Все стихи за 30 лет с 1986 по 2022

Стихи 2018 -2022 года

Я поэт и ты поэт.
Тане 18 лет.
Мы читаем ей стихи.
Мы поэты от сохи.
Таня Шнитке уважает.
Таня Байрона читает.
Папа Тани - концертмейстер.
Мама Тани - балетмейстер.
Мы читаем ей стихи.
Мы поэты от сохи.
Вот церквушка и изба
Вот снопы и молотьба
Таню мы не обижаем.
Таня спит, а мы читаем.

Когда после ковида
Все обернулись, то поняли,
Что полегли все мэтры,
А культура никак не может без мэтров.
Ведь культура вертикальна
И не может обойтись
Без экспертного сообщества.
И вот значит они обернулись,
Рассмотрели пространство
И поняли, что никого не осталось.
И патриарха Х., и патриарши У.
И Иванова и Петрова и Сидоровой.
Все все полегли на полях сражений
Третьей мировой войны.
А они значит, как и их предки
Вернулись, выжили,
И вот обернулись и поняли,
что не осталось мэтров.
Сначала они рыдали и плакали.
Потом причитали и рвали волосы,
А потом, порыдав ещё раз,
Стали выбирать новых метров.
Но Господи, что это были за мэтры,
Что это были за мэтры.
Мелкие, плюгавые, кривые, косые,
Безъязыкие и безголосые,
Но культуре нужны мэтры,
Ведь культура вертикальна,
Ведь культура вертикальна.
И вот когда они выбрали новых мэтров,
И новые кривые мэтры
Заполонили газеты, радио, телевидение и ютуб,
То народ немного успокоился,
И новые кривые мэтры успокоились,
И все пошло по-старинке, как встарь,
Словно и не было
Умерших от ковида мэтров.

И когда спала удушающая жара
Он вышел в ночи во двор и закурил.
Москва показалась ему испуганной.
Какое-то странное отчаяние висело над столицей.
Впервые ее жители,
Считающие, что достигли всего,
Живущие в вечном празднике
И чувстве собственной исключительности
Осознали, что мир бренен.
Это как кризис среднего возраста
Ты жил, жил все понимал,
Имел цели, ясные и простые
И вдруг отчего-то осознал
Что все может рухнуть от
Шелеста крыльев бабочки.
Ты одинок гол и беззащитен
Что все, кто до этого давал надежду
Не дают надежду
Что все, кто до этого считались авторитетами
Авторитетами не являются.
Люди привыкшие к атомарному разумному существованию
Не могли рационально объяснить происходящее.
Не слушать же церковников,
Что идет апокалипсис
И ещё, эта жара, эта удушающая жара.
И вот сейчас, когда температура
Вдруг опустилась до 20 градусов,
И наступило облегчение,
Он вдруг осознал, что верить он не может
И не верить он не может.
Какой-то гребанный даосизм.

Нам нужные высокие голубоглазые
Стройные бородатые поэты.
Они должны хотеть поднять
Страну из руин
Они должны любить Родину
И способствовать
Возврату нечестно нажитых капиталов
Из офшорной юрисдикции.
Они должны быть веселы
И самоутверждающи
Они должны верить в светлое завтра
Не быть подвержены
Пьянству наркотикам и суициду
И да церковь,
Они должны ходить в церковь.
И да бабосики
Они должны любить бабосики
Вот какие нам нужны поэты,
А не вся эта мягкотелая сволочь.
Они должны входить
Высокие стройные сияющие
На Красную площадь
И прямо возле мавзолея с трупом
Читать громогласные стихи
О судьбах Родины
Заводах тракторах
И счастии бытостроительства.

Надо правильно говорить
Надо правильно думать
Надо правильно жить
Надо правильно дышать
Звонок будильника
Пробежка, душ, кофе, полуулыбка
И у тебя будет
Правильная работа
Правильные газеты
Правильная семья
Твои правильные книги
Издадут правильные издательства
И ты получишь правильные премии
И правильные гонорары
И ты правильно умрешь
На Ваганьковском кладбище
Но это еще не всё
Ха это еще не всё.
Можно неправильно говорить
Неправильно думать
Неправильно жить
И неправильно писать
У тебя будут неправильные книги
Изданные в неправильных издательствах
На которые ты получишь неправильные гонорары
Неправильную работу
И будешь иметь неправильную семью
Чтобы неправильно умереть
Где-нибудь в Венеции
На таком же правильном кладбище


Сегодня тренер по фитнесу
Сказала мне, что я похудел.
Я встал возле зеркала
И внимательно всмотрелся
В свое отражение.
На меня смотрел пожилой
Толстый, поюзанный мужчина
Пятидесяти лет
И да, он не похудел
Ни на грамм не похудел.
То есть фитнес-тренер
Надо мной издевалась?
Или хотела поддержать?
Типа тягай тягай
свои килограммы
Типа бегай бегай
По своей беговой дорожке
Но ведь мне это не нужно.
Я вполне сформировавшийся
Взрослый человек
Мне не нужны эти
Жалкие подачки
Я и сам разберусь что мне надо
Я сам понимаю что
Запустил себя
А ещё этот траханный фитнес-тренер.
Вчера мне снилось
Что я плыву в одиночестве на яхте
Точнее не яхте а так на ялике
Надо мной висело черное
Звёздное небо
Надо мной летали белые
Крикливые чайки
И я был смел ловок и молод
И вот когда я проснулся
То до слез понял как я изменился
Что я многое упустил и никогда
Уже не приобрету
Что я многое умею, но
Ещё большему уже не научусь.
Траханный фитнес-тренер
Траханный фитнес-тренер

Зашел в сеть и вдруг увидел
Знойного цветущего мужественного красавчика
У него были голубые глаза
волевой подбородок с ямочкой
и холеные наманикюренные пальцы
Под фотографией было написано
Поэт-иллюзионист Иванов
Боже боже подумал я
Зачем тебе стихи
Тебе же и так даст любая баба
Ты думаешь для чего я пишу стихи
Я старый толстый плешивый
Мне бабы дают только из жалости
После того как я им посвящу стишок
А тебе-то это зачем?
Но поэт-иллюзионист Иванов молчал
И обворожительно и снисходительно
Смотрел на меня с экрана
Как удав Ка.


Опадал на землю последний лист.
О зачем Иванова включили в шорт лист.
Лучше б в лонг, лучше б просто не принимал
А теперь Иванов не спит, пострадал
Он собрал друзей, он позвал врагов
На шорт лист не для дураков
Шорт листу даже мертвый будет не рад
Потому что шорт лист - это маленький ад.
Спят собаки, кошки, бурундуки
Постепенно движутся материки
Осы жалят, ослы вопят, трясогузки жрут
Кузнецы оградки кладбищенские куют
Умирают горы, звучат псалмы
Шортлистеров тыщи – их тьмы и тьмы.
Иванов подносит к нагану висок
Нажимает курок, пиф-паф, чпок-чпок.

Спит корректор, спит редактор, и издатель спит.
Только пишет ночью темной пламенный пиит.
На столе огарок свечки, примус и Мерло.
Пишет, пишет, чувство к чуду в нем не умерло.
Спят собаки, кошки, птицы и бурундуки,
Спят правители России, мэры, бандюки.
Среднерусская равнина спит уже давно.
Спит Вселенная, поэту спать не суждено.
Только, только на рассвете заалеет даль
Схлынут чувства, схлынут страсти, отойдет печаль
И уснет поэт усталый, надкусив морковь,
Написав в ночи поэму про любовь и кровь.
А на смену тут же встанут слуги Вечной Тьмы
И редактор, и корректор, и конечно мы.

Стихи должны быть понятными
Солнце должно вставать на Востоке
Собаки лаять
Кошки мяукать
Корейцы живут в Корее
Большая медведица большая
Малая медведица маленькая
Россия моя Родина
Мы не умрем
Свет в конце тоннеля
Дед Мазай и зайцы
До здравствует Му-Му
Враг не пройдет
Жиши пиши через ы.

Я старый пожарный, но в городе том
Спасаюсь от солнца дырявым зонтом
Иду по проспектам, как будто во сне
Ведь Чёрное море бушует во мне
Но сон это новость я шелест газет
Разносчики пиццы корвет и бювет
И быть ли мне чайкой когда в вышине
Я выпил Муската, бродя по Луне.
И кто-то светлейший прижавшись к щеке
Ведёт меня ночью к бурлящей реке.

Старенькие, все старенькие.
Старенькие, все старенькие.
Листаешь ленту
Все друзья старенькие.
Снимешь с пуза кота
Подойдёшь к зеркалу
Посмотришь на отражение
Старенький тоже старенький
Все старенькие все старенькие.

Каждый житель городка имеет свой бизнес.
В принципе, когда нет работы
Что еще остается, как не иметь свой бизнес.
Кто-то стрижет собак
Кто-то держит магазинчик
Кто-то таксует на такси
У кого-то канал в Тик-Токе
Кто-то варит на дому обеды
И разносит их по государственным учреждениям.
В городке все таким образом работают
Не работаю только я,
Потому что работаю в государственном учреждении.
Каждое утро я чищу зубы, пью кофе
Беру свой кожаный портфельчик
И иду размахивая им по городку
В государственное учреждение
Мимо магазинчиков, кофеен, пекарен
Мимо книжных и букинистов
По улице Кирова, по улице Пушкина
По улице Октябрьской
Мимо Римских бань
Мимо, мимо, мимо


Вот жизнь моя неспешна и легка
Вот я иду с пакетом молока
Цветет миндаль и ветер дует с гор
Перебегает кошка крымский двор
Шагают дети и несут редбул
Сосед Тойоту с матерком переобул
И мне всё кажется что я здесь неспроста
Я здесь теперь и я здесь был всегда
Хамса плывет, шагает грек, цветет миндаль
Я просто был, я не приезжий, не москаль
На Чатырдаге виден белый снег
Растет каштан, стоит инжир, цветет орех
И где-то в Ялте прыгают сверчки
Я здесь давно, несу кефир, разбил очки.

Мои друзья живут в библиотеках и видят
Как к ним приходят люди
В поисках книг по искусству,
В поисках книг по литературоведению,
Просто выпить чаю или поговорить
О рассказе Бунина "Лёгкое дыхание",
О Стоунере, о последнем сборнике стихов Ани Аркатовой.
Вчера я зашёл в букинист на Пушкинской,
Где я брал старые журналы Новый мир и Москва
За тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год.
Вместо него зиял помпезный книжный.
Почему-то Саша Барбух любит эти
Помпезные торговые сети
С кофейнями и эстрадами для выступлений
С отделами открыток, сердечек и Плюшевых игрушек.
Я постоял среди полок, вздохнул
И вышел покурить на улицу.
Сел на лавку, рядом примостился старик,
Мы смотрели на играющих детей.
"У них должны быть свои герои", -
Сказал старик и затянулся сигаретой, -
"Нельзя же пятьдесят лет
Смотреть "Ну погоди" и 'Чебурашку".
И я подумал: "Да у них должны быть
Свои книжные, свои библиотеки
И свои герои".

Наши роботы бродят по Марсу
Но мы там никогда не будем,
Потому что в полете нас сожрёт радиация.
А если на корабль навесить
Свинцовые пластины
Для защиты от радиации
То он станет таким тяжёлым
Что просто не взлетит.
Я представляю 2500-ый год.
Наши роботы достигли Альфа-Центавры
Созвездий Лиры и Водолея
Они бродят по экзопланетам Млечного пути
И только толстые ленивые люди
Сидят на Земле
Жуя гамбургеры с колой
Наблюдая на телеэкранах видеовизоров
Как их трудолюбивые роботы
Осваивают Вселенную.
И вот однажды роботы встретят иных.
Это будут зелёные желеподобные человечки
Они будут плыть около роботов
И шелестеть как волны Тихого океана
(Надеюсь Тихий океан к тому времени
Не пересохнет)
Они будут учить роботов
Межгалактической культуре
И ни один ни один робот
Не сможет им объяснить
Что он робот,
Что его толстые жалкие хозяева
Сидят за миллионы световых лет
В норах планеты Земля
Что их хозяева ни на что не способны
И ни к чему не пригодны
Потому что боятся космоса, радиации
И Вселенной.


Читаю письма Чехова.
А.П. Чехов - О.Л. Книппер
18 сентября 1902 года. Ялта
«Сегодня умер Золя.
Как писателя я мало любил его»
-Да я, как вы говорили
взяла два его волоска,
- доносится голос соседки.
- Белые розы, белые розы,
- надрываются от соседа.
Проходит старый кот Мистер Зло.
Я давно его не видел.
Черный кот Смайлик
выгнал его.
В луже сидит ребенок
и сосет чупа-чупс.
Рядом стоит мамаша и курит.
Где-то вдалеке подростки
слушают Моргенштерна.
Завтра обещают похолодание.
«Итак скоро увидимся,
клопик мой», - пишет Чехов.

Среди морозной зимы
Нет не зимы, конечно,
А в первых числах марта
Я купил длинный свежий огурец
Он был, конечно, не как в жарком июле
Но все равно, выращенный
В теплицах Южного города
Я долго мыл его (все-таки коронавирус)
Потом долго вытирал махровым полотенцем
Потом хотел сделать салат
Но быстро понял, что это неправильно.
Тогда я нарезал его толстыми дольками
И стал класть в рот долька за долькой
Стал медленно и сочно жевать
И вдруг, о чудо
Привкус яркого южного лета
Возник в моем рту
Я чувствовал крымскую степь
Я ощущал ветер с гор
Я видел, как парят над морем чайки
О эти чайки, это же не ваши утки
Средней полосы это чайки
Я жевал огурец и понимал
Что скоро наступит лето
А чего еще делать
В первых числах марта
Как не ждать лето.

В выходные друзья мои молчат,
Закутавшись в теплые пледы
И обложившись жирными котами
Они читают Генриха Бёлля
"Бильярд в половине десятого"
И пьют горячий глинтвейн
Под музыку Прокофьева
Ромео и Джульетта
Танец Рыцарей
И только ты постишь
В Фейсбук всякую ерунду
В надежде получить их одобрение
В виде сердечек и "мы вместе",
Впадая в метафизическую тоску
Без сердечек и мы вместе.
Но в понедельник, рано утром
Когда друзья выходят на работу
Чтобы увеличивать ВВП
Нашей многострадальной Родины
Вдруг появляются лайки
Под всем тем бредом,
Что ты накрапал в Фейсбук за выходные.
Видимо друзья ещё верят в тебя
Видимо друзья понимают:
Они что-то недодали тебе в выходные
Иначе зачем им ставить лайки
В будний день.

Сегодня при покупке двух пачек сигарет
Парламент Сильвер
Восемнадцатилетняя продавщица
Осмотрев меня с ног до головы
Прищурившись и поправив волосы
Чуть о;ткинув назад маленькую головку
Мило но решительно произнесла
Наденьте пожалуйста маску
До меня в очереди стояли
Вейперы и хипстеры
Они покупали вейпы и айкосы
Совершенно без масок
Продавщица долго
доставала им различные флаконы
Словно лак для ногтей
и они охали и цокали
нюхали и прыгали
И вот значит когда я дождался
Когда они возьмут свой траханный
Вишневый сироп и попросил
Парламент Сильвер мне пришлось
Искать маску по карманам
Сначала я вынул платок
Потом очочник
Потом банковскую карту
Потом влажную салфетку
И только потом нащупал маску,
Но продавщица вдруг произнесла
Что продает сигареты
только за наличные
Я искал наличные но их не было
Я надел маску
Но все равно не нашел наличные
Я вышел из магазина без сигарет
И только голубая маска
Болталась на моем
Левом ухе.

О мне пришли налоги!
Да мне пришли налоги!
Я дорос до того, что налоги приходят
по электронной почте, не надо никуда ходить.
Просто нажми кнопку и твои денюжки
Уйдут в бюджет государству
Я же люблю свое государство
Что там у меня есть. Квартира по адресу
Москва 40 лет Октября дом 13
(да, да заметьте дом 13)
Дачный участок по адресу
Орехово-Зуевский район
СНТ «Виктория» номер 13
(да да заметьте номер 13)
Была бы яхта, пришли бы на яхту.
Был бы остров, пришли бы на остров,
Но у меня нет яхты и острова.
Однажды (много лет назад) я был посчитан
И мне (впрочем, как и всем) выдали ИНН
Теперь по этому ИНН приходят налоги.
Мне надо заплатить налоги, чтобы спать спокойно
А у меня бессонница, всю ночь шел дождь
Здесь на Юге вместо снега идет дождь
Потом под утро стихло,
стало вставать розовое светило
Я не выспавшийся вышел на крыльцо
Запели птицы, за мной на крыльцо вылез кот
И мне стало казаться, что жизнь
Это просто череда событий,
связанных лишь со мной и птичками
Ну может морем или горами
или степью или котом
Птички не жнут и не пашут,
Птички не платят налоги
А тут налог на имущество.
Потом прозвенел будильник.
Надо было садиться на удаленку.
Я не выспавшийся сел за компьютер
И просидел за ним до самого вечера
Изображая работу и не заплатив налоги.


К пивному ларьку
Он шел по темному парку
Он шел мимо светящихся пятиэтажек
Он шел мимо курящих мамаш с детьми
Он шел куда-то как он думал к звездам
Хотя на самом деле шел за пивом
И пока он шел он думал
Что жизнь не должна быть напрасной
Даже с пивом она не должна быть напрасной
Что-то должно произойти
Но ничего не происходило
Кроме пива футбола и хамсы
Тогда Иванов сел на 51 троллейбус
И поехал в сторону побережья
Чтобы увидеть, как волны Черного моря
Облизывают белой пеной
Его стоптанные кроссовки.

Лучше быть маленьким
незаметным Люксембургом
Или скромными Фарерскими островами
И проигрывать каждой херне,
Чем дарить надежду.
Раз в тысячелетие выиграть у Баварии
Раз в сто лет обыграть Интер
Достойно смотреться
С туринским Ювентусом
Рвать жопу и два раза сыграть в ничью
С мадридским Атлетико
И подарить надежду!
И подарить надежду!
О! Это сладкое слово надежда!
И ты идешь окрыленный в магазин
Покупаешь два литра светлого
Покупаешь черноморской хамсы
Садишься и ждешь, что вот сейчас!
Вот сейчас!
И все зря! В который раз зря!
Полная ерунда.
Нет прав был Пеле, когда сказал,
Что русские станут чемпионами
Мира по футболу,
Когда бразильцы станут
Чемпионами мира по хоккею

20 сникерсов
20 сникерсов
Мне надо съесть
20 сникерсов за раз.
Только такой объем
Спасут мой мозг
Только такой объем
Позволит произвести
Мозговой штурм
О моя работа!
О моя работушка!
Не ешь сникерсы
Говорят мне зубы
Не ешь сникерсы
Говорит мне
Жирное тело,
Но мозг требует
20 сникерсов.
Но мозг требует
20 сникерсов.
О моя работа!
О моя работушка!

Вечером, после тяжелого трудового дня
Иванову захотелось выпить пива
Как раз стих северный ветер
И откуда-то с Юга запахло морем и хамсой.
Стало казаться, что вот сейчас
Должно случиться что-то важное
Ведь должно же что-то случиться
Хотя бы к пятидесяти годам
Нельзя же просто есть спать и плодиться
«Нет нельзя», - думал Иванов
Поэтому он надел куртку, кроссовки и маску
Взял заплечный рюкзак
И двинулся на юг прямо
К пивному ларьку
Он шел по темному парку
Он шел мимо светящихся пятиэтажек
Он шел мимо курящих мамаш с детьми
Он шел куда-то как он думал к звездам
Хотя на самом деле шел за пивом
И пока он шел он думал
Что жизнь не должна быть напрасной
Даже с пивом она не должна быть напрасной
Что-то должно произойти
Но ничего не происходило
Кроме пива футбола и хамсы
Тогда Иванов сел на 51 троллейбус
И поехал в сторону побережья
Чтобы увидеть, как волны Черного моря
Облизывают белой пеной
Его стоптанные кроссовки.

Сегодня я перечитал переписку с тобой,
И у меня заболело сердце.
У меня давно не болит сердце,
Уже года два ничего не было,
Как переехал на Юг.
Я отошел от рабочего компьютера,
Лег на диван, выпил два стакана воды.
Смотрел в потолок и просто лежал.
Лежал минут тридцать, но боль не уходила.
Потом я встал, зашел в интернет
И нашел старый стих
Двадцатипятилетней давности
Который я написал не тебе
И по другому поводу.
Я перечитал его, и меня вдруг отпустило.
Я даже вышел на крыльцо и покурил.
Светило солнце, мой кот вышел со мной
И грелся на солнышке.
Мне вдруг показалось,
Что все повторяется, все повторяется
Какая-то чертова повторяемость,
И как из нее выбраться непонятно,
Да и нужно ли.

