сан-Мартин Пахапан, — написал впоследствии сам Блом, — было нашей давней мечтой. В Татахуикапе мы наняли проводников и верхом на лошадях отправились в путь. Но после часа езды мы вынуждены были привязать наших кляч близ крохотной плантации кофе и идти дальше пешком… Затем тропа кончилась, и мы вступили в лес, где пришлось карабкаться по довольно крутому склону до тех пор, пока мы не добрались до небольшого ручья на высоте 506 метров. Наш проводник объявил, что здесь находится последнее место, где мы можем напиться воды перед настоящим подъёмом. В этой части леса каждая скала и каждый лист на деревьях были сплошь покрыты какими-то белыми личинками размером с мизинец. Густой подлесок состоял из небольших пальм и колючих кустов, но когда мы поднялись повыше — они исчезли. Узкая крутая тропинка то петляла среди скалистых обнажений, то исчезла вообще, чтобы через несколько шагов вновь вынырнуть перед нами. Чем ближе к вершине, тем ниже становились деревья. Их корни были исхлестаны свирепыми ветрами, а угловатые ветви покрывали разводы мха. На самой вершине горы тоже росли деревья. Это говорит о том, что с тех пор как вулкан просыпался в последний раз, прошло уже немало времени. Вершина имела два пика. На высшей точке южного из них мы обнаружили большой валун с отметкой 1211. Этот номер выбил на камне мексиканский инженер Исмаил Лойя, обследовавший данный район в 1897 году. Валун и стоит как раз на высоте 1211 метров. Лойя был первым, кто видел идола на макушке горы Сан-Мартин. Он же рассказал нам в 1922 году, что ему пришлось передвинуть этого идола на небольшое расстояние для того, чтобы использовать его как угловую отметку в своих промерах. Во время этого „переезда“ он нечаянно отбил у идола руки. Но ещё до начала работ инженер успел, к счастью, сделать схематический рисунок всего изваяния. Под древней статуей находилась небольшая яма, в которой лежали какие-то глиняные сосуды и несколько небольших вещиц из нефрита. Лойя отбросил все это в сторону, но одну небольшую поделку в виде гремучей змеи из светло-зеленого нефрита прихватил с собой. Идол сидит на корточках и, согласно рисунку Лойи, горизонтально держит в обеих руках какой-то брусок. Его тело наклонено вперед. Руки, ступни ног и брусок сейчас отсутствуют. Лицо сильно повреждено. Общая высота изваяния 1,35 метра, из которых 57 сантиметров приходился на головной убор. По обеим сторонам головы идола хорошо видны громадные ушные украшения. Головной убор необычайно вычурный и пышный. На передней его части изображено какое-то странное лицо с узкими глазами, небольшим широким носом и опущенным вниз ртом с пухлой и вздёрнутой верхней губой. Сам монумент стоит на небольшой ровной площадке, в седловине между двумя высокими пиками, неподалеку от кратера вулкана. Изваяние может изображать бога огня или гор. Но в то время мы не рискнули отнести его наверняка к какой-нибудь определённой культуре».
Вторая экспедиция
Осенью 1938 года из мексиканского городка Альварадо, что стоит на берегу океана близ устья реки Папалоапан, отправился в очередной рейс колёсный пароход, на борту которого находилась археологическая экспедиция, во главе которой стоял Мэтью Стирлинг. После нескольких дней «круиза» они достигли деревушки Трес-Сапотес, которая находилась возле горных хребтов Тустлы, у подножия которых лежали руины древнего городища ольмеков.
В течение долгих и полевых сезонов в 1939—1940 гг. была проделана значительная работа. Находки исчислялись тысячами: изящные поделки из голубоватого нефрита, бесчисленные обломки керамики, глиняные статуэтки, многотонные каменные изваяния. Но прежде всего была полностью раскопана знаменитая «голова эфиопа», которая, как оказалось, лежала всего лишь в 100 метрах от лагеря экспедиции. Двадцать рабочих целый день без устали трудились вокруг поверженного исполина, пытаясь освободить его из глубокой лесной могилы.
