Белые снегири - 44 - полностью

"БЕЛЫЕ СНЕГИРИ" ИЩУТ МЕЦЕНАТА
ПОМОГИТЕ «БЕЛЫМ СНЕГИРЯМ»



Журнал «Белые снегири» – издание благотворительное
и безгонорарное, распространяется среди участников
литературной студии, членов-гарантов литстудии и
благотворительных фондов при оплате ими почтовых расходов.


За достоверность фактов, точность фамилий, географических названий
и других данных несут ответственность авторы публикаций.
Их мнения могут не совпадать с точкой зрения редактора.

Адрес редакции: 356885, Ставропольский край,
г. Нефтекумск, ул. Волкова, д. 27
Контакты:
e-mail: vlados171@mail.ru
Тел: 8 906 478 99 78

Журнал на сайте "Стихи.ру":
http://stihi.ru/avtor/invvesti

литературно-
художественный
и публицистический
журнал
инвалидов


44 2021


издание благотворительное
безгонорарное

Нефтекумск – Вербилки
2021 г.

Редактор-составитель: Остриков Владимир Викторович
Компьютерная вёрстка: Калаленский Сергей Иванович
Организационные вопросы: Иванов Валерий Петрович
__________________________________

1. НОВЫЕ АВТОРЫ

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ "ВДОХНОВЕНИЕ" города Кимры - старейшее в Тверской области, а может быть, и в России. В октябре 2021 года «Вдохновение» отметило своё 95-летие. У всех поэтов свой стиль, своя поэзия, свой сокровенный мир.

СТИХИ

БЕЛЬВЕДЕРСКИЙ Василий Владимирович
Родился 2 февраля 1960 года в г. Кимры. После окончания школы служил в армии, потом более 20-ти лет работал на Савёловском машиностроительном заводе. Начал заниматься литературным творчеством в 1973 году. Печатался в коллективных сборниках «Когда приходит вдохновение", "Живая память поколений» и «Навстречу вдохновению».

КРУГИ НА ВОДЕ

В жизни, как на воде от камня, круги;
Круг интересов, узкий семейный круг,
Часто в кругу друзей гнездятся враги,
Другу, порою, надоедает друг.
Всюду, бывало, вдвоём - "не разлей вода"...
Всё изменилось, жизнь совсем не проста.
Детская клятва - это не навсегда,
Пишет и пишет, звонит и звонит - достал!

Сразу "послать" неудобно, и вот, в ответ
На смс, вставая из за стола:
"Ты извини, дружище, времени нет,
Гости пришли, "зашиваюсь", спешу, дела..."
А на звонок закурив, приоткрыв окно,
В дом запуская нудный проспекта шум:
"Рад бы, старик, с тобой пообщаться, но
Я за рулём, говорить не могу, спешу!"

Снова и снова ответ за ответом - ложь,
В голосе нет тепла - отчужденья лёд.
Друг всё звонит, а что с чудака возьмёшь?
Надо и дальше "динамить" - авось поймёт...
Хрустнула дружба, как льдинка под сапогом.
Детские клятвы больше не аргумент...
Я предпочёл бы считаться всю жизнь врагом,
Чем надоесть "в один прекрасный момент".

Так написал, а совесть поедом ест -
Мол, не черствей, голубчик, и не "борзей".
Совесть вещает: "Дружба на то и есть,
Чтобы учиться ценить и прощать друзей".


ПЕРЕБОРЫ

Притаилась на Волге пристань- неприметна, тиха, скромна.
Не бывает на ней туристов, только памятна мне она.
Переборы - названье-песня в переборе гитарных струн.
Здесь любовь ощутили вместе юный я и юный июнь.

Обволакивал вечер чудный, и лучился покоем мир,
Старый колли, седой и мудрый, на причале лизал пломбир,
Всё дышало негою мирной и, любуясь угасшим днём,
Образ той единственной, милой, в сердце я поселил своём.

Этот образ несу сквозь годы. Да, нелёгок путь, ну и пусть.
Будят белые теплоходы в чутком сердце светлую грусть.
Иногда, друг друга сменяя, накрывая крутой волной,
Память добрая, память злая, о любви всё спорят со мной.

Вспоминаю плохое реже, но бывает, на склоне дня
Невесёлою правдой режет злая память моя меня.
И на наши с памятью споры, за меня отомстить решив,
Откликаются Переборы переборами струн души.