На ночь читаю Гоголя.
По рассказу в день.
Какие же там добрые и отзывчивые
Ведьмы, черти, утопленницы,
Вии и вурдалаки.
Так и хочется им сказать
Милые, прекрасные
Как я вас люблю
Как я вас обожаю.
А у нас за окном в
Двадцать первом веке
Лавовые атаки дронов
Комиссары в титановых шлемах
Склонились над моей головой
И только кот мой спит на батарее
И конца и края этому не видно.


Я же говорил тебе:
«Ретроградный Меркурий,
Не делай, не пытайся,
нагородишь всякой ерунды».
А ты: «Нет, нет, я не верю в эту чепуху,
Я не верю в эту ерунду».
Ну вот и посмотри,
что теперь произошло.
А ты мне: «Ты же образованный человек,
Закончил три института,
Имеешь степень кандидата наук
Какой твою мать
ретроградный Меркурий».
А я говорю: «Посмотри,
кругом какая-то хрень,
Васькин послал Пупкина,
Пупкин отрезал себе палец,
Иванов вырвал бороду Петрову, жуть».
А ты говоришь: «Что за ерунда,
Ты же православный христианин».
Вот и не верь теперь.
Все переругались, все вопят,
Все хотят справедливости
И праведного суда.

Сегодня мне приснилось,
Что я опять женат.
Я провел ладонью около себя
И нащупал другого человека.
Я воскликнул и захотел
Разглядеть кто же это,
Но какая-то сила вдавила
Меня в кровать
И не давала мне пошевелиться.
Я долго боролся с этой силой,
Прочел молитву,
А когда наконец освободился
Из ее объятий, то увидел
Что рядом со мной в кровати
Лежу я, еще один я.
Я снова воскликнул, и тут
Этот другой исчез,
просто растворился.
Я очнулся ото сна
и какое-то время
Не мог понять, где я нахожусь.
По пустой комнате
были разбросаны книги
Кот вылизывался на подоконнике
За окном шел холодный
Ноябрьский дождь.

Там где ветер воет, как Белый клык
У меня во рту отвалился клык.
Был бы первый туда-сюда
Но последний – это совсем беда.
Где б я ни был, куда б ни шел
Ничего к пятидесяти не нашел.
Ни детей, ни денег, ни почитания
***бот@на и страдания
Я теперь лежу – желтый лист во рву
И реву, и реву, и реву, и реву.

Мой кот меня любит.
Когда мне совсем плохо он лежит на мне.
Нет когда приходят женщины
Он уходит к женщинам
Но в принципе он любит меня
Потому что когда уходят женщины
Он ко мне возвращается
Он как бы говорит
Все ерунда, все ерунда.
Сегодня я купил крымскую барабулю
Я пожарил ее в масле без муки
И когда выложил на тарелку
Кот подошёл ко мне
Я мог подумать
Что он любит барабулю
Но я знаю он любит меня,
Потому что надо верить в лучшее
Надо верить в лучшее.

Иногда хочется у кого-нибудь
Что-нибудь спросить
У этого спросить, у того спросить,
А потом смотришь, а спрашивать-то не у кого.
Этого нет, того нет и того нет, никого нет.
И уже спрашивают у тебя
А ты сидишь и понимаешь
Блин я же ничего не знаю
Ничего ничего не знаю
Почему они спрашивают у меня
Неужели больше никого нет
И вот звонишь кому-то чтобы найти ответ
А оказывается ведь и правда
Никого уже нет никого уже нет
Приходится самому отвечать
Боже как стыдно, боже как стыдно.

А потом я собрал тех кто остался и сказал:
"Ну раз вы дожили, то вы и пойдете
Все, все, и больные, и кривые, и косые,
И без ног, и без рук, и безголовые,
И безмозглые, и слабоумные, и лузеры,
Все пойдете, что же делать.
Вот вы и пойдете, раз дожили.
А помните сколько вас было.
Сильные, смелые, честные, мужественные,
Румяные, розовощекие, уверенные, добрые,
Бескомпромиссные, кроткие, бойцы духа,
Верные, цельные и нежные.
Какие подавали надежды,
Ах какие подавали надежды.
Но дожили лишь убогие и увечные.
Слабые духом и немощные телом.
Вот вы и пойдете", - говорю, -
Вы и пойдете.

И Аллах всемилостив и справедлив
И Иисус всемилостив и справедлив
И Яхве всемилостив и справедлив
И Один всемилостив и справедлив
И пр. и т.д. всемилостивы и справедливы
Получается только я не всемилостив и не справедлив.
А все потому, что я зашел после работы в пятницу
В кабак и выпил 200 граммов
Смородиновой настойки 25 градусов.
Все беды в этом мире
От смородиновой настойки 25 градусов.
Когда я был маленький то верил
Что однажды все изменится
Прилетит волшебник в голубом вертолете
И все будут танцевать ча-ча-ча
А сейчас мне 49 лет, я выпил смородиновой настойки
И все аллахи мира ко мне всемилостивы и справедливы.

Я не люблю писать в раздражении
Или в депрессии или в досаде
Если вы думаете, что я не бываю
Раздражен, то ошибаетесь.
Сегодня утром все пошло не так
Я открыл глаза и понял
Что у меня затекла рука
Пока я разминал пальцы
И чистил зубы я понял
Что на день стал ближе к смерти
Потом я сварил кофе и обжегся им
Потом попытался пожарить яичницу
Но закончились яйца.
Тогда я решил спуститься в кафе
Но все столики были заняты
Потом побрел на море
(В принципе я в отпуске)
Но до моря не дошел,
Потому что понял, что сегодня
Не мой день и мне не надо писать.
Ни строчки, ни рассказа, ни рецензии
Я вернулся в съемную квартиру
Взял литр пива заперся
Выпил пиво и уснул
До следующего дня
Чтобы в следующий более
Веселый день
Написать веселую ерунду,
А не мучить население фейсбука
Своими депрессивными верлибрами.

Мои рассказики
Набирают больше лайков
Чем мои фотографии.
Жена говорит, что это признание.
А я отвечаю, что это старость.
Раньше я был молодым и веселым
Скакал как горный козел
Любил девушек
И девушки любили меня
Я был похож на киноактера
Николая Рыбникова
За моими фотографиями
Стояла очередь.
А сейчас?
Кому нужно
Толстое обрюзгшее тельце
Морщины, складки,
Сгнившие зубы
Остается только
Строчить белиберду


На набережной Алушты
Самые вкусные чебуреки
Он источают янтарный жир
Они оранжевы и светятся на солнце
Они таят во рту как пахлава
Но за ними всегда стоит
Такая огромная очередь
Что я в сердцах
Иду в ларёк напротив и покупаю
50 грамм разливной чачи.
О боже! Какая дрянная чача
Была у горы Ай-Петри
Мы выпили всего ничего
Но потом так раскалывалась голова
Так трепетали пальцы
Что мы решили, что
У горы Ай-Петри
Сидит демон-отравитель
Какой-нибудь даймоний Сократа
А вот в Алуште чача хорошая
И чебуреки отличные
И море глядит на тебя
Выпученными немигающими глазами
Как голубая скатерть.


Иванов давно ничего не понимал.
Работу он делал по инерции.
Жену и детей он любил по инерции.
Когда-то в глубокой молодости
Иванов был во всем уверен, но тогда
Во всем была уверена и страна.
Он честно делал, что требовалось,
А главное он знал, что от него требуется,
Поэтому что, когда делал что требуется
Получал все блага цивилизации
Если это можно было конечно
Назвать благами.
Но потом, когда наступил великий перелом
Иванов вдруг понял, что он ничего не знает.
Иванова призывали заново узнать жизнь
И он узнал заново эту жизнь
И вновь стал делать что заново требовалось
И стал заново получать за это
Новые блага цивилизации,
(если это конечно была цивилизация),
Потому что все вокруг кричали
(И телевидение, и газеты, и радио)
Что получение благ – это единственное
Что необходимо Иванову.
Но однажды Иванов понял,
Что его нет, что есть только
Условный рефлекс выполнять то,
Что от него требуется
И тогда Иванов снова стал
Ничего не понимать и скучать.
Пока за ним не прилетел ангел
С лицом требовательного начальника
И не забрал его в требовательный Рай
Где из него сделали манекен.

Премию дали поэту Кузьме
Был он обычный, а стал на коне
Скачет по полю, кричит: "Не балуй".
Из-под тулупа топорщится буй.
Мне ли не ясно, что жизнь коротка.
Мне ли не любо цветенье цветка.
Вот у Кузьмы есть и пчелы и мед
Любит его православный народ.
А у меня всё еще впереди
Вот и крапаю стихи я в перди.

Только Сезария Эвора
Может мне помочь в этот вечер.
Она родилась в Кабо-Верди
В одна тысяча девятьсот
Сорок первом году
И умерла в 2011 году
Тоже в Кабо-Верди.
Сезария пела на кабо-вердском Креольском языке.
И мне абсолютно непонятно
Какое отношение я имею
К креольском языку.
За мной так сказать
Вся мощь русской цивилизации
А тут на тебе креольский язык.
Получается, поскреби русского
И найдешь креола.
Я её никогда не видел
Только на ютубе
Но мне кажется
Когда это случится
То встречать меня будет
Не апостол Пётр
А Сезария Эвора.

Я пишу эту ерунду, потому что у меня
Закончилась пластинка фумитокса.
Я лежу в деревянном домике ночью
И гляжу сквозь окна на яркие звезды
Ветер давно стих, и поэтому с лимана
Налетели полчища голодных комаров.
В моем домике стоит непрекращающийся гул
Словно работает прядильная фабрика
К тому же я устал убивать комаров.
Мне горько и стыдно, стыдно и горько
Да и как я говорил выше
Закончился фумитокс.
Наверное сегодня я так и не усну
А утром, когда задует ветер
И исчезнут комары
Я пойду купаться на лиман.
Буду лежать на песке, смотреть на солнце
И думать, что же я еще не успел сделать.

Свидание
Я мог бы написать, что дрожал,
Ожидая встречи с тобой,
Но это было бы не правдой.
Я, конечно, побрился, умылся,
Но душ мне было принимать лень.
Ведь я посмотрел в зеркало
И увидел старого сорока девятилетнего мужчину
С мешками под глазами, с брылями
С серой кожей с сеточкой морщин.
В этом возрасте невозможно
Дрожать перед свиданием.
Дай бог не улыбаться,
Чтобы не обнажить два выпавших зуба,
Чтобы не шел запах изо рта.
Дай бог сесть правильной стороной,
Чтобы не было видно родимых старческих бородавок.
Дай бог не обмочиться в туалете,
Чтобы влажное пятно
Не сияло на причинном месте.
А так, что, ну конечно
У меня есть пара остроумных анекдотов
Я помню Мандельштама, Бродского,
Лорку и цитаты из «Золотого теленка».
Я неплохо считаю в уме,
Я смотрел Антониони, Бертолуччи и Тарковского
У меня есть деньги не только на гвоздики,
Но и на лилии и двенадцатилетний виски,
Но какое это имеет значение,
Если ровно в 22-00 мне надо принимать таблетки,
А потом в 23-00 ложиться спать
Причем по фэншую на левый бок
Иначе не уснешь до утра.

Когда-нибудь я заброшу работу или выйду на пенсию
И стану делать курительные трубки ручной работы.
Герман Власов говорит, что курительные трубки лучше всего делать из яблони.
Не знаю.
Это сколько надо срубить яблонь.
Что я Лопахин, чтобы рубить яблони.
Хотя Лопахин рубил вишни, хотя, впрочем, это неважно.
Я буду сидеть под виноградом во дворе Южного города,
Старый, обрюзгший, плешивый и аккуратно вытачивать напильником
Курительные трубки.
Они будут, гладкие, блестящие, отполированные.
Они будут уходить на ура коллекционерам Лондона и Портленда,
Потому что коллекционеры Лондона и Нью-Дели
Очень любят курительные трубки из русских яблонь.
То есть я буду нести зло,
Потому что табак – это зло, и значит курительная трубка
Это тоже зло.
Странно, я всю жизнь хотел нести добро.
А тут получается какая-то ерунда.
Какая-то странная чудовищна ерунда.
Видимо, как ни старайся, как ни стремись,
Но если ты уже вкусил от древа познания,
То единственное на что можешь рассчитывать
Это сон.

Утро у Иванова не задалось.
Он проснулся за сорок пять минут до звонка будильника.
Вставать на работу было рано,
А спать дальше не имело смысла.
Иванов какое-то время лежал с открытыми глазами
И думал о степени влияния бога на земную жизнь.
И когда он понял, что давно не ощущал этого влияния,
То вздохнул, скинул одеяло
И пошел чистить зубы и принимать душ,
Но из-под крана потекла ржавая вода
(Такое бывает на юге).
Иванов чертыхнулся, почистил зубы сухой щеткой
И стал искать таблетки.
В принципе у Иванова ничего не болело,
Но как говорил лечащий врач
Таблетки делают жизнь не лучше, а безопасней.
Но таблетки Иванов не нашел.
(Возможно они закончились)
Поэтому Иванов почувствовал себя нехорошо.
Чтобы избавиться от нахлынувших чувств
Он вышел на крыльцо, но вдруг увидел,
Что ночью кто-то перелез через изгородь
И украл со стола пачку сигарет и зажигалку,
Которые он всегда оставлял на столике под виноградом.
Других сигарет у Иванова не было.
Он вздохнул, снова чертыхнулся,
Вернулся в дом и покормил кота.
Когда он кормил кота, то вдруг понял,
Что кот это единственное доказательство
Присутствия бога в его жизни.
В этот момент зазвонил ненужный уже будильник.
Иванов оделся и пошел на работу.
Он зашел в кафе, взял кофе и бутерброд,
Полистал фейсбук,
И вдруг подумал, что возможно
Вся его жизнь это текст
На экране гаджета неведомого существа.
И от этого Иванову стало спокойно,
Словно он снял с себя ответственность
За ржавую воду, пропавшую пачку сигарет и кота.

Сколько раз я брался за "Алису в стране чудес",
Но так и не смог ее осилить.
Как дохожу да заячьей норы,
Так вижу восьмиклассника Зошку,
Который херачит меня арматурой,
И я лечу, лечу с третьего этажа
Недостроенного завода
И, слава богу, падаю в кучу песка,
Не сломав ни руки, ни ноги, ни позвоночника.
Или вот, например, Шляпник.
Какой к чертям собачим Шляпник.
Вся братва нашего района носила кепки.
Огромные отцовские кепки.
Если бы я носил шляпу,
Мне бы быстро её засунули в задницу.
А этот чай, этот файвоклок?
Вы когда-нибудь пили советский чай?
Не дефицитный "Чай со слоном",
И не краснодарский "Бодрость",
А грузинский в плитках.
О этот грузинский в плитках.
Лучше заварить мусор,
Чем пить грузинский в плитках.
А вы говорите "Алиса в стране чудес".
Правда один знакомый
С которым я встретился уже в зрелом возрасте,
Говорил, что "Алису в стране чудес"
Надо читать с измененным сознанием,
И тогда получишь нескончаемое удовольствие,
Но я так и не решился изменить сознание
И получить нескончаемое удовольствие.


Зачем я опять два часа смотрел футбол?
Во-первых они опять проиграли.
Во-вторых, я опять напился пива, а завтра на работу,
А когда я с похмелья работаю,
То на самом деле не работаю,
А изображаю работу.
Вместо двух часов футбола
Я бы мог написать пару рассказов,
Отредактировать повесть,
Прочитать редакторский самотёк,
Написать жене и маме, как я их люблю,
Сходить на набережную реки Салгир
И прокормить котов,
Но вместо этого я два часа болел
За этих идиотов, за этих
Безмозглых, рукожопых идиотов,
А они опять проиграли.
О Боги, зачем вы меня сделали
Таким тупым, таким жалким
И таким дрожащим!


Каждый день в течение 8-ми дней
Я буду смотреть в окно и описывать море.
В первый день в море старик закинул невод.
Во второй день из моря вышли 33 богатыря.
На третий день из морской глади выпорхнула "Бегущая по волнам".
На четвертый день море стало Белым и седым.
На пятый день над морем пролетел на орлах Айболит.
На шестой день в море проплыли атомный ледокол Ленин и авианосец Кузнецов
На седьмой день море пришло с тиной морскою
А на восьмой закончился флешмоб.


Жена купила мультиварку.
Обычная мультиварка на 5 литров,
Но выглядела она как шлем имперца
Из звездных войн.
Я решил сварить гречку,
Долго выбирал программу
Жал кнопки, светились огоньки
И вдруг заиграл имперский марш,
Настоящий имперский марш.
Потом появился император Галактики.
Он тыкал толстым пальцем в гречку
И требовал добавить говяжей тушенки.
Потом вылез магистр Йода
Он шевелил ушами, пробовал соевый соус
И кричал:"Да пребудет с тобой сила".
В конце концов мне все это надоело.
Я нажал кнопку старт
Мультиварка молча всхлипнула и засверкала огоньками.
Император притих, Йода пошел спать.
По кухне поплыл запах вареной гречки.


Здесь на Юге у меня очень широкие штаны
И очень короткие волосы,
Практически я бреюсь налысо.
Бородатым хипстерам здесь не место (жара-с),
А узкие брюки прилипают к потному телу
И нормально носить их невозможно.
Поэтому, чем шире, тем лучше.
Поэтому, чем короче, тем лучше.
Сегодня я шел в парусиновых брюках,
В сандалиях на босу ногу,
С моей лысой головы капал пот,
И я увидел свое отражение
В витрине модного бутика.
Я был похож на толстого, толстого хохла,
Продавца арбузов и сала
Центрального рынка Южного города.
"Как всё быстро меняется", -
Подумал я -
"Как быстро улетучилась моя московская спесь,
Как быстро я слился с пространством".
Я поднял глаза в небо и увидел
Как там в желтой, жаркой дымке
Одинокое облачко в форме белогривой лошадки
Пытается обуздать горизонт.
От облачка во все стороны шли яркие лучи.
И я вдруг понял, почему пространство здесь неподвижно,
Почему пространство здесь перетерло
И греков, и скифов, и генуэзцев, и татар,
И украинцев, и русских.
Просто здесь светит солнце,
Влажное море облизывает подошвы,
Горы кричат какую-то дребедень,
И всем абсолютно наплевать,
Кто ты, откуда и зачем сюда приехал.


Молодой человек на Тойоте
Привез мне 12 томов Чехова.
Всего сто рублей за каждый том.
Стояла удушающая жара,
Молодой человек ехал в Николаевку на море
Со своей девушкой.
Она сидела в купальнике на переднем сиденье.
Молодому человеку немного не хватало на бензин.
Он так и сказал: «Мне не хватает на бензин».
Он передавал мне из багажника том за томом,
А потом вдруг остановился, задумался
Открыл один том по середине.
Весь лист был испещрён пометками.
Молодой человек вздохнул и сказал,
Что его дед любил Чехова,
Что дед долго охотился за этим изданием
И в конце концов взял его по подписке,
Доплатив сверху сто рублей
В качестве благодарности.
Антон Павлович Чехов
Всю жизнь рылся в мусорных кучах
В надежде отыскать бриллиант,
От этого его реализм больше похож на сон.
И дядя Ваня, и Чайка и Вишневый сад
Даже дама с собачкой
Это просто сон.
Чехов – предтеча магического реализма.
Все сидят в креслах, зевают, не слушают друг друга
И спят, и спят, и спят.
Чехову в принципе повезло.
Он умер в тысяча девятьсот четвертом году
И поэтому остался счастливым человеком.
«Может еще шахматы возьмете», -
Вдруг сказал мне молодой человек
И протянул шахматы:
- Не хватает всего одной пешки.
Я открыл шахматную доску,
Расставил фигурки на доске,
Но почему-то произнес: «Нет», -
И покачал головой.
«Жаль», - сказал молодой человек
И тоже покачал головой.
«Вадим, мы едем», -
Закапризничала его девушка с переднего сиденья,
И Вадим, взяв у меня 1200 рублей
Сел за руль, включил кондиционер
И поехал к морю в Николаевку.