«Хотя мы довольно скептически относились к этим рассказам, — вспоминает Стирлинг, — тем не менее наш интерес все более возрастал, по мере того как каменный колосс постепенно освобождался от вязкой глины, совершенно затянувшей его за прошедшие столетия». Очищенная от земли голова казалась выходцем из какого-то фантастического, потустороннего мира. Несмотря на свои внушительные размеры (высота — 1,8 метра, окружность — 5,4 метра, вес — 10 тонн), она высечена из одного каменного монолита.
Но каким образом доставили древние жители Трес-Сапотес эту огромную глыбину базальта в свой родной город, если ближайшее месторождение такого камня находится в нескольких десятках километров? Подобная задача поставила бы в тупик даже современных инженеров, в то время как ольмеки сделали это без помощи колесного транспорта и тягловых животных, так как у них ни того ни другого не было.
В ходе исследований было установлено, что в Трес-Сапотес имеется не одна, а целых три гигантских головы. Все эти исполины высечены из крупных глыбин твёрдого чёрного базальта. Их высота колеблется от 1,5 до 3 метров, а вес — от 5 до 40 тонн.
По мнению Мэтью Стирлинга, это изображения наиболее выдающихся ольмекских вождей и правителей, увековеченных в камне.
У основания одного из холмов археологам удалось обнаружить большую каменную плиту, поваленную наземь и разбитую на два куска примерно равной величины. Вся земля вокруг неё была буквально усыпана тысячами острых осколков обсидиана, принесённых сюда, вероятно, в древности в качестве ритуального дара. Монумент сильно пострадал, центральную часть стелы занимает фигура человека, высеченная почти в полном рельефе. По обеим сторонам от него запечатлены ещё две фигуры меньшего размера. Один из персонажей держит в руке отрубленную человеческую голову. Над всеми этими фигурами как бы парит в воздухе какое-то небесное божество в виде громадной стилизованной маски.
Найденная стела (её номер был Стела А) была самой крупной из всех стел, известных в Трес-Сапотес. Почти прямо на восток от неё находился низкий продолговатый холм, у которого был виден выступающий из земли край какого-то разбитого каменного ящика. «Мы расчистили его, — пишет М. Стирлинг, — и результаты этих небольших раскопок превзошли наши самые смелые ожидания. Каменный ящик представлял собой прекраснейший образец скульптуры из Трес-Сапотес. Он имел полтора метра в длину и слегка выпуклые бока, так что размеры его днища были меньше, чем устье. Поверхность каждой из четырёх сторон покрывала необычайно сложная и великолепно исполненная резьба. Пышный орнамент в виде завитков сочетается с несколькими человеческими фигурами. Впрочем, скорее всего, это не люди, а боги, столкнувшиеся в жестокой космической схватке. Лица богов имеют типично майянский облик. Но зато характер остальной резьбы абсолютно уникален».
Бесподобная находка
16 января 1939 года М. Стирлинг написал:
«Ранним утром я отправился в самую дальнюю часть археологической зоны, мили за две от нашего лагеря. Цель этой не слишком приятной прогулки состояла в том, чтобы осмотреть один плоский камень, о котором ещё несколько дней назад сообщил один из наших рабочих. По описаниям камень очень напоминал стелу, и я надеялся найти на её оборотной стороне какие-нибудь скульптурные изображения. Стоял невыносимо жаркий день. Двенадцать рабочих и я затратили неимоверное количества усилий, прежде чем с помощью деревянных шестов нам удалось перевернуть тяжёлую плиту. Но, увы, к глубочайшему моему сожалению, обе её стороны оказались абсолютно гладкими. Тогда я вспомнил, что какой-то индеец говорил мне ещё об одном камне, валявшемся неподалеку, на крохотной мильпе крестьянина со странным именем Санто Сапо. Эта мильпа находилась на ровной площадке у подножия самого высокого искусственного холма Трес-Сапотес. Камень был столь невзрачен на вид, что я, помнится, ещё подумал, стоит ли вообще его раскапывать. Но расчистка показала, что он в действительности гораздо больше, чем я полагал, и что одну из его сторон покрывали какие-то резные рисунки, правда, сильно попорченные от времени. Другая же сторона стелы была, по видимому, совершенно гладкой. Как ни пытался я разобраться в едва заметных линиях резьбы, все надоевшую работу, я попросил индейцев перевернуть обломок стелы и осмотреть заднюю его часть. Рабочие, стоя на коленях, стали очищать поверхность монумента от вязкой глины. И вдруг один из них крикнул мне по-испански: „Начальник! Здесь какие-то цифры!“ И это действительно были цифры. Я не знаю, правда, каким образом догадались об этом мои неграмотные индейцы, но там поперек оборотной стороны нашего камня были высечены прекрасно сохранившиеся ряды черточек и точек — в строгом соответствии с законами майянского календаря. Передо мной лежал предмет, который все мы в душе мечтали найти, но из суеверных побуждений не осмеливались признаться об этом вслух».