ВОЛГИН Вячеслав Иванович
Коренной кимряк, родился 12 сентября 1939 года. После учёбы в школе закончил Ленинградскую строительную школу, получил профессию плотника. Армейская служба прошла в пограничных войсках в Белоруссии. Сейчас на заслуженном отдыхе. Автор трёх авторских сборников «О жизнь! Ты счастье… Даже и в ненастье», «И это всё про жизнь» и «А жизнь продолжается»

ТВЕРСКАЯ МОЗАИКА
(размышления)

Не устаю везде твердить,
Что кривичём хочу я слыть,
Вдобавок быть потомком меров,
Что слышно в слове Кимры верно…

У многих городов из камня сложен Кремль,
Вокруг монастырей есть каменные стены,
А тверичи свой круг назвали словом Твердь,
Вот и зовём мы Тверью эту Твердь.

Калязин свой имел успех,
Для всех готовил он колёса.
И рожью засевал поля нам Ржев.
Для каш, наверно, Кашин сеял просо.

Зубцов, оскалив на врагов зубцы,
Стоял на стыке разных княжеств,
Но ехали с добром в Зубцов купцы,
Везя с собой товары на продажу.

И точно знали пришлые купцы:
Чтоб лошади в пути не уставали,
Были нужны умельцы-кузнецы,
Что в Конакове лошадей ковали.

Не знаю я, ей-богу, по сей день,
Что за дела в Нелидове творились.
Немноголюдный город и теперь –
Там почему-то люди не селились.

А Молоково молоко всем продавал,
В Кувшинове менял он на кувшины.
Здесь местные умельцы-гончары
Творили чудеса из жёлтой глины.

Лихославль город был бандитский.
Он славу сам себе недобрую создал,
Что город Бежецк для спокойной жизни
От бандита в сторону сбежал.

Про Старицу легенда нам не врёт, -
По времени звучит она недолго,
Что с русла старого пришёл сюда народ,
Поскольку новое себе промыла Волга.

Скрылось от врагов среди болот
Племя незнакомое изгоев,
До сих пор живёт там тот народ,
Основавший город Бологое.

А ещё в далёком далеке
Развелись в Оленине олени.
Приходили стадом всем к реке
В летний зной и в буйные метели.

Но названье дал селенью не олень,
Дело было вовсе не в олене.
Одолела жителей там лень,
Не могли избавиться от лени.

Я шучу. Известно испокон –
Тот народ был работящ и ловок.
И оленинцы растили славный лён
Для одежды, масла и верёвок.

МАЙ

Отшумели зимние метели,
Зеленью окрасилась земля.
В воздухе ещё прохладой веет,
Но стучится в сердце к нам весна.

Серый кот себе невесту ищет,
Даже не приходит ночевать.
Смелою вальяжною походкой
Бродит по дороге черный грач.

Всем машинам поменяли шины –
Ну зачем же летом им шипы?
У обочин робко и красиво
Расцветают первые цветы.

Теплый май нас на прогулку манит.
Хочется у речки полежать,
Посидеть с друзьями у мангала,
Посмотреть, как бабочки кружат.

Лина ГОР
Родилась и живёт в г. Кимры. Работает учителем английского языка в гимназии «Логос». Печаталась в местных СМИ, в в коллективных сборниках «Когда приходит вдохновение", "Живая память поколений», «А звёзды расцветают в небесах» и «Навстречу вдохновению». Принимает участие в международных литературных встречах «Каблуковская радуга»

УТОПИЯ

Шёл снег.
Он радовал кого-то.
Других слепил и утомлял.
Стыл терпкий чай без бергамота,
О равноправии начал,
О вечных ценностях мечталось.
Лепили дети снежный дом.
Реальность снегом заметало,
День погружался в сладкий сон.


ОСЕННЕЕ УТРО

День проснулся – света нет,
Робок серенький рассвет.
Сеет дождик золотой,
Дворник древнею метлой
Расчищает путь зиме.
Беглый листик на стекле
Обречён. Считая дни,
Старый клён зажёг огни.
Нехотя встаёт туман,
Неуклюжий великан.
Несмотря на бледный вид,
Солнце жертвенно горит.

Погуляли
На старом причале,
Где чайки кричали,
Одни веселились, другие скучали.
Стаканы звенели,
Им вторили струны,
О главном пропели…
Корабль выплыл лунный
И звёзды, качаясь,
Тонули в прибое
За старым причалом.


Татьяна ИВАКИНА

Родилась и жила в г. Лобня, стихи пишет со школы. Была членом литературного объединения «Ладога» им. Ю. Петрова. С 2015 года живёт в г. Кимры и участвует в работе ЛИТО «Вдохновение»

***
Нам важен наш божественный альянс.
И это колдовство очарованья.
И частые порывы ликованья,
Взгляд искренних и восхищенных глаз.
И звук струны, пронзая тишину,
Впиваясь в тело острыми краями,
Пройдясь по коже, словно якорями,
Предотвратит падение ко дну.
Сплоченны души рифмой на века.
И наших рук, и губ прикосновенья
Переполняют мысли упоеньем,
Как быстрая прозрачная река.