Какое странное чувство
Когда сидишь в жару 40 градусов на горе под виноградом
И смотришь на раскинувшуюся у подножия горы Феодосию,
На кромку синего моря.
Море сверкает где-то у линии горизонта,
Сливается с синей полосой неба,
И кажется, что море и небо
Это одно целое, это неразрывная плоть,
В центре которой висит обжигающий шар,
От которого никуда не спрятаться,
Даже в тени дикого винограда.
Вчера меня из аэропорта вез таксист.
Он ругался на жару, говорил, что
Заморозил три бутылки воды,
Засунул в багажник, предварительно обернув их
В вафельные полотенца.
И вот когда приезжали толпы туристов
Толпы нищих после коронавируса туристов
(ни у кого нет денег),
Торгующихся за каждый рубль, за каждую копейку,
Прилетевших отдыхать на курорты в Крым
(а куда еще ехать, граница закрыта)
Практически без денег,
Он, понимая, что ничего на них не заработает,
Доставал из багажника замороженную воду,
Жадно пил ее, глотал, лил на голову
И жара отступала, и жара отступала.
Оставалось только чувство какой-то обреченности,
От которого не избавиться даже под виноградом,
Сидя на горе.

Больше всего Иванова пугало, что все движется по кругу.
Тридцать лет назад, когда ему было 16 лет
Ему казалось, что что-то должно измениться,
Что наступит что-то светлое и радостное,
И он верил в это и пронес свою веру через всю жизнь,
Но вдруг сейчас, а именно три дня назад он понял,
Что в принципе здесь ничего не меняется.
Короткая весна, жаркое короткое лето, затхлая удушливая осень
И вечная, вечная, вечная, вечная зима.
И вот сейчас, смотря в окно, Иванов не мог понять,
Почему у всех такие веселые лица, почему никто ничего не замечает,
Почему они радуются свету, морю, птичкам и не видят,
Что подобное породило подобное
И нет больше никакой надежды
И не будет больше света и радости.
Одно время это сжирающее чувство Иванов списывал на возраст.
Всё-таки 50 лет не шутка.
Но у него ничего не болело, и сердце в порядке, и сосуды, и печень
И легкие (хотя он много курил),
А потом Иванов понял, что это просто тоска.
Чудовищная, чудовищная тоска.
Иванов даже подумывал о худшем,
Но будучи человеком верующим, не мог совершить это худшее.
И тогда он превратился в камень, чтобы не видеть
Как остановилось время, солнце и жизнь.

Надо писать о чем-то значимым и великом
О любви, о смерти, о мировом закулисье,
Патриотизме, гендерном равенстве и полетах на Марс
А ты пишешь о травинках
А ты пишешь о былинках.
В час когда человечество в опасности
И находится на пороге всемирной катастрофы
Когда черные мочат белых
А геткросексуалы ЛГБТ
Надо писать о баррикадах и левом искусстве
Об угнетении мировыми корпорациями трудящихся
А ты пишешь о травинках
А ты пишешь о пылинках.
Так говорил мне мой кот
Лежа на клавиатуре моего компьютера
Но я не верил коту, не верил своему коту
И поплатился.

Жена собрала Иванову на работу
Туесок с обедом
И перекрестила его.
Иванов вышел на улицу,
Тяжело дыша из-под маски.
Никто уже не носил масок,
Но Иванову казалось,
Что в маске он выглядит красивее.
Маска скрывала его второй подбородок
И подчеркивала его мужественное лицо.
Иванов шел мимо цветущих садов.
Иванов шел по трамвайным путям.
Иванов шел по проспектам и площадям.
Иванов осторожно перебирал ногами и думал,
Что жизнь циклична.
Что придет время
Даже самым забытым идеям,
Что мир стоит на четырех черепахах и трех слонах,
Что завтра будет зарплата,
Что море синее, а солнце желтое,
Что надо починить на кухне кран.
Туесок и оловянная ложка
В оранжевом пакете
Бились о его толстые ляжки.
Иванов понимал, что туесок и жена
Это самое лучшее, что есть у него.
И от этого ему хотелось,
То ли плакать, то ли петь, то ли курить.
Иванов сел на лавку,
Достал сигарету
Закурил и запел:
"Ла-ла-ла-ла".

Что мне делать не знаю
Мне разонравился алкоголь
А помнится в дни смятений
В дни тягостных раздумий
Ты один был мне опора
О! Алкоголь!
Раньше, бывало, каждую пятницу
и субботу, а то и воскресенье
А сейчас плеснешь палец, дольешь водой
И тянешь неделю
Да и этого не пил уже три месяца.
Сраный Боржоми.
Сраный Нарзан.
Ты один мне надежда и опора
В пятьдесят лет
О! Сраный Нарзан!


Я пошел на рынок
И купил прокисшее молоко.
Я спросил торговку:
-Молоко свежее?
- Только из-под коровы, -
ответила она.
Я пришел домой,
Отломил кусок черного бородинского хлеба,
Налил молока, а оно оказалось прокисшее.
Ну как прокисшее, с кислинкой.
Завтра прокиснет, точно.
Я вышел покурить в ночь.
На крыльце стоял сосед.
Он тоже курил,
Он только что посмотрел телевизор.
Я сказал ему:
- Я купил прокисшее молоко.
Сосед выпустил струю дыма и произнес:
- Сегодня от ковида умерло 125 человек,
В Америке сожгли Манхеттен и Лос-Анжелес,
Президент Путин готовит поправки,
Трамп пообещал всемерную поддержку Украине,
В Норильске разлилась нефть,
На Землю летит метеорит.
Я перебил соседа и повторил:
- Я купил прокисшее молоко.
-Ось Земли повернулась на 12 градусов.
Поменялись магнитные полюса.
Взорвалась звезда Бельтергейза, -
Продолжал сосед.
Я хотел опять сказать,
Что я купил прокисшее молоко,
Но сосед говорил и говорил,
И я просто затушил окурок,
И пошел спать.


Я не люблю встревать, когда все.
Об этом лучше молчать, но все-таки.
Ненавижу ругаться, но тут никак.
Я вижу, что все КРИЧАТ, а надо молчать.
Будь что будет, но я скажу.
Нет ничего хуже пиара на костях.
Солнце встает на Востоке, а садится на Западе.
У меня две руки и две ноги.
Морковка - оранжевая.
Соль - соленая.
Фисташка – фисташковая.
Оливка – оливковая.
Смерть фашистским оккупантам!
Победа за нами!


О эти выходные на самоизоляции,
В будний день хоть поработаешь удаленно
А тут сидишь, и пялешься в экран.
Жена сказала: «Пропылесось пол».
Но слава богу, я вчера потянул руку.
Жена сказала: «Напиши рассказ».
Но слава богу я вчера потянул руку.
Жена сказала, что у меня
Прокрастинация.
Тогда я залез в интернет
И стал искать, что означает
Слово «прокрастинация».
Потом слушал Гашека
Но он мне надоел.
Потом смотрел футбол,
Но он мне надоел,
Потом подвязывал виноград
Но у меня болит рука,
Которую я потянул,
Когда вчера подвязывал виноград.
Потом ел сало и брокколи.
Потом пил кофе и кока-колу.
Потом уснул, потом проснулся.
Потом сел на диван и поймал кота.
Но кот убежал от меня.
Потом ковырялся в носу,
Потом дразнил соседского пса.
Слава богу он на цепи.
Потом поймал божью коровку
И отпустил ее на небо.
Потом пел.
Потом снова ел.
Потом пришел сосед
И попросил лопату.
Я ему дал лопату.
Потом пришел вечер
И я снова слушал Гашека
Потом слушал Ивана Шмелева.
Потом опять ел.
Потом мучил кота.
Потом пришла жена и забрала кота.
Тогда я выпил снотворное
И лег спать
Хорошо, что завтра второй выходной.

Что-то изменилось во мне на карантине.
Что-то значимое.
Если я раньше пил коньяк,
Портвейн, пиво и водку
(Да представьте и водку),
То сейчас пью только Каберне Качинское
Инкерманского завода.
И представьте
Я его разбавляю водой.
50 на 50.
Одной бутылки 0,75
Хватает на пять дней.
Пять разбавленных стаканов на пять дней.
Пять разбавленных, на пять дней.
И представляете
Под действием такой странной процедуры
Мне что-то открылось.
Что-то зашевелилось в моей души.
Мне стали нравиться
Бабочки и жуки,
Пчелки и осы.
Даже осы.
Я встаю в 6 утра.
У меня не болит голова.
Каберне Качинское,
Разбавленное,
По стакану в день.

Боже, боже снимают карантин
А я ни разу не появился
В скайпе.
Боже боже снимают карантин
А я ни разу не появился
В зуме.
Что мне делать теперь
Ведь годы летят.
Что мне делать теперь
Лучшие годы летят
Ни разу в зуме, ни разу в скайпе
Ни разу нигде.
Надо спешить, надо спешить
Надо спешить.

**
Я купил пармской ветчины
На Центральном рынке Южного города
Её сделала какая-то хохлушка
Поселка Генеральское
Солнечного Крыма
И когда я пришел домой
То жена отрезала тонкую полоску
И сказала, что она лучше пармской
Что она ничего не ела
Более вкусного и замечательного
А ей можно верить
Ведь она была и в Парме
И в Болонье и в Осло
И в Рио-де-Жанейро
И еще хрен знает где
Я снял резиновые перчатки
Маску, проспиртовал ладони
Я тоже попробовал пармской ветчины
И мне показалось, что я лечу в Италию
В солнечную Флоренцию
В Галерею Уффици
В Museo di San Marco
«Всё закончится», - сказа мне кот, -
«Всё закончится».

**
Я проснулся поздно, в 6 утра.
Кот сказал, что я идиот
Пропустил рассвет,
Жена сказала, что я кашляю
И не даю спать.
Соседка уже поливала цветы
Сосед уже курил на крыльце.
Передо мной гудела акация.
Тысячи пчел опыляли ее.
О этот акациевый мед!
Он может четыре года
Не засахариваться
А на вкус напоминает
Лимонад «Колокольчик»
Из советского детства.
Я выпустил кота на улицу,
Подошел к акации
Мне вдруг стало казаться,
Что я неправильно живу.
Я вернулся в дом
Открыл Большую Советскую Энциклопедию
И стал разбираться,
Что такое жизнь.
Оказывается, во всем виноваты
Прокариоты, а я страдаю.
Чертовы прокариоты.
Я поднял голову
И зажмурившись уставился на Солнце
Ничего не было видно.
Только яркий круг.
Только прокариоты.
**
Когда на Земле
закончатся все войны
И все остроголовые истребят
Всех тупоголовых
А тупоголовые истребят
Всех остроголовых
Меня отправят заключать мир.
Я надену пиджак в клеточку
Возьму подмышку кота
(он хороший переговорщик)
и побреду
на правительственный брифинг
"Дайте им по ****у" -
Воскликнут тупоголовые.
"ОМ", - отвечу я.
"Дайте им по ****у" -
Воскликнут остроголовые.
"ОМ", - отвечу я.
И тогда остроголовые
И тупоголовые
Сообща начнут ****ить меня.
И воцарится мир.

Какой-то молодец в 6 утра жарит шашлыки.
Сладкий запах мяса летит над микрорайоном.
Все частные дома еще спят
Еще ухают совы, как будто ночь
Еще не проснулись толпы котов
И не бродят стаи наглых голубей.
Я судорожно достаю сигарету
Закуриваю, затягиваюсь,
Я вижу эти истекающие жиром кусочки
Я не понимаю зачем,
Ведь до открытия вино-водочного
Еще 4 часа, а он жарит шашлыки
Надо залезть в холодильник
И посмотреть, что там осталось.
Консервы, перловка и гречка
Рис, пшено и консервы.
Никакого мяса, даже сала нет
В 6 часов утра кто-то жарит шашлыки.

Когда-нибудь в далекий день
Когда мне станет лень писать
И будет наплевать на премии, новые книги,
Читателей и журнальные рейтинги
Я возьму рюкзак с красными
крымскими помидорами
со шматком сала
и бутылкой воды «Новотерская»
И пойду по степи в сторону моря
Где белые кораблики качаются на пирсе
Где девочки в платьицах машут платочками
Где коты и собаки ждут шаланды хамсы
Я сяду на гальку, и буду просто вдыхать
Запах моря, запах водорослей
Потому что всё прошло.

И когда пришли первые сообщения из Уханя
Я пошел на рынок и купил сигареты
Шесть блоков самых дешевых сигарет
Зачем я это сделал не знаю
Потому что мог купить и «Парламент», и «Кент»,
И «Винстон», и «Мальборо», и «Собрание».
Но я купил шесть блоков «БТ».
Но я купил шесть блоков «БТ».
Самых дешевых за 46 рублей,
Которые не курят даже бомжи.
И вот теперь, когда у меня закончился «Кент»,
А в ближайшем ларьке нет даже «LD»,
Я курю «БТ», я курю «БТ» и «Стюардессу».

Фейсбучный блюз

Мне поставили лайк
А я рыдаю
Мне поставили лайк
А я рыдаю
Мне поставили лайк
А я рыдаю
Потому что мой пост
Откровенная херь.
Не ставь мне больше лайки
Я их не достоин
Не ставь мне больше лайки
Я их не достоин
Не ставь мне больше лайки
Я их не достоин
Потому что я
Не люблю херь.
Ну и т.д.

Когда-нибудь,
Возможно не скоро
Но ведь это случится
Да это точно случится
Я в это верю, потому что вера
Это все что у нас осталось
Я выйду из карантина
Выйду веселый румяный раздобревший
Сяду на остановке
Со станчиком кофе
Закурю "Донской табак"
И подумаю:
"Зато я не сделал
Ни одного эфира".

Илье Леленкову

Снилось мне, что я ехал в Москву
Но меня не пустили на самолет
А потом перед моим носом
Ушел последний поезд
А потом отменили все электрички
Сломался синий троллейбус
Сошел с рельсов красный трамвай
И я пошел по шпалам
Прямо в Москву
Но в районе Крымского моста
Меня остановили Росгвардейцы
Сняли с меня маску
Проверили аусвайс
И заперли в каталажке
Без тебя.

И вот ты выходишь такой сияющий
Такой песнопенный и искрометный
В чистой беленькой одежке
У тебя тысяча путей, у тебя миллион дорог
Но сначала отомрет сотня путей
Потом заберут тыщу дорог
Еще на паре шоссе поставят шлагбаум
И останется одна маленькая узенькая тропинка
Маленькая узенькая тропка в лесу
По которой надо брести в одиночестве
То и дело спотыкаясь и падая
В старой одежде и изношенных башмаках
Никаких друзей, никакой помощи
Может только родные и любимые
Да и то, да и то.


Если жизнь твоя стара и несчастна
То и болячки твои стары и несчастны
Каждый день я им делаю осмотр.
Они стоят несчастные, но веселые
Под весенним южным солнцем,
Сапоги начищены, кокарды сверкают
Висят острые сабли,
За плечами торчат мушкеты и пики,
Лошадки стучат подковами.
Такие красивые и такие несчастные.
Такие красивые и такие несчастные болячки,
Я говорю им, сморкаясь в платок:
"Мне стареть еще 40 лет
Вы готовы болячки стареть со мной 40 лет
И болячки, немного поморщившись, отвечают:
"Мы готовы, мы готовы!"

Я тоже нес горячечный бред критицизма
По утрам делал зарядку
Чистил зубы
Обливался холодной водой
Пил йогурт и ел изюм
А потом взяв в руки ледоруб и топор
До глубокой ночи
Язвительно рецензировал антологии
Душил котят-авторов
Уничтожал литературные группы
Бил морды поэтическим плебеям
И прозаическим проходимцам
А теперь я стар
У меня выпали зубы и ослабло зрение
Мне чихать на поэтических проходимцев
Я даже книги их не читаю
Какое уж тут рецензирование
Так молча пройдешь мимо
Или нехотя пнешь живого классика.

Я пока еще дышу
И поэтому пишу

Я пока еще дышу
И поэтому спешу

Я пока еще дышу
И поэтому хожу

Сколько раз я был "и др."
И ничего. Ведь "и др." -
Это и дорогие родственники,
И древние римляне,
И данайцы рукотворные,
И даугавспилские раблезианцы.
Что может быть лучше "и др."?
Терра инкогнито?
Земля обетованная?
Око Саурона?


***
Чтоб стихи писать века
Я решил наверняка
Захвачу-ка я с собой
Адюльтер и мордобой
Две бутылки коньяка
Что пришли с материка
Эротический журнал
Спиритический канал
Мыло, шило и веревку
Три газетных заголовка
Двух трансгендеров в цепях
Пять наколок на руках
Кошку, мышку, попугая
Вот компания какая.

***
На фейсбуке поутру
Все орут, и я ору.
Там обидели утят.
Там повесили котят.
Там издали не того.
Там случилось ничего.
Я читаю и рыдаю.
Ничего не понимаю.
Если дальше мне читать,
То придется умирать.
Зря я вышел поутру
В эту черную дыру.

***
А когда наступит полная пустота
Ко мне выйдет бог в обличье кота
Сядет рядом и спросит наверняка
Помнишь как ты мне давал молока
Помнишь я драл новый диван
Помнишь ты принес меня засунув в карман
Вот такое теперь не убий не укради
Вот такое ничто у тебя впереди
Вот теперь только я и пустота
Пустота и я в обличье кота

Мой друг читает самотёк
А мой запал давно истёк
Наскучили его тома
Его тугие закрома
Не спи ответственный пиит
Пока твой разум не пропит
Пока дымится уголёк
Пока читают самотёк.

У кота в Южном городе
Заканчивается московский корм.
У кота в Южном городе
Заканчивается московский наполнитель.
Скоро, скоро я узнаю,
Что он на самом деле думает
Об этой авантюре.

Папе

Вытер я платочком
Рыжий глинозем
Вижу по тропинке
Мы с тобой идем

Пруд засыпан снегом
Кружит Новый год
Хмарь, холодный ветер
Водка льется в рот

Папу закопали
Бросил три горсти
В стылой электричке
Два часа трястись

Где-то там в далекой Москве
Проходят Новогодние утренники
Сверкают елки
Хрустит снежок
Андрей Коровин с табуретки
В доме-музее Булгакова
Обещает прочесть мой рассказ
И три раза поклониться
Достопочтенной публике
Пустили какие-то диаметры
Провели массовые акции протеста
Против Нового года
Издали 50 литературных журналов
Закрыли 50 литературных журналов
Набили морды двум поэтам
(зачем непонятно)
Потом долго сидели и пили портвейн
(на что непонятно)
В метро ходят новогодние вагоны
Президент с бумажки заучивает речь
1000 Дедов Морозов
Как Чикатило
Бродят по подворотням
Герман Власов сидит на даче
И переводит Туркменбаши
Илья Леленков дежурит в котельной
Даниэль Орлов пишет роман
Миша Квадратов завел очередного кота
В общем все продолжается
Все жизнь!
Все кругом жизнь.


Маме духи
Папе дрель
Осе зажим в виде парящего орла
Дяде Андрею плату
Тете Ире греческие оливки
Ванюше экскаватор
Кирюше подъемный кран
Оленьке наклейки
Жене серьги
Борису ремень
Марине Асти
Полине стрекозу
Надежде очки
Иннокентию Ивановичу гвоздодер
Семену Федоровичу путевку
Лизе белье
Вере специй
Вадиму щенка
Тамаре Петровне новую метлу
Адаму кофе
И оставить заначку на утро.
И Тимофей Петрович
Забыл о Тимофее Петровиче

Меня должно держать напряжение.
Все должно быть по науке.
Кульминация поворот отдых
Кульминация поворот отдых
Я должен жевать жевать и жевать
Я должен смотреть не отрываясь
Я должен глотать и глотать
Потому что не дай бог
Не дай бог сами понимаете

Эх если б я ругал либералов
И хвалил патриотов
Или ругал патриотов
И хвалил либералов
У меня бы была совсем другая жизнь
Чистая ясная понятная
Полная радости и вдохновения
Мне бы выдали лавровый венок
(неважно кто)
Меня бы любили девушки
(неважно какие)
Я бы уже давно восседал в президиумах
Вел литературные семинары
Ездил на международные
Или российские конференции
Пил Асти или Абрау-Дюрсо
У меня бы водились деньги
(о эти деньги!)
У меня бы был костюм
Хороший добротный костюм
И вместо подзаборного кота Феника
Я бы разгуливал по побережью
С розовым лабрадором.