После сложных выкладок и вычислений было установлено, что полный текст был следующий: «6 Эцнаб I Ио». По европейскому летосчислению эта дата соответствует 4 ноября 31 года до нашей эры. Рисунок, высеченный на другой стороне стелы (которой дали номер Стела С), изображает, по словам известного мексиканского археолога Альфонсо Касо, очень ранний вариант ягуароподобного бога дождя. Из указанной надписи следовал строгий вывод о том, что гордые жрецы майя заимствовали свой поразительно точный календарь у западных соседей — ольмеков.
Первая конференция
В июле 1941 года в столице мексиканского штата Чиапас г. Тустлан Гурьерес было проведена конференция среди специалистов Американского континента. В ходе обсуждения все присутствовавшие разделились на два лагеря, между которыми шла словесная перепалка. Все началось из-за выступления Дракера, который сообщил, что в результате раскопок в Трес-Сапотес была составлена схема развития ольмекской культуры, которую он приравнял к «Древнему царству» майя (300—900 годы н. э.). Большинство североамериканских специалистов поддержало эту схему, но, словно гром среди ясного неба, зазвучали возгласы двух мексиканских учёных — Альфонсо Касо и Мигель Коваррубиас, которые были очень хорошо известны в академических кругах. Так Альфонсо Касо открыл сапотетскую цивилизацию в Монте Альбане (Оахаха), а Мигель Коваррубиас считался непревзойденным знатоком древнемексиканского искусства. Определив характерные черты и высокий уровень открытого в Трес-Сапотес художественного стиля, они со всей убежденностью заявили о том, что именно ольмеков следует считать древнейшим цивилизованным народом Мексики.
«Там, в джунглях и болотах Южного Веракруса повсюду лежат археологические сокровища: погребальные холмы и пирамиды, мастерски вырезанные из базальта гигантские изваяния богов и героев, великолепные статуэтки из драгоценного нефрита… Многие из этих древних шедевров относятся к началу христианской эры. Появившись внезапно неизвестно откуда во вполне зрелом виде, они, бесспорно, принадлежат культуре, которая была, вероятно, основополагающей, материнской культурой для всех более поздних цивилизаций».
Свои взгляды мексиканские учёные подкрепили весьма убедительными фактами; они утверждали: «Разве не на ольмекской территории найдены древнейшие предметы с календарными датами (статуэтка из Тустлы — 162 год н. э.) и „Стела С“ (Трес-Сапотес — 31 год до н. э.)? А самый ранний храм майя в городе Вашактуне — Пирамида Е—VII—суб.? Ведь он украшен типично ольмекскими скульптурами в виде бога-ягуара!» На эти утверждения посыпался шквал критики более титулованных коллег. Так, они утверждали: «Вся культура ольмеков — это лишь искаженный и ухудшенный слепок с великой цивилизации майя. Ольмеки просто позаимствовали у своих высокоразвитых соседей систему календаря, но записали свои даты, вероятно, значительно преувеличив их древность. А может быть, ольмеки пользовались календарём 400-дневного цикла или вели отсчёт времени от другой начальной даты, чем майя?». Что касается Мэтью Стирлинга, то, находясь под впечатлением своих находок в Трес-Сапотес, он утверждал, что «культура ольмеков, которая во многих аспектах достигла высокого уровня, действительно является очень древней и вполне может быть основополагающей цивилизацией, давшей жизнь таким высоким культурам, как майянская, сапотекская, тольтекская и тотонакская».