***
Я не верила, как прежде,
Не молила, не звала.
Только старые одежды…
Да потёртых два крыла.

Распустила, полетела,
Словно облако, легко.
Не щадя души и тела
Над землёю высоко.

Не ждала твоей улыбки,
Ни протянутой руки,
Рассекая воздух зыбкий,
Просто мчалась вопреки

Этим грубым порицаньям,
Отвернувшимся глазам
И холодному молчанью
Да искусственным слезам.

И вполне осознавая,
Что мы стали далеки,
Я летела, крылья раня
Об любови угольки.


КАЗАКОВ Владимир Васильевич
Родился в 1939 году в г. Калинин, во время ВОВ был эвакуирован в Калязин. Закончил техникум, затем военное училище. Работал в Сибири в системе МПС, затем в Кимрах руководителем предприятия. Увлекается литературой, историей, фотографией. Автор нескольких прозаических сборников.

ЖУРАВЛЁНОК

Шум средь скошенных полей.
Осень – сбор у журавлей.
Танцуют и курлычут журавлята,
Один лишь только смотрит виновато:
- Путь наш долог с утренней зари!
И в тревоге журавлиха-мать:
- Что с журавлёнком стало – не понять?
Объясняет всё не в первый раз –
Как разбег брать, как взлетать,
Но невдомёк собратьям по крылу,
Что он не хочет в дальнюю страну.
А на рассвете крики вожака
Подняли стаю прямо в облака.
Путь будет долог и опасен,
Но как же сам полёт прекрасен!
А в высоте, не знающей предела,
Поплыл призывный голос вожака,
И до села, сливаясь, долетело
Единое согласье косяка.


ОБЛАКА

Плывут по небу облака
Из года в год, и век за веком.
Плывут в неведомую даль
И неподвластны человеку.
Плывут и где-то вдалеке
За горизонтом исчезают,
Нас словно манят за собой
И в путь далёкий приглашают.
Но всё ж в неведомой дали,
Сдружившись с тучкой грозовою,
Они прольются нам дождём
Иль снегом, но уже зимою.


СОЛОВЕЙ

В роще запел соловей,
Утренний лес растревожив,
Я незаметно в кустах
Притаился и слушал.
Долго «солист» выводил
Трели свои голосисто.
Этот волшебник лесов
Пел красиво и чисто.
Но кто-то окликнул меня,
Пенье «солиста» нарушив.
Сразу замолк соловей,
А мне жаль, я бы слушал
и слушал.


КВАСОВ Игорь Николаевич
Родился 22 октября 1965 года в селе Долгоруково Липецкой области. Образование техническое. Служил в армии на срочной и сверхсрочной службе. В настоящее время живёт в подмосковной Дубне.
Поэт, бард, отечестволюб. Пишет рассказы, статьи, очерки, репортажи. Лауреат Жемчужниковской премии, учреждённой Учёным Советом музея-усадьбы «Край Долгоруковский». Публиковался в дубненской и кимрской прессе, в коллективных сборниках и альманахах, в журнале «Невский альманах».
С 2006 года член литературной группы «Вдохновение». Активный участник литературно-музыкальных гостиных «В кругу друзей» на Кимрской Земле.

ПЕСНЯ БАРДА

Солнце травы сожгло.
День настал листопада.
Значит лето прошло,
Но жалеть нам не надо.

Ветер лист подхватив,
Плавно вынес из сада.
Как осенний мотив,
Кружит листья ламбада.

Вскоре осень пройдёт.
После зимнего хлада,
Снова солнце взойдёт –
Ждущим лета награда.

Юный май отгремит.
В виде грома и града.
Лето в такт зашумит,
Зазвучит песня барда…

* * *
Я закутал дом плащом.
Добрый плащ – из новой жести!
Дождь и вьюга нипочём.
Хорошо мне в этом месте!

Затоплю камин и печь –
Пар пойдёт по трубам-венам.
На лежанку можно лечь,
Помечтать о сокровенном…

* * *
Землю хватают под дачи,
Прутся в село чужаки.
Думают так (не иначе):
Вымерли все мужики.

Нет, господа, вы не правы!
Есть ещё сколько-то сил…
Видите – море отавы?!
Кто-то же травы  скосил?..


ПРОЗА

 Любовь Анатольевна ТЕТЕРИНА,  руководитель литературного объединения "Вдохновение" в г. Кимры Тверской области.