Китайская славистка
Приехала в редакцию
Литературного журнала
Стоит жмется на морозе
Бьёт ногой о ногу
Трет руки
Никак не может войти
Никого нет
Китайская славистка не понимает
Что это просто юридический адрес
Что журнал здесь никогда не сидел
Что у него нет редакции
Что редколлегия собиралась по кафе
Работала за бесплатно
И просто переписывалась
По электронной почте
Там в Китае
Все литературные журналы
Имеют мраморные дома
У них лакеи в ливреях
Золотые экипажы
Миллионные тиражи
Толпы читателей
Ломящихся в парадную
И страждущих свежий номер
Китайская славистка
Пишет мне в мессенджер
Требует, чтобы я открыл ей дверь
Впустил обогрел налил чая
Бедная китайская славистка
Бедная китайская славистка

Как хорошо ходить по субботам
На центральный рынок Южного города.
Парное молоко и свежая сметана
Брынза, творог и домашние яйца,
Домашняя колбаса и баранина,
Крымские помидоры, редиска и кинза,
Хамса, бычок и барабулька.
Полный рюкзак провизии.
Я прихожу домой на улицу Пушкина,
Раскладываю добычу на столе,
Радуюсь, как ребенок, пляшу шутом.
Скоро наступит лето.
Пойдут персики и инжир,
Абрикосы и айва
Ах как я люблю тебя, Южный город!

Когда-нибудь я как Одоевцева
Вернусь из Южного города в Москву
Я буду ехать на белоснежном коне
В черном фраке как Гумилев
В руках у меня будет ноутбук
С толстенным романом
Написанным за годы изгнания
Юные кудрявые девушки
Будут кидать мне под ноги цветы
Мужественные улыбчивые парни
Будут с восторгом глядеть на меня
Я доеду до ЦДЛ
Медленно зайду в фойе.
Спущусь в буфет и выпью 50 грамм коньяка
Поднимусь в большой зал
Взойду на сцену, сяду за рояль
И тихонько сыграю:
«Где-то далеко идут грибные дожди».

Разбил любимую кружку
Смотрю на осколки и страдаю
Страдание иссушает меня
По темному двору едет велосипедист
Одинокая лампочка скачет вверх-вниз
Так скачет душа
Эй душа чего скачешь
Разве ты не бессмертна
Чтобы скакать в ночи
Или как эта кружка
В день Х ты разлетишься на осколки
Бородатые ангелы
Склонятся над тобой
Будут чесать бороды
И прихлебывая портвейн "Южный берег"
Шептать: "Э-хе-хе"

Я знаю,
Когда-нибудь вы будете искать
Всю белиберду, что я написал.
Знаю, знаю.
Но я обязательно посмеюсь над вами.
Размещу на самых графоманских сайтах:
Стихиру, прозару, говнострадалецру.
Напечатаюсь в самых дурацких альманахах:
Родничок, Свиристель, Мостостроитель
Городов Урюпинск, Алапаевск и Усть Бугульма.
Напечатаю по три, четыре раза одно и то же,
Перепутаю сюжеты,
Займусь самоцитированием,
Поставлю посвящения,
Сниму посвящения.
И да, толстые журналы, и книги, и репринт.
А еще есть заграница.
Заграница нам поможет.
Я знаю, знаю.

Нет ничего приятнее,
Чем разглядывать пожелтевшие фотографии,
Копаться в бумажных книгах,
Читать посты в фейсбуке и контакте.
Прелесть, просто прелесть.
Как хорошо бежать, скакать, прыгать,
Крутиться, вертеться,
Быть удобоваримым и потребляемым.
А тут птички, коты, собаки.
Дикий виноград и теплое море.
Добрые люди.

Вчера, прочитав мой рассказ,
Который я писал до двух часов ночи,
Ты назвала меня мастером.
Я как-то не обратил на это внимания.
Ходил весь день, курил, работал,
Выпил четыре американо,
После работы взял литр темного и сушеного кальмара,
И только ближе к десяти часам
Перечитал твое сообщение.
Вот сижу и думаю: «Булгаковщина, какая-то».
Завтра я встану рано утром, сделаю зарядку.
Выпью зеленого чая,
Пройдусь по улице Пушкина,
Сверну на улицу Карла Маркса.
Нырну в переход,
Пойду мимо продавщиц роз,
Мимо табачного ларька.
Мне будет легко и весело,
Но не будет хватать тебя.

Я уже написал здесь 10 тысяч стихов,
Которые и стихами назвать сложно.
Так проза в столбик.
От незнания или неумения .
От прозаической привычки не рифмовать.
Просто придешь с работы или сидишь в курилке
И пишешь прозу в столбик.
Однажды через 3 месяца
Здесь наступит весна
Зацветет виноград, персики и инжир.
Я поведу тебя на побережье Алушты.
Там мелкая галька, а в глубине песок.
Там так хорошо стоять и смотреть на море,
Кормить чаек размером с лабрадора.
Хорошо бы завести лабрадора.
Песочного или розового.
Он бы лаял на волны,
Бегал вдоль побережья,
И мне бы казалось,
Что я здесь родился и вырос,
Что никуда не уезжал и никуда не уеду
И буду жить вечно.

Уважаемые жильцы 1 декабря в вашем доме будет отключен свет.
Уважаемые жильцы 1 декабря в вашем доме будет отключен газ.
Уважаемые жильцы 1 декабря в вашем доме будет отключена вода.
Уважаемые жильцы 1 декабря в вашем доме будет отключена жизнь.
Будут запущены электрики, сантехники, газовщики, сварщики и т.д. и т.п.
Будут введены войска специального назначения, ОМОН, Росгвардия и мэр Москвы.
Они войдут веселые, слегка улыбаясь, подбоченясь, ковыряясь зубочисткой в зубах.
В их глазах будет бездна, синь и русские березы.
Они будут рыдать у меня на руках, говоря, как им всё надоело.
Ведь им хочется на Корфу, к теплому морю, к лобстерам и тигровым креветкам.
К южному ветру и доступным женщинам, а они делают капремонт моего дома.

Моя бабушка

Моя бабушка – программист.
Двадцать шесть лет назад
Она написала программу
Для государственного банка
И теперь ее сопровождает.
Ей хочется нянчить внуков,
Закатывать в банки варенье,
Бродить среди лугов Подмосковья,
Разгадывать кроссворды,
Выгуливать собаку,
Сидеть долгими зимними вечерами
И вязать носки.
Но вместо этого она уже двадцать шесть лет
Ходит в этот долбаный государственный банк
К девяти утра, где сидит до десяти вечера
И пишет никому ненужный код,
Потому что среди подрастающего поколения
Нет никого, кто бы мог ее сменить.
Моя бабушка программист.
Ей хочется на пенсию,
Но она не может уйти,
Хотя давно ослепла,
У нее трясутся руки и ноги
И ровно в восемь вечера
Ей хочется спать.

Вот оно медленно идет по электронной почте.
Медленно, медленно идет по электронной почте.
Ведь по электронной почте всё идет медленно.
Всё идет медленно по электронной почте.
Пока письмо упадет на сервер,
Пока его перепечатает секретарша,
Пока направит цензору,
Пока его перечитает цензор, пока зевнет,
Нальет чаю, поставит печать Одобрено,
Пока сетевики засунут его в кабель,
Пока попьют кофе с баранками,
И вот оно медленно идет по кабелям,
Медленно, медленно идет по вайфаю
Месяц, два, три, месяц, два, три.
Молчит адресат. Нет ответа.

Пощу пост, наливая пиво в стакан,
И одна только мысль:"Напиши роман!"
Вот восстанут мертвые из могил
Прибегут архангелы Гавриил и Михаил.
Поведут графоманов толпой на суд:
Кафка, Драйзер, Ремарк и Пруст,
Достоевский, Гоголь, Толстой, Олеша,
Бунин, Бабель и я конечно.
Всех осудят, спасут, а дойдя до меня
Бог воскликнет: " Что за ***ня!"
Побреду я в даль подмышкой с котом,
Потому что всю жизнь писал не о том(((

Вот он летит ко мне на самолете
Из столицы нашей Родины
В нашу провинцию
Моложавый мускулистый седоватый
Полный сил и энергии
Несущий как Прометей
Книжки актуальных московских авторов
Готовый выступить на всех площадках городка
С голосом Громовержца
С Ликом святого
Он летит, он летит, он летит, он летит.
Мы ждем тебя, о московский Гость.
Мы ждем тебя о московский поэт.

Мой Южный город - это почти Европа.
Тихий мирный итальянский городок.
Идешь по пешеходной улице и понимаешь это.
Всюду солнце, плитка и архитектура 19 века.
Мирно прогуливающиеся туристы, спящие коты.
Кафе Мэри-Бэри, мягкие шоколадные эклеры,
Книжный магазин, где лежат томики стихов поэтов эпохи Возрождения.
Драматический театр и музыкальная школа,
Из окон которой слышно, как маленький мальчик играет Шопена.
Подвал Массандра с терпким южным вином на разлив.
Но иногда мне становится грустно.
Я всегда грущу в Европе.
Тогда я сворачиваю с улицы Пушкина
И выхожу на проспект Кирова.
Это моя Москва! Моя гудящая Москва!
Болезненный блеск рекламы, рокот машин и троллейбусов.
Мерцание светофоров, магазины, бутики, универсам Яблоко.
Все ревет, скрежещет и прет!
Все бежит, стремится и летит!
О моя Москва! О моя Москва!
Но стоит мне пройти пятьдесят метров,
И я на площади Ленина.
Это моё счастливое коммунистическое детство.
Мой дедушка Ленин.
Он стоит истуканом, вытянув руку, как попрошайка.
Он показывает на брежневские пятиэтажки,
На изломанный асфальт дворов,
На темные улицы, на кафе Советское,
На чебуреки с капающим бараньим жиром
На шоссе Южный город - Ялта,
По которому я могу в выходные доехать до моря,
Чтобы долго и мучительно смотреть на волны.
Потому что я вырос у моря, у холодного северного моря.
Южный город - это мое северное море.

В Южном городе
на мой вечер
пришло четыре человека,
с которыми мы потом жарили шашлык
на моей съемной квартире.
Это хорошо.
Значит не все потеряно.
Можно писать,
о чем хочешь,
как незаметный червячок.
Никто потом не придет к тебе домой и не скажет:
«Славик ты написал то-то и то-то,
а на самом деле было то и то».
Можно выдумать, что хочешь,
писать белиберду,
не сидеть в президиумах,
чувствовать себя молодым непризнанным гением,
гоняться за молодыми поэтессами,
забить на старческий маразм,
забыть о семье и долге,
быть никому не нужным,
а поэтому свободным.

У моей жены надо лбом дуга
Я смотрю на дугу, понимая жена строга
И когда она мне наливает компот
Я смотрю на дугу повторяя вот
Вот придет весна вот сойдут снега
Прилетят грачи забурлит река
От подножья гор как святой Грааль
Дети двинутся в школу неся букварь
Был я первым учеником октябренок и пионер
Был я лучшим в классе показывая пример
А теперь нет зубов и болит нога
А теперь у жены над головой дуга
А теперь я чувствую дует с гор
Южный ветер алея как светофор.

Elena пропустила ваш вызов.
Вы пропустили вызов от Elena.
Elena пропустила ваш вызов.
Вы пропустили вызов от Elena.

Но ведь каждый из нас стремился.
Каждый из нас хотел.

Elena пропустила ваш вызов.
Вы пропустили вызов от Elena.
Elena пропустила ваш вызов.
Вы пропустили вызов от Elena.

«Где истина», - думает Elena.
«Где истина», - думаю я.

Мне бы только день покоя
Я бы написал такое

Я убил муху и стало мне плохо.
Муха просто летала, почувствовав тепло.
Здесь, если включаешь автономное отопление,
Просыпаются мухи и летают по холодной квартире.
И вот я включил автономное отопление, и она полетела.
Села на стол, на рукопись, на кружку с пивом.
Потом сделала круг и снова села на пиво, на рукопись.
Я крепился, я ее понимал, я страдал,
Но в конце концов, я взял рукопись и ударил по мухе.
По книжке Ходасевича «Избранное», 2009 год, издательство «Уральский следопыт».
И муха умерла, и муха погибла.

Обо мне помнит только Сбербанк.
Обо мне помнит только МТС.
Обо мне помнит только Мосэнерго.
Обо мне помнит только магазин "Пуховик".
Обо мне помнит только мэр Москвы.
СМС, электронные письма и вайбер.
СМС, электронные письма и вайбер.
Я умру рано утром в пустой квартире.
N-ого июля N-ого года
И обо мне только вспомнят
Сбербанк, МТС и мэр Москвы.
"В добрый путь", - напишет мне мэр Москвы.
"Пусть земля пуховик", - напишет мне МТС.

Время не властно над Андреем Коровиным.
Я старею.
Герман Власов стареет.
Александр Барбух стареет,
А вокруг Андрея молодые девушки.
Я вчера открыл окно.
С моря дул ветер.
Он шевелил тюль,
перебирал мои седые волосы.
И мне все казалось, что вернулся 2003-ий год.
Я стою у подножия Кара-Дага,
Пью знаменитый коктебельский Херес,
Который так любил Левичев (Левашов?)
А рядом стоят юные
Андрей Коровин,
Андрей Новиков
И Володя Шевчук.

надо надо ходить на презентации,
надо надо ходить на презентации,
а то тудыть, тудыть и ничего,
а то тудыть тудыть и никуда.
а то встретишь кого, поцелуешься,
а то встретишь кого обнимешься,
надо надо ходить на презентации.

Посвящается Герману Власову

Пишет мне китайская славистка из Нанкина,
Что хочет перевести на китайский мою последнюю повесть.
Сижу в недоумении и ковыряюсь зубочисткой в зубах.
Как она переведет Майка Науменко и Окуджаву,
Есенина и Секс Пистолс,
Цоя и Аристотеля,
Плакаты ЛДПР и речь дорогого Владимира Владимировича о Киотском протоколе.
Наверное это очень умная славистка.
Намного умнее меня.
Или коллектив китайских славистов
Глубоко востребованных
Добрых и честных.
Радостных и веселых
Смелых и мудрых.

Вырвали два зуба,
Вырезав кисту,
Но не дал я дуба,
Повезло коту!

Книги лежат у меня годами.
Их дают, дарят и приносят, чтобы я читал.
А я их складываю в стопки и не читаю.
И вдруг, когда нахлынет что-то или станет плохо
Возьмешь из шкафа на ощупь чьи-то стихи.
Читаешь, читаешь и не можешь оторваться.
А потом дойдешь до последней страницы и думаешь:
" Какой прекрасный поэт, почему я его не читал раньше".

Перстень на его правой руке.
Перстень на его левой руке.
Девушка справа смотрит сериал.
Девушка слева пишет в вотсап.
Скоро метро я тебя забуду.
Скоро, скоро Москва я тебя покину.
Есть же дальние станции.
Где поезда стоят в тупике.
Где пустота и более ничего.
Висят ноябрьские яблоки.
Ходят собаки по пустынным паркам.
Как радостно, что это случится.

Я всю жизнь тебя хранил
У меня все меньше сил.
Руки надорвалися.
Крылья оборвалися.
Если дальше я пойду
То умру и пропаду.

Я мог бы быть большим и важным
Отважным моряком бесстрашным
Руководителем, атлантом
Воителем, вождем, гигантом
И олигархом и красавцем
И обаятельным кудрявцем.

На деле ж - просто голодранец,
Любитель буковок, засранец.

Этот абонент оставил вам сообщение
И этот абонент оставил вам сообщение.
12 сообщений за один день.
Непонятно, что с вами делать.
Где я был, что мне пришло 12 сообщений.
Что я делал, что мне пришло 12 сообщений.
Ел пармезан, курил сигареты, читал книгу.
Качался в кресле-качалке на даче.
Наблюдал, как садится солнце.
Что мне ваши 12 сообщений,
Когда идет дождь и тонкие струи,
Как слезы текут по лицу.

Я заныкал от тебя 5 тысяч.
Но сегодня утром понял, что мне не на что купить тебе подарок.
Я долго ругался, пока искал нычку.
Перерыл Олешу, Селинджера и Степь Чехова,
Но нашел 5 тысяч в Даре.
Я долго сидел и думал, разглядывая 5 тысяч,
Что купить тебе в подарок.
В итоге купил цветы и три бумажных книги.

Надо надо работать
Надо надо надо работать
Чтобы так сказать есть хлебушек
Чтобы было на что выпить и закусить
Чтобы на даче сделать душ
В общем надо работать
До последних сил
До последнего вздоха
Пока не станешь седым и не отвалятся руки
Пока встает солнце на Востоке
И садится на Западе
Надо надо надо работать(


Книги выходят
А денег нет.
Книги книги выходят
А денежек нет.
Зачем писать
Если нет денег.
Приходится работать.
Тяжело работать.
Книги выходят
А денег нет.


Скольких уже со мной нет.
И этого нет. И этого нет. И этой нет.
Старенькие и молодые.
Совсем старенькие
И совсем молодые.
Некоторых и не видел.
Кто и недели не прожил,
А кто дотянул до 90.
Сегодня меня поцеловала в нос собака.
И собак нет и кошек нет.
Молодых и стареньких.
И людей и собак и кошек.


Мне надо поставить 127 лайков.
Надо надо поставить 127 лайков.
127 лайков в день, ни больше, ни меньше.
127 лайков, а куда деваться.
Этому поставь, этому поставь и этому.
Этому поставь, этому поставь и этому.
127 лайков в день.
50 ха-ха, 50 ух-ты и 27 сердечек.

Как бы дожить до майских
Как бы дожить до майских
Как бы дожить до майских
До майских как бы дожить.
Осталось совсем немного.
Осталось совсем немного.
Осталось совсем немного.
Как до майских дожить?

Вот сейчас она капнет капнет капнет
Сейчас капнет капнет капнет
Обязательно капнет капнет
Зарплата моя зарплата зарплатушка
На карту капнет капнет капнет
Зарплата зарплатушка капнет
Но почему-то не капает не капает не капает
Где моя зарплата зарплата зарплатушка
Капни капни капни капни
На карту капни капни капни капни...

Этот рассказ не задевает чувств верующих.
Этот рассказ не задевает чувств ЛГБТ.
Этот рассказ не задевает чувств либералов.
Этот рассказ не задевает чувств многодетных семей.
Этот рассказ не задевает чувств людей с ограниченными возможностями.
Этот рассказ не задевает чувств цисгендеров.
Этот рассказ не задевает чувств патриотов.
Этот рассказ не задевает чувств феминисток.
Этот рассказ не задевает чувств национальных меньшинств.
Этот рассказ не задевает чувств защитников животных.
Этот рассказ вообще никаких чувств не задевает.


Никто не видел моей жены.
Я много о ней пишу, но никто ее не видел.
Вот думают, что у него за жена.
Наверное ходит в парандже или хиджабе,
Кормит он ее овсом или соей даже на Новый год.
Держит он ее в черном теле.
А на самом деле моя жена
Летала на Марс, выступала в ООН,
Брала интервью у Далай-Ламы
И участвовала в Парижской революции.
Много чего сделала моя жена,
Много, но она запрещает мне об этом писать.
Говорит нечего.

Злате

У Златы золотые волосы,
И каждый раз, когда я с ней,
Я говорю суровым голосом
Про зайцев, кошек и коней.
И это воинство субтильное
Идет-бредет, как бурлаки,
И куклы розово-умильные
При мне меняют сапоги.
Потом мы прыгаем, как белочки,
На горку, с горки и вперед.
И снег колышется на веточках,
И отдышаться не дает.

Во всем Крыму холодная вода
Kharchenko Slava
Во всем Крыму холодная вода.
Идешь по побережью иногда,
Заметишь человека-эскимоса.
Он в плавках цвета ультракупороса
Вопит, и голос разрезает тьму.
Холодная вода во всем Крыму.

А с Кара-Дага лезут ведьмаки.
В ночи их невесомые шаги
Не отличить от шороха прибоя.
Кричи, кричи в межзвездное ничто.
Прольется метеоров решето,
Создателя приблизив за собою.

Вся метафизика умчалась в высоко.
Над Коктебелем льется молоко.
Курчавые, кудрявые сединки.
И ходят размуаренные в хлам,
Танцуют незалежно по столам
г-фрикативные блондинки.


Я устал от легкого стиха
Kharchenko Slava
Я устал от легкого стиха
Тяжела хорошая строка
Кроишь-вяжешь буковки-крючочки
Получаешь ягодки-цветочки.
Получаешь руны-письмена,
Полусимволы, полутона.

Лист исписан нервною строкой
Тем, что оказалось под рукой.
Никаких не требуя наград,
Буквы удивленные стоят.

Встанешь ночью, подымишь цигаркой.
Перечтешь — не холодно, не жарко.
Пробормочешь поутру в метро.
Вот оно поэзии нутро.
Выбросишь крючочки и цветочки.
Остаются точки, точки, точки.


В годы удвоенья ввп
Kharchenko Slava
В годы удвоенья ВВП
Хорошо лежать на канапе
Есть шашлык на подмосковной даче
И смотреть смешные передачи,
Разгребая залежи газет
Пожелтевших от прошедших лет.

Вот поэты едут на Таймыр.
Вот поэты защищают мир.
У поэта миссия одна.
Чтоб цвела любимая страна.

В свете устаревших директив
Не отыщешь в жизни перспектив.
Ни тебе ни ордена, ни флага.
Ходишь неприкаянным бродягой.

Но вчера мне алкоголик Валя
Заявил, что этот мир дуален.
Невозможно объяснить без смеха.
Жизнь и смерть простого человека.

Долго смотришь в сторону не ту
И увидишь только пустоту.
Долго смотришь в сторону другую
И увидишь красоту земную.


Спать ложишься, думаешь, что видимо
Kharchenko Slava
***

Спать ложишься, думаешь, что видимо
Слов на свете видимо-невидимо,
А проснешься — старые слова.
Снова прохудилась голова.

В этом мире, где любой предмет
Изменяет смысл, размер и цвет
От прикосновения руки,
От размера авторской строки,
Сны бывают более вещественны
Принося открытия существенные.

Заскрипит сосновый карандаш.
Много ль на бумаге передашь.
Только буквы, точки и крючочки.
Самые обыденные строчки.

Спи, моя пустая голова.
Пусть придут хорошие слова.


За шариком оранжевым пойдешь
Kharchenko Slava
За шариком оранжевым пойдешь
и чудо обязательно найдешь
в каком-нибудь занюханном подвале,
где многие до нас уже бывали,
где утром спят, а вечером плюют,
стаканами густое пиво пьют.
 
Так тянешь лямки в глупой простоте,
не понимая: лямки — те, не те?
Один разор, кровавые мозоли.
Попробуешь остановиться, что ли.
Но вырвешься и снова колея.
Такие вот основы бытия.



Жизнь графомань
Kharchenko Slava
Жизнь графомань. Ведь слов наперечет.
Когда-нибудь получишь незачет
и выберешь особую тропинку,
застрянешь словно муха в паутинке,
задергаешься зло и невпопад:
идиллия, почет, помпезный зад.
Есть красота в заезженной пластинке.

Пока скрипишь неведомо о чем
окажется, что время ни при чем.
У времени особые причины,
жестокий взгляд, суровая личина.

Придет отдохновение уму.
Зачем оно я только не пойму.




Неведомый настигнет эпилог
Kharchenko Slava
Неведомый настигнет эпилог.
В невидимый уткнешься потолок,
зачтешь стишок и выучишь дразнилку
про эмпиреи, Дао и опилки.
И крутится последняя строка,
как надпись с погребального венка.
 
Я не застал великую войну.
Я не застал великую страну.
В любой войне я не был и не буду.
Глаза откроешь, а вокруг как будто
сползает солнце шапкой набекрень.
Наверное, зачтется каждый день.
Все остальное — ложь и пересуды.


Семейные ценности
Kharchenko Slava
Кот
 
Лети мой кот в далекие края,
Туда куда не доберуся я,
Где пуп земли, где Ойкумены шиш.
Стреми вперед летающий малыш!
 
Межзвездные застыли корабли,
Моторы им на старте завели,
Прогрели, и теперь куда ни кинь
Полета ждет ночного неба синь.
 
А я сижу и плакаю в окно.
Мне в шлеме полететь не суждено.
Я слишком стар, угрюм и одинок.
Не выдержать мне стартовый рывок.
 
…
 
Я бормочу, за стенкой кто-то лает
И только кот настойчиво летает.
 
Жена
 
В моей семье есть первая жена.
Она же первая, она же и одна.
Когда жена наращивает когти,
То я свои грызу зубами ногти.
 
Когда меня она целует в лоб,
То я смотрю на белый потолок,
И понимаю если б не жена
Давно б погибла вся моя страна,
 
семейный быт, соседи, кот и дом.
Ежесекундно думаю о том.
 
Труд
 
Пою псалмы тяжелому труду.
С трудом я никогда не пропаду.
Скрипи повозка, ишачок бреди.
Смирися и труди, труди, труди.
 
Так день за днем и так за годом год
Чего-нибудь, глядишь, произойдет
Врата разверзнутся и ангелы сойдут,
Меня почти бессильного найдут.
 
Склонятся и оценят красоту,
которую я потерял в труду.
 
Дача
 
На даче домик, небо и ковыль,
А в прочем я давно о нем забыл.
Сижу в Москве и думаю о том,
Как заработать праведным трудом
 
Писателя никчемный миллион.
Пожалуюсь на Путина в ОOН,
Что развалил литературный быт…
 
Никто не зАбыт или не забЫт.
 
Хотя, пока есть виршняя стезя,
Надеется на худшее нельзя.
Вон из Москвы — пых-пых-пых-пых, чух-чух.
Стучу на даче мухобойкой мух.
 
Дети
 
Корней Чуковский полюбил детей
Не потому что не было идей,
А потому что был изрядно рад,
Тому, что дети взрослым говорят.
 
Они щебечут, голосят, кричат,
В покое находиться не хотят
И весь мой дом, как пьяный агроном
От этого трясется ходуном.
 
Корней, Корней, - ору я в пустоту, -
Ты выбрал диспозицию не ту,
поймай детей и уложи в кровать,
ну, сколько можно, баюшки-баю.
 
Дом
 
Мой дом стоит, как каменный утес
И в этом его каверзный вопрос.
Доступный для соседей и людей
(настойчиво рифмуется с «идей»).
 
Зайди ко мне усталый флибустьер.
Беги ко мне постылый пионер.
Собаки, кошки, прочая чухня
Давно уже ютятся у меня.
 
Я утром обхожу свои войска.
Мой взор туманен, а рука легка.
Иду на кухню, брякнуть кофею,
Чтобы взбодрить идиллию свою.
 
Да здравствуют тугие закрома!
Да здравствуют просторные дома!
Да здравствует, покушавший поэт!
Я голосую в точности за эт.
 
Соседи
 
Вчера на даче у соседа
Я очень многое поведал.
Теперь сижу и жду ответ
(какой сюжет, какой сюжет!)
 
А за окном весна идет,
Давно уже растаял лед,
Щебечут что-то воробьи
(о се ля ви, о се ля ви!).
 
Исповедальна суть соседа.
Я очень многое поведал.
Теперь сижу и жду ответ
(каков сосед, каков сосед!).
 
Машина
 
Бежит машина по дороге
(граждАне, берегите ноги).
Везет жену, меня, кота
(все остальное — суета)
 
Когда-нибудь я стану юнгой
И уплыву на полюс Южный
Возьму жену, меня, кота
Туда, где нету холода.
 
Родственники
 
Родные мне всегда друзья.
Без родины прожить нельзя.
Они сидят и ждут меня
Позывы верности храня
 
Вот поезд мой спешит вперед
И на перрон идет народ.
Снимает шапки и польты
Родные дарят мне цветы.
 
Какой пассаж! Какой успех!
Успех у этих и у тех!
Вот подъезжает поезд мой
Сажусь и ухожу домой.



Отступление
Kharchenko Slava
1

так день за днем, мгновенье за мгновением
неслышным шорохом, прикосновением
в дом входит ужас, и не спит жена,
и хочется курить и у окна
стоять мне боязно - закончилась эпоха,
а у меня ни сожаления ни вдоха.

4

железные каски в парадных мундирах
в костюмах от Версаче
выскальзывают пунктиром
все переиначивая

а у меня маленький садик
а у меня маленькая работа
чего живу ради
от икоты до икоты

5

ты сидишь - я перебираю твои волосы
нежные, парусные
для чего мне голос
я в галстуке

я на трамплине, уверен и чист
иногда глух, всегда речист
ничего не понимаю, всего боюсь
не кололся и не колюсь

7

я не разбираю ни правых ни виноватых
если разбираю - немного
снег снег снег вата вата вата

так происходит с каждым
тянешься к пистолету
если был отважным
спасибо за это

генам, коду, имперскому воспитанию
война как война обед по расписанию

8

в этой кошерной жизни
есть место подвигу
иду последним выжигой
глаза вверх поднял

думаю - не заметят
думаю - пронесет
те или эти?
нечет или чет?

10

из множества религий
мне выпала самая воспитательная
указующе - обязательная

я сижу малышом верчу крестик
а вот, а можно, а если

но грозным перстом - по щекам
что возъел - за то воздам

11

мне старшему пионеру детства
преданному стороннику и соратнику
некуда деться
от повстанцев и ратников

все норовят больней ущипнуть
все норовят больней подслушать
этот путь - поистине путь
эта лужа - поистине лужа

12

я все понимаю, но зачем
так больно так вредно так изощренно?

неужели младенцы - коту под хвост?
неужели Федор Михайлович - идиот?

спи милый спи - шепчет жена

13

холодное лето
холодильник греет кухню
отдаленно где-то
что-то ухает

вздрагиваю, смотрю
на Николая - угодника
к октябрю
оформлю в исподнем

паспорт на имя гражданина К.
билет до финской границы
затекла рука
и не спится

14

терпя мои художества
до замужества и в замужестве
всматриваясь в мои глаза
ты понимала - я за

я вечное за
одно большое за

15

ничего не стоит
совершить поступок
этой весной
я топнул

16

предки скакали на конях
пращуры покоряли море
я прячусь не за страх - за совесть
отличный нюх - широкий мах

сижу, пою песни
одна другой чудесней



Вот облако летучая гряда
Kharchenko Slava
Вот облако – летучая гряда.
Из облака на землю льет вода.
За шиворот, по скулам, по щетине.
Заходит крейсер «Адмирал Горшков».
Своих встречают бабы мужиков
С зонтами, в плащ-палатках, в парусине.

Североморск — окраина земли.
И если б нас менты не замели
За самое обыденное дело,
То мы бы тоже наблюдать могли,
Как скорбно прячут в доки корабли
Ржавелое, улиточное тело.

Прекрасен мир, где тысяча дорог,
Где каждый знает плавленый сырок,
И нет причин чего-нибудь бояться.
На сером небе облако плывет.
Вся наша жизнь смешной круговорот,
Бесчисленное море комбинаций.

Тебя отмажет дядя Филимон.
Родная мама скажет: «Охломон».
Учитель в школе выставит отметку.
Вперед, вперед, любимая страна!
Вождям привет! Плакаты из окна:
«Народ, даешь досрочно пятилетку!»



Наш командир командовал полком
Kharchenko Slava
Наш командир командовал полком,
Твердил слова приказов матерком
И наблюдал, как вечером звезда
Охапкой накрывает города.
 
И всяк был сыт. В казарме лился свет.
Давали макароны на обед.
Крутились кошки, шелестели мышки,
Грозили гаупвахтой или вышкой
 
С плакатов краснощекие юнцы,
Которые годились нам в отцы.
И мне казалось с доступом к С-300
Нам выдали не то чтобы по триста,
Но весь запас, но весь двухлетний срок.
И в этом был особенный восторг.
 
Все представлялось, наступает миг,
а ты сжимаешь православный фиг,
И исламистов грозная волна
Пршепчет тихо: «Славик, нахрена».


А жизнь лежит, как линия судьбы
Kharchenko Slava
А жизнь лежит, как линия судьбы.
Мне ясно без волхвы и ворожбы,
Что все подвержено уместному порядку.
Что древний скульптор, гений и ловкач,
Всю череду невольных неудач
Записывает в школьную тетрадку.

И мы следим за старческой рукой.
Ни этот скульптор, ни какой другой
Не пошатнет устои мирозданья.
Отходит поезд в десять сорок пять.
Мне, кажется, что я люблю опять
Благодаря ошибкам расписанья.



Птичка гужевая
Kharchenko Slava
***
Заберу остатки клубники с грядок,
сморщенные ягодки, августовские недомерки,
сяду, присяду рядом
выскочкой, высокомеркой.

Так на лавочке каждый всего-то ровня.
Так на шоссе ты кровня или бескровня.
И в твоих ладонях ягода – цвет.
Ибо жизнь без цвета, что свет без бед.

Выучишь, не проверишь, пойдешь под откос.
Все потеха, заумь, игра, не всерьез.

***
За любовь мою земляника в ответе
на какой-нибудь самой глухой поляне,
где смешные, грузные, голопузые дети
гуртом льнут к земле, брызжут слюнЯми.

В этом лесу попиленном под названием жизнь,
В этом травяном мареве с ярлыком «отношения»
Так и готовься, так и держись
сохранить и взрастить в сражениях.

А я шелкопер и бахвал
сижу на пеньке, улыбаюсь дырками.
Уворовал, уворовал, уворовал.
У-у-у-у-у-у-у. Настырный.


***
Здравствуй мой брат,
приехавший из Абакана.
Не хочется врать -
дома ни одного стакана.

Засуха, пустыня, ни крошки хлеба.
За окном осень, хмурое небо.
В общем говорить не хочется.
Что ни слово – сбудется или пророчество.
Что ни шаг – движение к запредельному
и раздумия предпостельные.

В этом мире каждый
Не то чтобы ЧЧВ,
но подумаешь дважды
прежде чем перейти на «вы».

Только, что за таинство в слове «вы»?
Ни халвы, ни молвы, ни волхвы.

***
Странная привычка думать или додумывать.
Странная песня из радио или CD.
Дождь барабанит осенним думдумом,
а ты уставился в окно и сидишь.
 
Впрочем, всякое слушание сродни рисованию,
точнее не слушание, а смотрение.
Происходящему отыскиваешь названия
или придумываешь без зазрения.
 
Все мои друзья давно изменились.
Даже жена сходила в душ,
а у меня сплошная идиллия.
Сон, дым, чушь.

***
Если в Егорьевске на пустоши
стоят сосны карабинами,
а ты бормочешь чуть слышно,
наклонившись к стволам детиной -

значит здесь какой-то исток
или иная душевная дребедень.
В какой-то отдаленный срок
мой предок, выбрав день

оставил зарубку, заметку, кусок себя,
а ты стоишь детиной платок теребя.

***
Когда приезжают гости,
а у тебя ангина,
думаешь: «Господи,
какая же я скотина!».

Когда они заболели,
Сидят без телефона,
Ты вместо просмотра телека
Едешь поспешно к оным.

А машина шинами шуршит по лужам.
А ночные рекламы твердят: «Простужен».
А жена лопочет про новый век.
А ты гордо: «Я человек!»

***
Во избежание стрессового состояния,
когда уже и не знаешь, кто ты,
устраиваешь противостояние,
сжигая/поджигая мосты.

Так давно повелось в городах,
если не имеешь никакого покоя,
то говоришь вслух «Ах»
и отыскиваешь другое.

***
У вселенной случается праздник.
Два человека, обняв землю,
говорят друг другу разное,
а вселенная внемлет.

Все находят себе подданного.
Обнимают за плечи, глядят в глаза,
делая первый шаг пробный
на разные голоса.

***
Ходишь по кругу солнцем немытым.
Топ за топом, шаг за шагом.
Ручки за спиной, форточки открыты.
Гремишь погремушкой или флагом.

Что, к чему, зачем так бывает?
А любовь от этого прибывает.

***
Вот Вергилий шел, а за ним поспешно
автор неизвестный, а потому успешный.
Продвигался вглубь, чтобы проясниться,
а у нас дожди – время измениться.

***

Кремлевский штурман весело жужжит.
Кемп - Деведский воинственно брюзжит.
А за окном задумчивая осень
особенного ничего не просит.

Так одеваешься, рассеянно гадаешь,
Куда стремить и почему не улетаешь,
Куда глядеть и почему глаза слезятся,
И незаметно начинаешь притворяться.

Идешь, трясешь седою головой
Над желтою пожухлою травой.

***

Мой серый кот исчез, что и понятно
Ведь возвращение не то чтоб неприятно,
Но предрекает разные пути:
того готовься и того гляди.

За часом час, за поворотом поворот.
И тут народ, и там народ.
Из двух идиллий выбираешь «шиш»,
И просыпаясь горестно молчишь.



***
У меня теперь одно есть намеренье:
соответствовать времени веяньям.
Обсуждать заумно посевы пшеницы
в рваном халате на даче подле столицы,
чтоб сидеть следить за секундной стрелкой,
выпуская дым и бия тарелки.

Стану обеспечен и узнаваем.
Порасту коростой. Поубываю.

***
За мной придут другие времена.
Такие же, как эти, но получше,
и кто-то развалившись на подушке
такие же напишет письмена.

А я давно отосланный в полет,
Гагарин нахрен, птичка гужевая,
так много предрекавший наперед,
моргну глазами неживыми.

И в этом марге будет все о том,
что вроде бы должно было случиться,
что вроде бы могло бы приключиться…

Но все-таки не суждено!


Зимняя весна
Kharchenko Slava
Зимняя весна.
 
     Мяфу.
 
***
 
Я знаю - ты любишь меня недолго,
но в каждой любви, как в каждой войне
находится место не только для долга,
но также для проявлений извне.
 
Само изобилие этих поветрий
пристрастно влияет на частную жизнь.
И если я утром (вот странность) - приветлив,
то вечером буду не чаять души
в какой-нибудь самой пустой безделушке
и вздрогну, когда ты почти во сне,
раскинувшись рядом на мятой подушке
прошепчешь: "Иди ко мне".
17.01.02
 
***
 
Обдирая обои по причине ремонта,
я заметил, что если их рвать наискосок,
то получится две линии горизонта:
одна вдоль - другая поперек.
Видимо это от женского наличия…
 
Каждое утро, заходя на кухню,
я стал вытирать стол не ради приличия,
(от грязи не страдаю, не сохну, не пухну),
а просто оттого, что я тебя люблю.
 
Забавно…
17.01.02.
 
По "Новостям" что-то не так.
Вчера бы сказал: "Обрыдло".
Сегодня волнует собственный пятак.
Намедни расквасили. Думаю: видно или не видно.
 
Любимая женщина расстроится,
а я люблю близких.
Когда есть близкие - что-то строится.
Не высокО, не нИзко.
Какая-нибудь колыбель семейного очага…
 
Да здравствует буржуазный быт?… Ага.
17.01.02
 
***
 
Папа, я беспокоюсь, что у меня пойдут дети.
Вот ты беспокоился, когда целовал маму?
Я понимаю, в то время проблемы были не эти.
Хотя, если б ты беспокоился… Ну, конечно. То самое...
В общем ничего б не получилось,
а так на свете живу я.
У меня здоровые зубы, крепкие силы
и дружная семья.
17.01.02.
 
***
Если настанет бой - я куплю себе АКМ.
Сяду у окна и начну тебя защищать.
Я не мальчиш –Кибальчиш, не Данко и не Гаврош.
Просто меня достали вонючие крысы и грязные свиньи.
30.01.02


Несколько стихотворений
Kharchenko Slava
***

За пять минут до отправленья поезда,
когда уже неясно, что почем,
и кто-то суетливо возится,
подталкивая в бок локтем,

лишь в этот миг поймешь, что вместо жизни старой
из приходящих, уходящих и тэ дэ,
с гитарами, тамарами и стеклотарой
нашел успокоение. И где?

Почти что мимоходом от друзей
(с которыми расстался из-за ссоры).
И в доме появились шторы
и что-то, что возникло вместе с ней.

Став частью вместо "я" и только "я",
не лучше, не прекрасней, не дороже,
я растворился, как прохожий
в безликом океане бытия.

Так боль превозмогается затем,
чтоб получить вместо страдания
иной виток, иное мироздание,
иное состояние систем.

И если бы ни эта телеграмма,
то ли от тети, то ль от мамы,
с дурною вестью, с вестью никакой,
не понял бы, как я един с тобой.

Мы вместе год - ни мало и ни много.
Нет Бога без земного бога.

***

Хабаровск притулился горбуном
к спине усталой Батюшки-Амура.
Застыли сопки гипсовой скульптурой,
стоявшей в детстве под окном.

Я азиатчину люблю твою, но как-то
без едких слез, без уверений в том,
что возвращусь к тебе когда-то...
Скупой любовью... Но зато

и полоз присмиревший на асфальте
и рваная цыганская гурьба,
напоминают: вся моя столичная судьба,
метания, кульбиты, сальто

бессмысленны. Я дома только здесь.
"Я проводниц целую, как вакханок".
"Я без вина почти что пьяный".
И хочется и лезть, и сеть, и есть,

смотря в окно вагона на перрон.
Хабаровск! Я в тебя влюблен!