КОНФЕТЫ С НЕБА

 В супермаркете Вера Васильевна придирчиво рассматривает конфеты, яркой россыпью лежащие на полках. Всё не то…красивые блестящие фантики – хоть ёлку украшай, а на вкус – одна соя да химия. Не стало вкусных конфет, не стало! Вот раньше – какие ни возьми - все вкусные, не оторваться. Правда, в её детстве конфет не было. Да и детства у неё не было тоже - война забрала.
     На глаза наворачиваются слёзы от тяжёлых воспоминаний, и сквозь радужную пелену Вера Васильевна видит маленькую шестилетнюю Верку – именно столько лет ей было в том тяжёлом 41-м… Папка в июле ушёл добровольцем на фронт, отказавшись от брони, которая ему полагалась как директору льнозавода. Мамка при полном отсутствии мужиков возглавила колхоз, оставив избу и корову на свекровь – бабку Степаниду, а младших детей – четырёхлетнего Женьку и новорожденную Римку – на старшую дочку Верку. Вот и кончилось Веркино детство, отныне она ходила по деревне так: на руках сестрёнка, за подол братик держится. В деревне, где люди быстры и точны на прозвища, девчонку за глаза звали «Верка-коромысло» за вечно изогнутую фигурку. Но эти же люди были безмерно добры к ней: соседки забегали в избу проведать, всё ли в порядке, помочь по хозяйству, подбодрить девочку. Достав ведро воды из тёмного гулкого колодца, каждая хозяйка отливала воды в Веркин бидончик, который она оставляла на камушке-приступочке. Верка относила бидончик домой, выливала воду в ведро и опять несла пустой бидончик к колодцу.
     По весне Юрке и Сашке – двум десятилетним пацанам – выделили лошадь, плуг и борону с разнарядкой: вспахать усадьбы под посадку картошки всем колхозникам. Худенькие голодные мальчишки так выматывались, ворочая тяжеленный плуг, что сил не было идти домой, так и ложились отдыхать под телегой.
     Подошла очередь пахать Веркин огород. День стоял жаркий, а под телегой было прохладно и порывистый ветер отгонял назойливых мух и слепней. Верка вышла во двор с годовалой Римкой на руках. Хозяйственный Юрка бросил на землю хомут, в качестве подстилки уложил вожжи и в такую импровизированную люльку усадили Римку, а сами легли вокруг неё и стали болтать.
     «Скорей бы уж война эта кончилась, сил моих уже нет, все руки отмотала…И по папке скучаю, скорей бы всех немцев победил и домой вернулся» - вздохнула Верка. «Буду учиться, а после школы уеду в город и выучусь на учительницу. А с первой получки куплю себе много-много конфет…». По щеке девочки потекла предательская слеза.
     «Верка, не плачь!» - улыбнулся Юрка. - Вот мы с Сашкой вырастем и станем лётчиками! Прилетим в деревню, будем кружить над твоим домом и сыпать тебе конфеты – только собирай».
     Верка представила, как она ползает с ведром по двору и собирает конфеты, угощает всех-всех: мамку, папку, Женьку и Римку, бабку Степаниду, девчонок, с которыми ей никак не удаётся поиграть…А конфеты всё падают и падают, серебристые самолёты машут ей крыльями, а она кричит: «Спасибо, ребята!». Всё так и будет, вот только бы война быстрее кончилась.
     Отец, тяжелораненый в боях подо Ржевом, долго лечился в госпитале в Фергане и вернулся домой на костылях. А вскоре получил направление на работу в другой район, и вся семья переехала. Вера старательно училась, готовилась к поступлению в институт, а по вечерам с подружками ходила гулять в парк – единственное место отдыха для молодёжи. В тот вечер она, как обычно, сидела на лавочке с девчонками, они болтали и пели песни. Вдруг на аллейке появились два симпатичных молодых человека в лётной форме и что-то спросили у молодёжи на соседней лавочке. Те указали на Веру. «Юрка! Сашка!» - ахнула она. «Верка, какая же ты стала взрослая и красивая» - закружили её парни.
     Начались расспросы, разговоры…Сбылась мечта мальчишек – стали лётчиками, приехали в отпуск в родную деревню, а Верки и нет там! Расспросили соседей, узнали в сельсовете и вот нашли-таки. Вера засмеялась: «А где же конфеты с неба? Я всё смотрю на самолёты, жду…А их нет!» Лётчики переглянулись и побежали к магазину. Вернулись, неся пакет с конфетами-подушечками и кулёк с разноцветным горошком-драже. А какие после войны конфеты были в магазинах? Такие…И Вера угощала подруг самыми вкусными в мире конфетами, счастливо улыбаясь.
     Больше она не видела Юрку с Сашкой, улетели куда-то. Жизнь сложилась – грех жаловаться, двух дочерей вырастила, уже и правнуки бегают. Вот только конфеты стали невкусные да годы давят. Вера Васильевна безнадёжно машет рукой и уходит из магазина без покупки.