***

Будь другом мне, неведомый попутчик!
Я знаю, что в краю я этом гость,
хотя и думаю, что дома, но, небось,
ты тоже чувствуешь, голубчик,

во мне смешную позу или так,
какое-то иное лицедейство.
Пусть за окном вершится действо:
природы, времени, пространства. Что за страх -

оберегать себя от лишних треволнений,
следить, чтоб жир не капал на колени
и теребить карманы пиджака.

Я счастлив, что дорога далека!

***

Из той войны из пережитых битв
мой дед рассказывал про эту.
Как будто получил он мету,
иль после в жизни был так часто бит

за этот случай, этот эпизод,
когда погиб и полк и взвод.
От пятисот машин - металл и жесть.
Из каждой тысячи - в живых по шесть.

О, Одер, Одер - черная река.
И это ведь не Курская дуга.
Не битва под Москвой, не Сталинград, не Киев.
И это даже не Россия.

Под хмурым небом, вдавленным в гранит,
под взглядом дотов, влитых в соты плит,
нависших над водою, словно тать,
так не хотелось умирать.

О русский гений… Наш Наполеон.
Зачем я был в тебя влюблен?

***

Я задыхаюсь от избытка новых слов.
Я измеряю пульс по тиканью часов,
не успевая за потоком времени,
как пешеходный мост Андреевский.

Так иногда подумаешь: Откуда?
Что будет - обязательно забуду.
Что не случилось - не произойдет,
Лишь время движется, идет, идет, идет.

И нет ни объясненья, ни причины.
Молчание - обыденность мужчины.
Пролеты - руки, ноги - сваи.
Так не бывает? Да конечно не бывает.

Но что поделаешь, и вот, в конце концов,
Мое меняется лицо,
как будто кто-то с пешеходной высоты
отдал мне новые черты.

Июнь - Сентябрь 2002 года.

Слова

Так видимо пространство разобидится,
что самые ничтожные слова
безумной, оголтелою провидицей
войдут в мой дом без спроса. Но сперва,

разрушив чистоту ребячьих помыслов,
ударами в отроческую спесь
наветами или досужим домыслом,
добьют меня сегодняшнего. Здесь.

Да так, что не поднимешь больше голову.
Да так, что не захочется дышать.
Мне холодно не оттого что холоду
мне в детстве в сердце напустила мать,

а потому что самые ничтожные,
жестокие, бездумные слова
мне передаст бездушно и восторженно
безликая народная молва.

Дворник

Вот вечный дворник, потешая двор,
Скребет метлой по чистому асфальту.
Соседский мальчик, лапушка, Егор
Соседку ублажает альтом.

Избитых фраз полночная война
Мешает выспаться. Ворочится жена.
Ей чудится, что жизнь сотворена
Не Богом, а неандертальцем.

Мне нечего ответить ей в ответ.
За тех, кого я знал, я просто не в ответе,
А на ее банальный вывод – Бога нет
Не хочется орать при детях.

15.12.00.


Черная меланхолия стихи 2000 - 2002 гг
Kharchenko Slava
Черная меланхолия.


***
Славен путь от дома до работы.
Успеваешь закрыть глаза, отключиться.
Может приснится кто-то.
Тем более вокруг лица, лица.
Немея от холода, люди сближают свои тела.
Рассказ  превращает все в ничто.
Много ль природа дать могла,
Если б хотела и то
Вряд ли возможно что-либо дать,
Если человек не хочет.
Откроешь душу – благодать.
Не открыть – нет мочи.
Завтра, когда любой путь из пункта “А” в пункт “Б”
Превратится в выдох,
Я пожалею, что мимоходом при ходьбе
Тебе себя выдал.
А обнажаясь, наступает пресыщение.
Исчезает сакральное бытие.
Каждому бытию свое мщение.
Каждому чистому – грязное белье.
Видимо серых глаз небывалая глубина
Может привлечь лишь на отдалении.
Откроешь глаза – весна.
Закроешь – тени.
17.10.00

***
Забыв, что одежда не просто для тела,
А некоторый обряд,
ты мне отдала
все подряд.

Раз за разом убеждаясь, что твоя простота
Лишь ребячество или боязнь правды,
Я специально опаздывал на поезда
Ради
Того чтобы вызвать гнев,
Нездоровые эмоции.

Но человек даже поседев
Мало, что понимает: каковы пропорции,
Каково соотношение между “зя” и “незя”.
А взяв
Скальпель хирурга,
обнаруживает себя на хирургическом столе.
Присваивая обязанности демиурга,
оказывается на метле…

…Или злобно хлестать по щекам.
Орать: “Ты дрянь, перестань делать больно!”
Все устарело. Все хлам.
Довольно.

… Ты довольна?

Ветер стегает веткой пустой без листьев
По неуютным трамваям.
Буду одиноко молиться.
Растаю.
17.10.00.

Моему католическому прадеду.

Такая пустота бывает нечасто.
Разве берег какой-нибудь одичалый.
Финский залив.
И то если пришел, предварительно утолив
Голод к живым, добрым, милым, к смеху звонкому колокольчиком
(Господи при чем здесь он)
Даже уже будучи школьником
Его не встречал. Воз-му-щен!

Приходиться быть одиноким.
Вот Европа – пятка на пятке.
А у нас на сотню кв. км.  две дороги
И одно распятие.

А так исключительно повсеместно занят,
Но мысленно с вами.

Горю желанием по любовной тоске
На горячем песке.

Ибо во власти Амура говорю внятно.
Двигаюсь паровоза подобием.
Скажите, кому дать взятку.
Дам – бесподобно.

Тот, кто сумел забыться,
Тот забудет и станет героем.
Я не умею говорить.
Умею молчать втрое
Дольше, чем Хунгарулский хребет,
Чем потерянная кинескопа льдинка.

Живу сам по себе.
Не человек, а анимационная картинка.
17.10.00.

***
Спасибо обратной связи.
Позвонил друг с Казахстана, недавно сошедший с ума.
Ему прописали грязи.
А у нас зима.

Такое вот ужасное лето.
Тысячу дней и одну ночь.
Пишу письмо – нет ответа.
Получаю письмо – отвечать не в мочь.
От забытых имен – сыпь на коже.
От приходящих звонков – в ушах звон.
Слава Богу никто не поможет.
Даже, если поможет – из жизни вон.

Поэтому опираюсь на “багаж” цивилизации
И на философское осмысление его,
Нахожусь в прострации.
Кроме того
Мое мировоззрение страдает одышкой.
Тоненькой струйкой истекает сок жизни.
А жизнь, что дышло,
куда не повернешь – все равно провиснет.
Вот и хожу мучительно ночами по проводам,
Как мартовский кот, как лунатик или шизофреник.
Не поверите… Все отдам
За земляничное варенье.
17.10.00

***
Имею возможность стать умным. Но не хочу – замараюсь.
Ко всему прочему арабы беспокоят Израиль.
Не то чтоб я семит, но нос большой.
Мама родилась в Биробиджане.
Поэтому я за мир. Нефть упадет. Это хорошо.
Вчера встретил знакомого. Передал привет Жанне.
Бывшая соседка и жгучая сексапилка.
Не раз при ней чувствовал себя идиотом, лез в бутылку.
А вот передал привет.

Нет
Человек странное существо.
Через сто лет не замечает друга и обнимает врага.
Видимо таково его естество.
Хотя к чему предполагать.
Кругом факты, информация и цифры.
Информация от всех бед.
Но куда деть душу. Ее нельзя выбрать.
Душа монумент.
Памятник, но и память порастает мхом.
Такова природа человека.
Вчера – гений, а сегодня в толпе: “О ком
Это”.
17.10.00.

***
Во славу идеи мы выдумываем жизнь.
Чтобы оправдать жизнь, принимаем чьи-либо идеи.
То что было с рождения дано – не имеем,
А что приобретаем – уже утром утрачивает смысл.
Жена выдумывает любовь к мужу.
Муж говорит: “Нужен секс втроем”.
Слава Богу, наш мир запретами не перегружен.
Хочешь втроем – пойдем.
Ведь любое размышление, что о буддизме, что об иудаизме
Все равно приведет к ляжкам.
Хорошо быть никем. Хорошо быть дворняжкой.
Ходить по улицам. Показывать себя маргиналом.
Все в белом, а ты в алом.
Рим эпохи упадка. Нет скульптора, чтобы создать памятник.
Человек – памятка.
Колумб – это Петр, а Петр – это Колумб.
На кухне на пол упал стакан… Бум.
01.10.00

***
Что такое любовь? Это когда сильный овладевает слабым.
Что значит овладеть? Можно ли овладеть хотя бы собой.
Всеми оставленный ради денег или славы идет на разбой.
Любовник ради жизни идет на смерть.
Утопающий предпочитает твердь.
Но чтобы прослыть героем
Надо откопать Трою.
Или сжечь храм,
Предварительно накатив сто грамм.
Или развязать войну.
Или пойти ко дну.
01.10.00.

***
В дни, когда белое было белым,
А черное черней черноты,
Когда модно было быть несмелым
И “вы” говорить вместо “ты”,
Когда “Театральная” называлась “Площадь Свердлова”,
А на месте Храма зиял бассейн,
Гимн на стихи Михалкова
Я бродил по Бронной рассеяно.
Если остались слезы,
Если плачешь, все кляня
То поймешь. У всякого свои березы,
А у меня просто Москва.
Может быть и нужно было менять,
Но как-то не так. По чуть-чуть что ли.
К примеру научиться убирать урожай в поле
Или вынести “лысого” с Красной Площади.
Господи, как же “777” хочется.

Где эта девочка Лиза,
В легком прозрачном плаще.
Как я стоял на карнизе!

… И ваааааще.

***
Вчера был на выставке “Москва-Берлин”. Смотрел на картонную копию Гросс Хале.
“В греческом зале, в греческом зале”.

Творчество суть постоянная борьба.
Борьба с системой или антисистемой.
Вечная ходьба на пятьдесят километров.
Эдакий марафон.
Когда пропадает внешнее воздействие, то он
(человек) свои действия,
свои бесконечные битвы переносит на самого себя,
бьется с собственными запретами.
Для этого в ход идет, что угодно
И уже неблагородно
Не переступить, а переступив уже не с чем бороться.
Этот путь у нас целью зовется.

Вот N. Пять лет назад был неплохим поэтом. Вознесенского трепал по щечке.
А теперь ни строчки.
10.10.00.

***

Женщина не терпит, когда у мужчины два Бога.
Бог один и им она считает себя.
Если же познание или творчество – уже много.
Доказывай потом, что можешь познавать одновременно любя.

А познание, как любовь шлюхи.
Вчера открытие – сегодня неприятный осадок во рту.
Поэтому у меня мятые брюки.

Видимо написано на роду
Быть переносчиком нехороших болезней
и воскресным папой чужих детей…

Слава Богу, хоть не воскресну.
Ни среди ангелов, ни среди демонов, ни среди людей.
17.10.00

***

Казалось бы природа отдает все, что берет.
Но если и узнаешь что, то вряд ли наперед.

Шаг влево, вправо – все напрасно.
Как пенопласт выпрыгивает из воды,
Вот так и я (кому-то это кажется ужасным)
Вновь в колею… Разведены мосты,
И город притаился словно тать,
Чтоб утром зареветь белухой.

И как обычно нечего сказать
Очередной супруге.
19.10.00.

***
Там где гордо реет сикомора
Над янтарной солнечной волной
Отдавалась женщина шоферу
По любви, а не за четвертной.

Быт обрыдл. Остаток жизни вечен.
Дети выросли. Родители в гробу.
Все материальное конечно.
Нематериальное – табу.

Овевает влажный ветер щечки.
Опьяняюще скрипит песок.
От песка заел замочек…
Жизнь прошла… Всего двенадцать строк.

17.10.00

Мне не нужны твои иллюзии.

Мне не нужны твои иллюзии.
Мне не нужны твои мечты.
Огромный мыльный пузырь иллюзий.
Воздушные замки, хрустальные мосты.

Ты думаешь, я раздражена оттого, что ты опять стряхивал пепел на пол?
Или оттого, что ночью гремел на кухне пустой посудой?
Нет. Моя голова раскалывается надвое
Оттого что это твой мир. Он повсюду.

Глазеет с картин на стенах.
Кидается на плечи отражением в зеркале.
Высасывает меня. В моих венах
Давно не кровь. Что-то блеклое.

Я устала… Здесь везде ты.
В каждой пылинке, в каждой царапинке на обоях.
Я хочу свои мечты.
Я хочу свои иллюзии. Я хочу быть сама собою.

И пусть я сойду с ума.
Пусть белая карета примчится за мной среди ночи.
Но это будет мое безумие. Моя тюрьма.
Моя одиночка.

2.11.00.

Колыбельная.

Спи совенок, спи малыш.
Ветер бродит за иконой.
Тихо Бог сползает с крыш.
Ненадежный, приземленный.

Умирает месяц март.
Замирает месяц “осень”.
Мышь скребет…  Покушать просит.
За окном шагает Сартр…

Кыш – кыш - кыш.
Кыш – кыш – кыш.
Спи малыш.
Спи малыш.

Зарисовка.

Вот вечный дворник, подметая двор,
Скребет метлой по чистому асфальту.
Соседский мальчик, лапушка, Егор
Соседку ублажает альтом.

Избитых фраз полночная война
Мешает выспаться. Ворочится жена.
Ей чудится, что жизнь сотворена
не Богом, а неандертальцем.

Мне нечего ответить ей в ответ.
За тех, кого я знал, я  просто не в ответе,
А на ее банальный вывод – Бога нет-
Не хочется орать при детях.

***
Я полностью тебе не верю.
Хотя конечно ерунда.
Брак, возведенный на доверии,
Не утвердится никогда.

Приходится лететь в Отрадное,
Искусывая губы в кровь,
Чтоб убедиться: все отрадно,
Все благостно. Но вновь и вновь

Тупая ревность гложет душу,
И поднимаю телефон,
Чтобы узнать, чтобы подслушать
Он это или же не он.

***

Два небольших открытия (рождение и смерть) так привычны для человека.
Хотя, если разобраться, то знание подтачивает твердь,
на которой покоится общество.
Для нашего века
это особенно ясно и очевидно.
Даже обидно,
Что некоторые это не замечают.
Я исключаю,
тех, кто это просто не может заметить.
Хочется еще раз отметить –
именно не может. Очень желаю верить,
что солнце когда-то станет намного жарче
или намного ярче
и слепцы прозреют, а прозревшие возликуют.
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя (три раза).

***

Факт широко известен – наука это благо.
Вот и пришествие на Русь варягов
оказало космическое влияние на моих предков.
Так от дуновения свежего ветра у ольховой ветки
набухают почки.
Здесь надо бы поставить многоточие….

и удалиться.

***

Ох уж мне эта твердость духа.
Сила, оказывающая влияние так потешна.
Потерпевший поражение спешно
подсчитывает потери.
И если подойти к этому без истерики,
то проявленная слабость
дает мудрость. И вот из зав. лаба
вырастает гений, а из бродяжки – красавица.
Хотя кому-то это может не понравиться.
Что мы будем делать с бравурными маршами?
Куда пристроим барабаны и эполеты?
Нет ответа…. Ну нет ответа.
В конце концов, трусость – не смертный грех.
Э-хе-хех…Э-хе-хех.

***

У окошка мансарды сидит юноша и пьет кальвадос.
Рядом море показывает язык.
Женщина, пробегающая поблизости, надеясь на семейные узы,
поправляет парик.
Жарко… Рассвет утолил жажду
и смочил усы в воде, так жадно,
что где теперь этот рассвет, эта алость…
Все, что осталось

просто кальвадос, просто юноша…

***

У каждой кошки есть свой голубь.
Голубь для потехи и для утоления кошачьего тщеславия.
Когда кошка подает голос (чем собственно кошка и славится),
то голубь немного стесняясь летит к окну,
заменяя для кошки мартовскую луну….
Тьфу ты…Это для кота он заменяет луну.
А для кошки? Вот не усну
пока не определюсь….

Помолюсь…

***
От всех слов, что были выданы в детстве –
пришлось отказаться.
Как-то вышло легко, без самоедства.
Даже стало казаться,
Что скорее было утеряно, чем забыто.
Но раз за разом возвращаясь, вспоминая подробности быта
Того, что было, или могло быть,
Понимаю – все равно  пришлось бы забыть.

Но и к вошедшим словам такое же отношение.
Даже, если выдумаешь какое-нибудь жертвоприношение,
Наивную молитву, вроде Аве Мария –
Все такая же душевная лейкемия…

Хоть меняй гимн, хоть не меняй
Что изменит меня?

***

Озабочен известиями о будущей жизни.
Тут кричат апокалепсис, там – чиповая цивилизация.
Бывало, лезу под потолок на лестнице,
Думаю: “Ничего себе прострация”.

Обязательно хочу увидеть небо.
Так, чтобы взглянуть на мир, на маленьких человеков.
Вскоре вместо хлеба
Будет дыхание века.

Век уместился на одной ладони.
Линия жизни, линия смерти.
От рождения до агонии -
Смерчи.

А соседская девочка пошла в первый класс.
Качает розовым бантом, как кукла “барби”.
Все хорошо у нас.
Ни монархов, ни партий.

***
Весной всегда ломит виски.
Пухнут вены. Душа вываливается наружу.
И если ничего себе не простил –
Значит просто недуг не обнаружен.
Всякая дорога есть неустанный труд.
Вот и Бог – дорога.
Если ее (его) у тебя не отберут,
То под конец оставят совсем немного.
В том будущем сладость, когда один.
В том настоящем безумие - другие.
Если Господь – иерархия, то господин
Иные.
Плакать хочется. Ветку б вербы. Потолще.
Но даже в вербное воскресенье (потеха) молюсь по - лютерански
Или того больше
Цитирую Коран по-арабски.
От двух “но” не деться и не уйти.
Восток и Запад, сближаясь, порождают черные дыры.
Если что и дано России нести –
Это чтобы они не сошлись даже в эфире.

Хорошо. Вот Восток. Вот Запад.
Их хотя бы сформулировать можно.
А у нас даже запах
Что-то осторожное.

При чем, когда чувствуешь правоту одних и населенность других,
Поневоле возникает коллапс.
Если Россия стык,
То чьих лап?
Какие две ладони здесь орудовали жерновами.
Для чего колею выкатывали телеги.

Когда-то я был очарован вами,
А теперь страшусь даже неги.
03.06.01.

***
Все время хочется подправить вселенную.
Всевышний воспылал, выдумал законы.
Потом остыл, остыл несомненно
Да и позабыл оные.

А всякие гении щебуршатся, не спят, но молчат,
Хотя мучают и себя и нас:
Для чего луна по ночам
Высовывает в темень осоловелый глаз?

Просто кто-то вышел покурить.
Стоит за околицей, охает.
Ему бы самого себя спросить
Зачем связался с этими крохами?
15 мая 2001 года.

***
Из Салоник в Рим лететь так неприятно.
Словно воздух спертый заглушкой на темя давит.
Если даже имеешь билет обратно,
То осевшее в памяти давнее,
Скрытое, где-то подспудно зависшее,
Развернет самолет и потащит назад.
Лучше сидеть спокойно, слизывая вишенки,
с пирога, принесенного к чаю. Ад –
это просто избыток гемоглобина.
Это девушка у трапа – лучше б с платочком.
Из края где делают вина
Несусь в край где не напишу ни строчки.
Я сибирский парень, сижу как торговка в кресле.
Выбираю из двух своих предпочтений, из двух если –
Ничто пустоту, обман, бренность.
Энность.
22.12.00

***
Поспешный выбор не сулит тревог.
Раз приобрел заведомо поспешно,
То на вопрос “Прощай?”.
Ответ: “Конечно”.

И снова перекрестие дорог…

Я часть давно задуманного плана.
Из многих судеб мне дана судьба
Служить иллюзии, служить обману.

Где купола, где тын, где городьба?

Все растворилось в прозе городов,
В дыхании метро, в столичной неге…

Вновь Ленский. Выстрел. Но лежит Онегин.
Онегин – будь здоров…  Всегда здоров.

***
За тех,  кто много раз мне говорил “прощай”,
Я поднимал бокал, а тем, кто “здравствуй”,
Указывал на дверь, ведь дверь  прекрасна.
За дверью мир, где пьют абсент и чай.

Прости мне ежедневные труды.
Вся занятность лишь слабая надежда
На то, что в будущем мы перейдем на ты,
А этому  и снятая одежда

Не даст случиться, если близость душ
Не найдена, а найдены причины,
Чтоб не принять вечерний душ
И отвернуться от мужчины.
27.11.00


***

Кем же вы стали, поклонники интернета?
Где ваш последний танковый корпус? Ржавеет под Ржевом.
Будете долго еще вытирать сопли внукам
И подметать полы пустующих спален.
Старые тапочки. Жалкая поступь подруги,
Столь поседевшей, что снег за окном лишь побелка.
Рваный махровый халат. Глаза бандерлога.
Жар от камина. Бессилье в двуногой качалке.

А где-то войны проносятся мимоходом.
Новые нации делят останки вселенной.
Лишь на остатках первого лунохода
Заиндевела надпись: «Оля плюс Лена».

***

Помнишь, Рыжик, было раннее утро.
От перрона отталкивались электрички.
Ты смотрела странно, как будто
В неподходящий момент закончились спички.

Помнишь. Рыжик, я просил не оставлять перроны.
Что теперь? Отболевшие вязы
Озираются во все стороны,
Как младенец в пеленках увязший.

Мне остались: вокзал, разбитная бабенка, сыпь людей спешащих.
Буду смотреть вдаль… Жалко жить настоящим.

***

За размеренностью всегда скрывается сущность.
Каждый раз, когда обретаешь чувство меры,
Понимаешь – гораздо лучше
Избавиться от всяческой скверны.
Но в городах давно позабыли чудо.
Видимо, горизонт сходится с небесами напропалую.
Вывалилась свинцовой грудой
Череда твоих поцелуев.
Ночью глаза твои – бережное прикосновение.
Под зеленым налетом притаилась каряя пропасть.
Я всегда готов ожидать мгновения
Твоих приходов, скрывая робость.

Рафиеву

В давно забытой тишине,
в стране, где всякий знает меру,
приставленный спиной к стене
паду всего лишь для примера,

так как в манере не терпеть,
твердя на «да» – «идите к черту»,
мне захотелось захотеть
до боли, на разрыв аорты.

С воронкой ветра пыль встает.
Мгла воет брошенным ребенком.
Здесь сонный лишь не устает.
Здесь помнят только похоронки.

И взявший крест – бросает вспять.
Поверивший – меняет веру.
Ушедшие идут опять,
Ведя забытые химеры.

Здесь матери всего лишь быль.
Отцы – монголо-польской расы….

Царит сквозняк… Шуршит ковыль.
И государство давит массой.

Лето 2000 года.

***

Где-то на трассе Мурманск-Мончегорск
Елочка делает поворот направо, два налево…

Сначала был Адам. Из Адама возникла Ева.
Хотя Адам был не лучшей свежести.
Он бросил первую жену или она ушла от него из вежливости,
Возможно, в этом надо искать причину.
По все стране едут мужчины.
Везут конверты, сумки, пистолеты, иногда Библию.
Каждый первый читал Булгакова, каждый второй Дао Дэ Дзы.
Они многое повидали, но мало что видели,
Хотя в принципе неплохие люди. Мо-лод-цы!!!
Для них главное – доброе вечное.
Родители, дети, дом, жена.
Но иногда, когда виден Путь Млечный,
Их волнует страна.
Потому что от их действий или бездействий кто-то бедствует и умирает,
кто-то становится богачом.
И если нет на земле Рая,
Неужели мы ни причем

Может быть просто слишком рано.
Может быть, нам не везет.
Предопределение имеют люди, имеют страны.
Даже тысячелетия. Для тысячелетия одиночка ни в счет.
Но все решает желание одного человека.
Пусть он лишь символ или икона.
Сначала было слово. От слова возникло эхо.
С эхом придут законы.

И все-таки я люблю эту блудницу. Смешение стилей, нравов и пустоты.
А самое смешное, я знаю, любишь меня и ты.

***

Когда ты поешь - у меня дрожь по коже.
И еще комок поднимается из нутра
и застревает прямо в горле острыми гранями, когда ты поешь.
Ложь, которая преследует нас повсеместно
уходит на второй план, когда ты поешь.

Когда ты поешь, я знаю, зачем я живу
и для чего Господь создал женщину.
Вселенная до точки уменьшенная
спиралями входит в мои вены.
Галактики астероидной пылью, звездной пеной
вертят меня как пушинку, вращают дома, домов стены,
когда ты поешь.
А еще мне кажется, что я младенец.
Качают меня в люльке, мурлыкают колыбельные
долгой зимней ночью.

***
Нам многое предстоит перенять или освоить.
Даже может быть перестать бояться начальника.
Но не все сразу…Я например при слове “Савоя”
уважительно приподнимаю зад даже при виде откровенного хлебальника.

Ах, матушка Россея
Бескрайняя, быстрокрылая.
Стала ли ты рассеяна.
Не надо ли ни Азии, ни Крыма ли.

Хотя кого не спросишь – лучше вернуть. Лучше того…
А воевать не хочется. Грех… Вот такой Савой.

Детство прошло на танках, в броневых касках
На пороховых складах.
Учитель указывал указкой.
Класс говорил “Ах”!

Лебедем, волком, плач Ярославны, князь Игорь.
А Третий Рим стоит, но как-то выгорел.

Не от пожаров, наполеонов, просто так. От себя.
Ходит по городу нищий, нищие одежды теребя.
Глядят из окон глазенки детские,
Слезы текут по мостовой.
Мы ни вятские, ни немецкие.
Вот такой Савой…

Царь - ампиратор, обходя Онежское озеро
Обнаружил обнаженное сердце.
Царь наклонился над сердцем. Возится.
Некуда ж деться.
Трясет бороденкой, бормочет,
Наверное спаситель.
Завтра наступят белые очи,
И придет Креститель.

Он не лапушка, не скоморох, не дам, не выдам.
Он чей-то вздох или чей-то выдох.

Кошку Тшушу моют каждые семь дней
Добрые заботливые руки.
А для цивилизации вошек, живущих на ней
Наступает потоп…Суки.

Все начинается или заканчивается, обусловленной икрой или игрой.
Вот такой вот Савой.
1.08.00.


Безграмотность стихи 1988 1998гг
Kharchenko Slava
Северянину
 
Хризантемы бетона!
Соты огненных окон!
Ветер параболических,
блюдцевидных антенн!
Небоскребами вздыблен,
небоскребами соткан
воздух патоки черной,
запах улиц и стен!
Аллилуйя порядок
распростертых палаток,
тротуарных распятий,
зубоскальных реклам!
На ресницах
столицы
даже говор эмален,
даже говор печален
с говорком пополам.
 
Но местами попавши
в лебединые шеи,
в сталеносные вены
башен крановых спиц,
загорается слабость
то ль в груди,
то ль в коленах,
и рождается песня у подземных певиц.
Где же, где же
Манежи?
Что же, что же
погоже?
И похоже
на звуки со старинных пластин.
В разыконеннных ликах
та же скорбь, те же муки.
И рыдает гитара, и поет клавесин.
 
Фонари бледнолицые совещаются в тенях.
Бигуди бензовозов шепелявят мосты.
Проползают меж зданий стебли тонких растений.
Это тоже дороги, это тоже цветы.
 
Почему ты целуешь руки так осторожно,
словно хрупкие пальцы никому не нужны?
Словно завтра не будет, и совсем невозможно
слышать легкие вздохи, видеть зыбкие сны.
 
Обожать хризантемы, проводить параллели
от Востока на Запад, от Китая в Сибирь...
Тротуары росисты. Фонари заалели.
И над крышами зданий вьется терпкий имбирь.
 
Болванчик
 
Как мне объяснить тебе, что такое путь?
Как мне объяснить тебе слово «нельзя»?
Как влить музыку в твою душу?
Вчера я был мрачен и печален - плохо.
Вчера я понял, что ты узнала зависть и тягу к вещам.
Боль посетила меня, словно укус надоедливой осы.
Как мне объяснить тебе слово «нельзя»?
Как выдавить жало из твоего сердца?
Вот идет водопад. Он рушится вниз лавиной не потому,
что есть Ньютон, а просто по-другому невозможно.
Зачем препарировать Вселенную, если исчезла нота «соль»?
Как не возьмешь аккорд - все равно не достает истины.
 
Я долго думал и решил молчать,
покачивая головой как китайский болванчик.
 
О-хо-хо. О-хо-хо.
Где моя музыка?
Где твой тамбурин?
 
***
 
Ты можешь говорить как прежде,
Что моя одежда
Не соответствует канонам великого чувства,
Или что я во сне вздрагиваю как отчаявшийся перед шедевром искусства:
Все это лишь страх перед сближением с иным интеллектом.
Мир вымазан чем-то блеклым:
Блеклые глотки метро, блеклые лица;
Солнце - не блики, а спицы.
Лежишь на животе - не спится,
А если спишь - ничего не снится,
Какой блеклый мир, какие разные мы:
Ах, ах, вот сейчас вроде бы наши умы
Соприкоснуться... Но нет:
Мы лежим как два врага переваривая обед,
И за окном осенний вихрь.
Из мутного телеэкрана говорят о размеренной жизни,
О любви к Отчизне;
А я люблю когда ты гладишь рубашки
И называешь меня соблазнительным типом.
 
Кусторицу
 
Как давно я жил, для чего я выжил.
Сотни лет назад, тысячелетья.
Строил пагоды, упивался ветром,
и когда вода наполнялась илом,
я сажал ростки, чтобы рано утром
проползти у ног хвастливого мандарина.
Боже мой, зачем, для чего я выжил?
Чтобы вынести поколенья смуты?
Чтоб цитировать забытых поэтов
в келье затхлой монастыря буддистов?
 
Буйство времени не имеет красок.
Даже сакура не желает цвета.
Град Рязань горит. Сколько ж света,
сколько посвиста, стонут кони,
чтобы где-нибудь с седоком монгольским
завалиться в грязь на просторах чешских.
 
Боже мой! Зачем поколенья смуты?
Языки костров. Круговороты.
В этом пламени проходил повзводно
то горящий Рейхстаг, то Мадрид, то Киев.
То ли блеск мое сердце выел,
то ли плеск воды Хуанхэ равниной?
Почему я не был Джордано Бруно?
Для чего я хворост швырял в кострища?
Сколько нас еще? Миллиарды? Тыщи?
Или за спиной моей крылья плещут?
Или в голове моей ветры свищут?
 
Все Чечня, все Сербия, конкистодоры.
Это я стрелял в непокорных инков,
плавил в золото Амазонки джунгли,
рвал одежду на готских девках,
повторяя все: нет уж меры,
где же символы, где же вера.
 
Да и можно ли в иступленьи,
кровью, чавкая под сапогами,
говорить, что смута не поколенье.
Смута - в нас. И иссякнет с нами.
 
Когда где-то ужас скорби,
Я облизываю языком губы.
Будто скорбь меня кормит.
Мы не лесо, а душерубы.
 
Боже мой, как приятны скиты.
Как милы хвастливые феодалы.
Почему в огне не забыты:
Предуралье, сакура, Критские скалы
 
Пишем письма
 
Сладко множится в апреле запах прожженных проталин.
Пишем письма, понимая - где-то спрятался художник.
Здравствуй, мама. Те ли думы? Так ли хочется заботы?
Или просто в доме пусто? Скорбно делаешь ремонт.
Опасаюсь новых судеб. Каждый день шагаю полем
или зажигаю спички на унылом пустыре.
Говорят давно болею. Паранойя. Паранойя.
Чутко слышу. Все предвижу. Навеваю жуткий страх.
Лишь поэтому в молчанье провожаю ход событий,
не боясь прихода ветра и ухода лучших дней.
Что ты можешь в гонге битвы, в вихре слез и сожалений?
Положить ладонь на сердце или толпы под топор?
Так оборванный листочек, заметаясь под скамейку,
больше прав, чем хищный ястреб в необузданном броске.
Научись ходить по струнке, верить в странные приметы.
Вот сегодня целый вечер прошибал холодный пот.
Все казалось, что я идол в непонятном соплеменьи,
и стекает кровь девицы на гранитные глаза.
Так и я. Пишу обычно. Где найти, что я художник?
Покажусь немного в людях - обвинят поэт и маг,
и пойдет молва по свету, что гармонии
не знаю, верю в темень, пью спиртное и колдую по ночам.
1999
 
Медведицы
 
За океаном тоже бывает вечер,
как сотни леонидов, жалящих окна,
как жаркие стрелы порезов глаз.
За океаном с котомкой шагает вечер.
.....
Подпрыгивая на бордюрах шоссе,
колесные шины встают на по-па.
Малыш спрашивает: Папа,
отчего такие глаза у медведиц?
- Это не Медведицы.
- Это Ковш.
В спелой горячке,
опираясь на локти,
бедное животное упало в небо
и расстелило лапы на Север, спрашивая:
"Зачем люди славят зоопарки?"
Вот в парках такая погода!
Девочки в бантиках кидают мячики.
Из окон рвется Сен-Санс:
чистый звук,
чистый воз-дух...
 
Не переношу на дух,
когда губы говорят не надо,
нет сил, не будет больше.
Но что тоньше:
любовь или бережное отношение к слуху?
Но что слаще:
яблоки или мертвые враги?
Звуки
как муки,
звуки
не с руки.
Кисти размазывают по стеклу
слезы.
Небывалый успех!
Лишь по утру,
раскрыв створки ушных раковин,
узнаешь
приближение завтра,
осознаешь,
что такое вечер.
Так капли пота рождают росы.
Так улетают на юг птицы
в зеленое никуда, к Солнцу,
к благородному Солнцу, в далекое никуда...
 
...Да.
Это белые спальни.
Пустые, кружевные белые спальни.
В них ежедневно справляют праздник
встречи нового мира,
встречи нового тела.
Ах! Почему ты горюешь больше,
чем мать, потерявшая сына?
Прости. Оставь меня. Ты
отдала частицу себя,
не веря, что для тебя
я откусил полтела...
 
ниже живота.
Жжение, какое ужасное жжение!
Это в степи горит Солнце,
от пахнущей золой пшеницы.
Злой
Бог, ощерившись
в усмешке,
кричит беспардонно...
Не верь ему.
Еще вчера,
когда цокот копыт вдавливал
в пыль дорог подковы,
и падающий путник
цедил сквозь зубы: " Отдайте ",
он пел Аллилуйя
и поил тебя молоком.
Не верь.
Будь умницей, помаши маме ручкой...
...
Набивая полные карманы,
избегая полых купе, поезд делает шаг, два и ...,
облокотившись на серые брючины мужчин,
вытаскивает тебя и говорит: " До свидания ".
Ведь здесь никого не будет,
и через час наступит завтра,
перерастающее в сегодня.
 
Львы
 
В направленных взорах фонарных,
под тенями свежей листвы,
используя все, что дано Свыше,
с Богом на Вы,
на Ты с женщинами -
жеманными, великолепными, тургеневскими-
встаю на колени, говорю -банально -
о бесконечности Вселенной.
 
Милиционеры - Львы
нашей жизни бренной.
Как газели перескакивая от
одной власти к другой,
проститутствуя, не меняясь,
они чистой и жесткой рукой
бросают природу в невменяемость.
Желтые, грязные ручейки-
весенние вены Москвы :
как ласковые лу-чи-ки
гладят, лобзают, обтекают подо-швы...
 
Львы-
это не просто
статуи ленинградские,
объятия братские.
Паточная неизбежность.
Высовываешь руки, вязнут ноги, ноги-
промежность.
Как муха на липкой ленте
я запал на потустороннюю власть.
Измучился, изуродовался, надругался всласть.
Быть мне мухой. Быть мне кусочком металла,
притянутым магнитом.
Боже, как же мало -
безумно мало
Свободы...
Задыхаюсь, замерзаю, изменяюсь.
Спешу на воды..
Лежу в песках: Солнце микроволновое с оранжевыми веснушками
растапливает мой металл.
Гаснет запал.
И уже поглаживают, как кобелька, узловатые руки эпохи,
а я подавляю вздохи
и радостно повизгиваю.
 
Но море- это плановое течение жизни.
Барашики - мое вожделенное состояние:
противостояние
мира и власти.
Мои страсти,
как тени ночного кошмара
бушуют извне, бушуют во мне.
Порядок идет за порядком.
Рождаются дети из чрев.
Мир будет расплющен достатком.
Мир - Лев.
Желтая грива, лапки - лапочки,
Порезы когтистые,
Укусы клыкастые.
Браво!
Навязчивая идея:
власти - зубастые,
женщины - грудастые.
Чего стоят бдения при луне,
посвященные красоте и величию Духа,
если во мне
болезнь?!...Сухо
в горле, губы - потресканная земля.
За горизонтом слабое красное свечение.
Мертвые не уходят, тем более убитые
на ненужной войне.
За горизонтом они проходят лечение
от Ада,
от липкой ленты
властной, кровожадной.
У них жажда...
Патологическая...
До маленьких, свеженьких младенцев...
 
Я люблю холодное полотенце,
вымоченное в ключевой воде.
Последнее, что осталось:
Такая малость.
Лежишь в траве ( чаще воображаемой ),
потираешь виски
и жаришься на Солнце.
 
***
 
В степях кубанских выжженных,
В тундрах ягельных клеверных
Мы для чего-то выжили
И почему-то верили.
Где тот Кавказ? Где Азия? Я позабыл Украину.
Быть империей жалобно.
От Авеля и до Каина.
Как не ходи колоннами, как не бренчи оружием
Очнешься и обнаружиться,
Что бюсты твои заляпаны, сквозь мрамор бьются растения
И блики плывут светотенями по заголовкам газет. Я не люблю пророчества,
Порой забываю отчество,
Дом детства мною забыт.
Там шхуны ветшают на рейде, мелеет старая заводь,
Лишь группе приезжих финнов о чем-то устало вещает
Чудаковатый гид.
 
Бисер
 
Синий бисер на детских ногах.
Ужас и страх
в глазах
матери.
Хорошо, что девочка была
не в чулках.
Еще хуже,
что зарплата мужа
Заставляет его пить.
И так не хочется мыть
посуду.
Не буду,
говорит женщина
в поисках хозяйственного мыла.
Кстати, не забыла
ли старшенькая
поставить будильник.
Счастливая. Такая страшненькая,
что насильник,
живущий этажом выше опускает глаза при встрече..
У нее будет весна
сгорбятся плечи,
Шахматная доска морщин,
словно стена,
покроет лицо...
Спи.. Не надо расстраиваться...
 
Перед глазами все растраивается:
муж и две дочки,
или два мужа и засохшие цветочки
в треснутой вазе
(это младшенькая в игривом экстазе
уронила хрустальную безделушку
на пол )...
 
Почему подушка
утром такая сырая,
и прямо от края
кровати к углу тянется луч?...
Не луч,
а об-руч.
Раскаленный сидит на висках, как шапка,
сгребает в охапку
и говорит голосом начальника,
и все повторяется с начала,
как синий бисер на ножках старшенькой.
1995
 
Белый я, белый
 
В белом каскаде белого
как полотно художника, словно изгиб детали, словно мазок запоздалый,
дальноплановый, дымчатый, цвета чуть-чуть переспелого,
закашливаюсь. Едва ли
спасет сигаретная спешка,
никотиновая передышка.
Подбрасывая монету,
думая орел или решка,
взрываюсь: Нет меня. Не-ту !
В тесноте трамвайных истерик,
Кивая на вопрос: Выходите?
Вглядываюсь в глаза плакальщиц - мутные, слепые, бесконечные.
Господа. Я холерик.
Вы меня выводите
из себя. И несете как транспарант,
бросаете в шапки попрошаек.
И поделом. Я неценен. Это они эпоха. Это они талант.
Сотни обезличенных, толпы толп, стай и стаек.
И разодранный тишиной ночи,
Я вижу машины бледные и скуластые.
Хочется им бензина. Нет мочи.
Гляжу в их зрачки глазастые.
И задыхаюсь...
Какая бедность, какая невостребованность
за этими окнами, где сидят инженеры, гении и несостоявшиеся музыканты.
Меня охватывает ревность.
Ведь я нашелся. Я прейскуранты.
А-а-а, не надо иллюзий.
Все что стало однозначно проторено.
Я слышу блюзы,
но как-то странно и ускоренно.
А кроме того у них есть братья, которых могут забрать и заставить убивать.
Поэтому нет ничего лучше мягкого хлебного мякиша и желания спать.
Просто отсутствует иерархия.
Анархия.
Я рожден в водовороте
народа.
Осталось лишь воспоминание о люльке, в которой меня качала мать.
Лучше не просыпаться, лучше спать...
Правда, что есть купол неба?
Правда, что под куполом женщина с перламутровыми глазами
кидает крошки хлеба?
И долетая до земли, они обращаются снежинками - белыми осколками неба...
 
Белый я, чистый белый, белого снега белей,
Где эти милые ласковые порою слишком доверчивые - от этого веселей.
И как щенок обалделый
От талой весенней воды
Белый я, чистый белый
Жаждущий теплоты.
 
Перегрузка
 
Сигареты выхлоп
нашептывает - болен.
Болен я болен.
Хотел воли -
получил ужас.
Кружит
мир разрывами линий.
Иней, иней улегся бесстрастно.
Мир из теней. Невыносимо страшно
чувствовать - позабыл эпоху.
Лопасти самолетов, поездов окончания,
атомные ледоколы, чайки, чайки,
бризы, распахнутые окна.
Где это оканье? Где эта прелесть?
Вереск. Вереск.
Веет ветер. Гонит мусор.
Лишь музыкант трогает струны.
Грустно...
....
По этой дороге хохлушка
каждое утро скрипела тачкой,
и падали яблоки в пыль дороги,
и сипло слетались стаи птиц.
 
Как много лиц!
Мне двадцать семь,
и время спрессовано, словно всем
не хватило дыхания на бугорке,
словно линия на руке
оборвалась не увязав концы.
Господи, какие слепцы!
Бьемся в падучей, орем в лихорадке.
Мир изменился: распады, распадки.
Кажется я давно на лопатках
бью по татами потной ладонью.
Больно! Больно! Больно!
Вытаращи это дикое горе.
Этот расплесканный жаром метал.
Я забыл историю.
Я ничего не читал.
Гурьба городов. Пыль деревень
Старославянский. Новорусский.
Десять лет тело тень
не отбрасывает...
Перегрузки...
3.04.99
 
***
 
Сказав два слова, раскрыв глаза,
громом молнии извергая,
ты выходила из-за
обнаженного дверьми трамвая.
И разбрасывая крошки поземки,
прихлестывая губы замершие,
болтались вышитые кисемки
о талию опершиеся.
Скажи, кто подворотни вымел,
раскрасил срезами зеркала,
крошечные ранки выел
на подтеках стекла?
Ошалел от нахлынувшего счастья.
Еще бы! Такое неестество!
Милая, родимая - здрасьте...
 
Всего
два дня минуло с мгновения,
когда лист телеграммы сжимая,
ты даже себе не верила,
что все-таки живая.
Но он ли резко слова чеканил?
Он ли выталкивал из прихожей
сильными, нежными, ласковыми руками
человека змеинокожего?
 
Стояла на морозе привидением.
Босая почти. Во вьетнамках.
Только настойчиво «Тэни», «тэни»
повторяла цыганка.
Боже! Зачем придумал слабость?
Как красиво взглядом сжигать сено.
Хорошо была лавочка,
да снегу не по колено.
Долго колышками ресниц
царапала по задубелой руке
Медленно звезды падали ниц
к заиндевелой реке.
 
Вечер раскрылся, зажглись фонари,
затих младенческий плач.
Не прилетели в Москву снегири
С подмосковных дач.
 
Ангел
 
В промокшем от сентября Париже,
Над мостовыми Монмартра,
Между картин художников
Проносился твой ангел.
Он шептал по-французски,
Он картавил по-русски;
У него на ладони карта -
Моей судьбы ангел.
Я все это где-то слышал:
Так говорил Заратустра;
Что жизнь эта ради жизни;
Эта любовь в полете;
Этот Монмартр французский;
Эта московская осень...
Но до чего же грустно-
Клекот взахлеб дождинок.
Треск парусиновых тентов,
Смешиванье слезинок
С прорвой ингредиентов.
Жизнь твоя - ради жизни;
Жизнь моя -это карта.
Вчера у меня в колоде
Не оказалось туза.
Зато две бубновых дамы
На мостовой Монмартра
В белых плащах прозрачных
Мне закрывали глаза.
Так говорил Заратустра,
И на московских улицах
От этого в полдень пусто,
И жутко хочется жить.
 
Вмятина
 
Ты лежишь у меня на груди
говоря, какая костлявая грудь.
Еще бы. Я не ел целый день и впереди
точно такая же муть.
Хорошо, что ты есть,
что иногда приходишь курить и слушать стихи.
Мне немного грустно без
твоих загадочных и плавных стихий,
без твоей очаровательной хрипотцы.
Накинь плащ, на улице - дождь. На дереве напротив окна,
у иволги птенцы,
но ты знаешь, она тоже одна.
Смотрит печально и выжидающе
на то, как ты стряхиваешь пепел.
Прелестная картина. Много желающих
посмотреть, как ветер
путает волосы и безумствует над телом.
Но все проходит и кончается, как лотерейные билеты,
И лишь у меня на груди остается теплая вмятина.
1989
 
Мончегорск
 
Замучился таежный Мончегорск...
Здесь добывали никель, но позвольте.
Земля не вечна, движутся моря,
лысеют горы, падают пространства,
и между нами, честно говоря,
Земля подвержена любви и пуританству.
Но выбрана дотла ее любовь.
из глубины уж более не бьется
задорная мальчишеская новь.
Руда иссякла. Ничего не остается
как двинутся куда-нибудь вперед,
где дали ошарашенные новым,
подрагивают детскою щекой...
 
Кругом мертвяк. На тридцать километров.
Как хорошо, что есть еще зима,
иначе громыхали б как фанфары
поскрипыванья елей на ветру
а так ...
смерть, запустенье ко двору...
 
Где ходит ветер рваный и голодный,
прощаю людям трудовой порыв.
Как точка во Вселенной, как пропажа
стоит красавец аэровокзал.
И тишина ползком
шуршит по залам,
спят стюардессы, поджидая рейс.
Все умирает. Здесь руды не стало...
 
Воркование полей
 
Мне часто кажется, что дни совсем иные,
а время потеряло нить событий.
Там в глубине осталась где-то память
о самых теплых человеческих исканьях,
что можно говорить о смысле жизни,
о трепете перед печатным словом,
о женщине, как мере жизни -
красивой, статной, полной вдохновения...
Все наше ликование истлело,
как крохотный листочек “ Я ушла”.
И вдоль шоссе под фонарями бродим,
сжимая кулаки до крови.
Твердя себе: “ Забытое - забыто”.
Твердя себе: “ Ушедшее - ушло”.
Ведь ты родился любящим ребенком.
Плыл тонкий шлейф из ласки и иллюзий.
Какие игры - блеск воображения!
Какие звуки - воркование полей!
 
Звонок
 
Но где же,
долгожданный звонок?
Наверное телефонный сигнал
застрял
в ленте Мебиуса из проводов.
И даже рев
моего биополя,
моей паро-нормальной мысли
также зависнет-
до боли-
в этих облаках смога,
в этой дороге
из радиоактивных полос.
И зачем раскалывать атом,
если потом
я не слышу твой голос?
 
***
 
Мой дед ходил в кожаной куртке.
Прадед танцевал на балах в Петербурге.
Дед убил брата.
Прадед привел англичан в Мурманск. Потом вместе с ними ушел обратно.
 
Все это было и ничего не стало.
Могилы зарастают. Герои сходят с пьедестала.
Сойдут и те, кто их заменил или заменит.
Мой сын не знает, кто такой «дедушка Ленин».
 
Но я то, я. Вчера был в Таганском парке.
Кружились карусели, Было жарко.
Парк величествен. Настроение прекрасно.
Парк стоит на кладбище. Ясно все на улице. Хорошо и ясно.
 
Это груз на моей спине висит и к земле тянет.
Что с нами было. Что с нами станет.
 
***
 
Чай горьковатый
Будет душу вынимать.
Здесь мы воевали когда-то,
Хотя не хотели воевать.
Здесь мы убивали когда-то,
Хотя не хотели убивать.
Сестра не признавала брата,
Брат не хотел сестры признавать.
Будем теперь бродить по аллеям
С волосами распущенными седыми.
Мы никогда не болеем.
Умираем молодыми.
Словно реки равнинные
стали горными водопадами.
Убивали невинными.
Очнулись – листопадами.
Крутимся, вертимся, падаем пожелтелые.
С одной стороны красные, с другой белые.
Вихрем наземным стелимся, кружимся.
Если б я знал судьбу – думал - бы она в кружевах,
Если б я чувства знал – думал бы – они вечные.
В могилах лежат самые человечные.
 
Волос
 
Каждое утро я вспоминаю тебя и тело,
жадно принюхиваюсь к подушке
в надежде не упустить запах,
судорожно спасаю рыжий волос,
пряча его под оргалит стола.
Смог ли я затянуть в паутину чувства?
Буду ли я всегда выгибаться тигром,
чтобы утробно льстиво рычать пред ногами,
или же кто-то иной в испанском берете
через паутину пространства
всосет твою душу и задышит тобой.
10.02.99
 
***
 
Придыхание осени говорит твоим телом.
Ты ускользаешь – такова природа.
Мир черно-белый.
Мир – женского рода.
В нем мгновения – застывшие всхлипы.
В нем женщина – череда уходов.
Ветер отчаянно гонит листья липы,
Бормоча: «Успеть б к восходу».
Но восход входит нехотя и неявно,
Словно за углом притаилась чудачка с косою.
Так же судорожно обрывается пьянка
Грязной дракой за женщину босую.
И поэтому в мир не выходят звуки.
Звуки драки безопасней шелеста листьев.
Тени, блики, рассветные перестуки
Напоминают заломленные кисти.
Но мазок художника – черта на обоях.
Перед чертой мы с тобою.
От тебя то гроза полыхнет нечеловеческим хрустом,
То глаза остекленеют, а в глазах – пусто.
 
Дождь
 
В огромном сибирском лесу, попав под сентябрьский дождь,
Я стоял под сосной, курил "Приму" и вспоминал прошедшее лето.
На тебе были шорты, белая блузка и странных размеров брошь;
Не хватало лишь малинового берета, но было жарко. Было лето...
Под струями теплого дождя намокли твои волосы,
пахнувшие заграничным мылом.
Я пел в полголоса...
Ты помнишь как это было!
Как в полузатопленном подъезде, поцеловав мою мокрую щетину
Ты оставила зонт, который забыла раскрыть?
Идти было далеко, не поймать машину...
Хотелось смеяться и, отчего-то, выть.
Может быть потому, что у меня был зонт
Как последняя ниточка, как новогодняя открытка.
Я заболел: не пошел на работу, нарушил КЗоТ,
Забился в скорлупу как улитка;
Лежал на постели, курил в потолок...
Лишь много позже купил билет - уехал на Восток
Где очень мало людей и очень много дождя...
1994
 
Владивосток
 
Бормоча, перекликаясь
засыпают: мостовая, окна,
свинг потухших улиц,
пики, мачты, дамбы, сваи.
Фонари переглянулись.
 
Зазывает свет рекламы.
Вспышки - это телеграммы.
Вспышки - это светограммы.
Тонны чувства. Строчек граммы.
 
Оборвалась и отлипла, отлетела, отмахнулась
тенью птицы серповидной
сизоватая сутулость
зыбких теней, силуэтов.
Что же это? Как же это?...
 
Словно первая струна
трепыхается луна.
 
Светляки
 
Ты не знаешь, что такое в небе светляки?
Что такое робкий шелест бархатной реки?
Что такое поезд гулкий по ж/д мосту,
бесконечные прогулки прямо в духоту?
В сухость августа ночного, в перепутье троп.
Где-то чавкнет хвост налима, прошибет озноб.
По излучине, по бедрам матушки-реки
жгут костры, сосут цигарки люди-рыбаки.
Ты рождаешься свободным. Лишь тебе понять,
почему без "валидола" сердце не унять.
Почему так сложно выйти и упасть в траву,
языком лизнув шершавым неба синеву.
 
Разговор
 
Ты сидела на неприбранной постели,
по комнате валялись разбросанные вещи,
Казалось вечер
зализывает раны..
И странно,
что этот разговор затянулся на целый год...
Вот
наверное время - это петля,
и для
чего совсем непонятно.
Никто не знает: «Зачем?».
Лишь невнятно
цокает секундная стрелка, и вместе с тем
твои ладони теребят бахрому покрывала.
Бывало
эти нежные пальчики перебирали мой черный загривок,
и я игриво
целовал твои колени...
 
Время - это тени...
Тени от люстры, от проезжающих автомашин.
(«Шин-шин-шин,» -
скрипят шины от действия тормозов.)...
 
Я произносил какой-то рев,
какие-то непонятные ненужные звуки.
Муки
от моего концерта пробегали по твоему лицу.
К концу
разговора ты сказала,
что устала,
что с вокзала
через час уходит последняя электричка,
что с непривычки
я могу опоздать,
и что нам надо расстаться,
чтобы разобраться
в своих чувствах
и стать добрее.

Сквозь десятки лет, сквозь года и вечность/ Ватутиной Маше/

Сквозь десятки лет, сквозь года и вечность
Воспоминание о том, как я сумел остаться жив
В этом вихре, стеная, где человечность,
Воспримутся, как святотатство.

А зачем стенать, посмотрю немного
На вечный огонь, на печей пепел.
Пятерней лежат, логовом
Стрелы могил. Был же путь светел.

Экий штамп избитого словоблудья.
Просто воздух вислый струной напряженной цокал.
Падали из окон грудью молодые судьбы,
Словно осколки стекол.

Знаю Родина – это застолье или
Скрип сапог кирзовых. Он был, он есть, он вечен.
Потом солдатским на кожу вылили
Порох битв, стенанья покинутых женщин.

А Христос обжегся. Нам бы его прохладу.
Темпом маршевым, батальным галопом, надо или не надо.
Предки мои вешали щиты на врата Цареграда.
Холодно, холодно. Одна отрада

Эта равнина русая – безмолвное безлесье.
Поколеньем блудным давно ищем веру.
Даже демоны в наших душах крестятся.
Возьми их холера.

 
Тьма
 
Сегодня утром, открыв глаза,
думая на капельку пота, что это слеза,
я понял, что ты меня не любила,
не любишь и...
никогда не будешь любить-
одетая или "немного" в неглиже.
 
Хочется пить...
К тому... же:
дикторы как диктаторы-
сытые, бородатые...
Но записи магнитоальбомов сохраняют хоть какую-то надежду.
 
- Ах где же
этот мальчик с голубыми прожилками на одухотворенном челе?
- Сейчас все более навеселе.
 
Не хочется думать, что мир
начинается прямо за окном:
Сахара. Анды. Памир...
Он заканчивается за моею рукой.
Далее он другой.
 
Где-то в районе Каинска.
В автобусе «один», «два» или «пять»
(«три», «четыре» в природе нет)
опять
тебе предложат дать по мордЕ. Хорошо, не станут стрелять...
Впрочем, я
безвременно ушедший от вас в детстве,
растоптанный в юности
от креативизма и вьюжности -
ловелас.
 
Креативизм-кретинизм.
Система сошла с ума.
Вы сошли с ума.
Землетрясение в районе Мадагаскара. Десять погибших.
Кромешная тьма...
Сотня ушла от жен. Жены сошли с ума.
А ты?
 
- Отчего слово любить?
- От любо.
(Ты всегда добавляла «дорого»- получалось грубо.)
...Слишком короткая стрижка.
 
Росcии тесно в американских штанишках.
Смотришь куда-то. Без края. Без рая.
В гостиницах не топят.
В поездах-сараях - хуже: воруют.
 
Я буду петь дифирамбы. Расточать слезолестивый газ...
Но умоляю, заклинаю Вас:
не надо резких движений -
это не Америка.
Это Россия!
Боже мой. Аллилуйя. Мессия,
спаси нас грешных...
Хотя конечно
ты всегда была холодной и ледяной крошкой,
как снежная кошка,
почуявшая добычу.....
(«Добыча угля упала до уровня 1913 года.
Небывалое обнищание народа.
Клоунада в верхах.
Власть в сапогах.»)...
 
Животрепещуще представляю лишь «СНИКЕРС».
Казалось бы, на Марс летают аппараты,
женщины полюбили вибраторы,
но во всем ощущаешь, что мужчины бесполезны.
Мы шагаем в век матриархальной болезни.
Истерическое подвывание о третьем Риме
заканчивается где-то под Нарофоминском.
На минском направлении братья-славяне посылают по матери.
 
Идем:
дорога - скатертью.
Но все равно. С кашпировской шизофренией.
Без башки.
С проводами покрытыми инеем.
Проваливаемся в каменные мешки.
Мешки
под глазами у меня всегда были от тебя.
Нельзя быть столь безобидной.
Откровенно - обрыдло
отвечать, о чем я думаю,
каждый раз придумывая !
 
Как я не люблю вымытые полы и шубу под сметанным соусом!
По совести -
хочется повыть. Ой как хочется:
Луну бы сожрал!
 
- Не беспокойтесь, если сказал, то обязательно не выполню.
 
Россия как женщина:
начнешь с темени - застрянешь в районе пупка,
с мизинца - в области таза.
А по духу - Сектор Газа.
Или Доминиканская республика -
все актерство... Все для публики.
 
Солженицын полез наверх
как банковский клерк.
 
- Ах Александр Исаич, Александр Исаич!
А мы ведь Вас любили, баловали,
читали по ночам. Мечтали:
вернетесь-ударите по сволочам.
То-то будет свобода-с, то-то будет равноправие-с!
Обезголовились. Обезглавились...
Ну куда Вы к ним лезете. Это же инфраструктура.
Не Дума - Архитектура.
 
Бывало едешь на работу сквозь бред,
перевариваешь поздневечерний обед
и думаешь:
зачем Я, к чему Я, куда Я?
Народ немой. Родина не моя.
Моя Родина - инфраструктура.
 
...Вчера одна богатая особь
(в прошлой жизни философ)
раскрывала тайны бытия.
Был ошарашен... Все люди свиньи.
Весь мир свинья.
А я?
 
Да дорогая,
ты не видела моих лезвий?
Было бы полезно
(если не сложно) положить их
в карман халата...
 
Все ложно.
Верил другу. Он распустил про меня такое,
что не знал бы себя - себя бы убил.
ЗапИл.
Запить можно все. Пошлость сказанную в метро.
Гопстопонье дамы на улице.
Таблетку лучше - не жжет нутро.
Хотя это враки.
Можно спастись.
Например в браке:
 
(«Нас венчали в церквушке
Затонувшей в снегах
Ты была как зверушка
В моих крепких руках...»)
.....
Железно-бетонный век сожрал эпос.
Разве я Этнос?
Осколок империи. Недоносок великой культуры,
разложившейся от Волги до сопок Амура.
 
Выше головы! Сопли в кулак!
Неугомонный не дремлет враг!
Враг...
- Скажите пожалуйста, где враг?...
 
...Я привык боятся. Я обожаю страх.
Я же Ворошиловский стрелок.
Телефонный звонок.
Это к ней.
Или за ней.
Впрочем, неважно.
 
Я напишу эпиграммы на парней отважных и важных,
на золотые рамы и золотистые купола.
Дурак... Не держу зла.
А надо бы... Да и не хочется.
Когда называешь любимую женщину по отчеству-
лучше...
Законы читаешь как жития святых.
Не знаешь зачем, а свято.
Брат пошел на брата.
И мы куда-то идем:
спасаем Сербию...
Все свЕрбится.
Не хватает лишь эрцгерцога Фердинанда.
Хотя есть Коль или Миттеран.
 
Наверное мне пора.
В этом мире нет постоянства.
Вселенная - клубок связей-
как следователь от пьянства
болеет головой.
 
Все сошло с ума.
Надвигается тьма.
1994

Кони

Сонным вечером далеким на закате ходят кони,
дивный шелест, сизый сумрак, ветряная ворожба...
Ты всего лишь ворожея - стук колес на перегоне.
Не такая уж обуза, а наверное судьба.

На унылом полустанке мирно прикорнул рабочий.
Налетели светотени, набежал торговый люд.
Я пострижен неумело и несвежая сорочка.
Неприятно, неприлично и да еще какой-то зуд.

У берез давно сережки, за окном одни болота.
Что ж ты хочешь, вдоль Амура невозможно без болот...
-Рядом с Тихим океаном. Неудобная работа,
то ли сутки через трое, то ли все наоборот.

- Как зарплата? - не хватает. Дело в общем-то простое.
Огород, своя картошка, десять кур, один петух.
- Ну а Вы чем? - Ерундою, да еще кой - чем немножко.
Самолеты, самолеты, поезда, колесный стук.

- В городах живут получше, в деревнях живут почище.
Говорят совсем негрубо, ловко курят самосад.
А еще там утром встанешь, что за запах - запах вишни.
-Вишни? Вишни у нас много. Много вишни. Мало хат.

Все что виделось извечным, вмиг теряет свою ценность.
Все что виделось бесценным, потеряло новизну.
Я стою на побережье. Океан чумной и пенный
одиноко гонит к небу одинокую волну.