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ «РОДНИК» им. Ю.В. ПАШКОВА (г. Смоленск)

В 2020 году Смоленское литературное объединение «Родник» им. Юрия Васильевича Пашкова отметило своё 40-летие. Первое заседание «Родника» состоялось 30 мая 1980 года.
Прошло сорок лет. Сменились времена, сменились нравы, сменилось государство… Но по-прежнему во второй и четвёртый понедельник месяца «Родник» собирает неравнодушных людей, для которых творчество стало неотъемлемой частью повседневной жизни, которым необходимо общение в атмосфере взаимопонимания, которым есть, что сказать и которые хотят быть услышанными.
Невозможно сосчитать, сколько людей прошло через «Родник» за годы его существования, невозможно перечислить всех участников этого литературного объединения. Их сотни и сотни.
Предлагаем вашему вниманию подборку произведений участников ЛИТО «Родник».
Любовь СЕРДЕЧНАЯ
член Союза писателей России,
руководитель областного литературного объединения
 «Родник» им. Юрия Пашкова (2013-2021г.)
               


  Юрий ПАШКОВ
(18.12.30 – 04.04.2017)

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

К трибуне, обогретой кумачом,
К трибуне, громыхающей речами,
Я двигаюсь, работая плечом,
Но и другие действуют плечами.

Намяли мне и спину, и бока.
Руки не выдерну, чтоб пот смахнуть горячий.
Грядущие и бывшие века
Услышат, как от радости мы плачем,

Как возникает ликованья клик,
Что душу забирает без остатка,
Как маленькое «я», растаяв сладко,
Себя народом чувствует на миг.


Валентина БЕЛОУСОВА


ШИПОВНИК

Я росла в тишине, в заповедной лесной глубине,
Где весной пели птицы, а осенью пахло грибами.
Там ветла над рекой до сих пор шелестит обо мне,
Ей тоскливо и горько, как брошенной старенькой маме.

А когда покидала свой дом, где явилась на свет,
И заброшенный сад, что прабабка когда-то сажала,
Я сказала: «Прощайте!» - сердитый шиповник в ответ
Мне в запястье вонзил ядовитое крепкое жало.

С той поры в моих жилах течёт ностальгический яд.
Всё мне снится деревня, разрушенный дом и шиповник.
Где бы ни жила, я всегда возвращаюсь назад,
В заколдованный сад, где растёт мой колючий любовник,

Где зимой снегири, а весенней порой соловьи.
Память детства горчит, но куда от неё мне деваться?
По асфальту скребут деревенские корни мои
И стираются в кровь. И никак не хотят приживаться.


Тамара ВАРЕНИКОВА


ЖИВАЯ ВОДА

Среди страстей и плена,
Среди теней и тлена
Поэзия – глоток живой воды.

Для духа ввысь летящего,
Для сердца, век горящего,
Поэзия – глоток живой воды.

Молитва, покаянье,
Прощенье и изгнанье…
Поэзия – глоток живой воды!



Наталья ВОДОДОХОВА

* * *
Вот и осень спешит по Смоленску, стуча каблучками.
Успокоился Днепр. Прозрачною стала вода.
На кустах и траве паутинка свисает клочками.
На вокзале так мерно и гулко стучат поезда.

Бабье лето вплетает в листву золотые полоски.
Лёгкий ветер-шалун кружит штопором лист.
Стал белее, чем был, ствол у нашей берёзки.
Небосвод голубой так прозрачен и чист.

Лист цветною мозаикой плавает в луже.
А на клумбе пожар из осенних цветов.
И не хочется думать о будущей стуже.
Мне сейчас хорошо и тепло. День таков.

Ольга ГАЛАКТИКА

***
Отплываешь туда, где не ждут – далеко,
С твердой мыслью о том, чтоб уже не вернуться…
Отчего ж на душе стало вдруг нелегко –               
Та щемящая боль – хоть на миг оглянуться?               
Взором вырвать места, где на тысячи миль
Берега, как опора – стабильны, надёжны.
За какой же свободой – в шторма или в штиль –
Устремляешься к землям чужим и тревожным?..

Но идут и идут в никуда корабли
От родимых сторон, в миражах обманувшись.
А брега за них в мольбах: – Чтоб звёзды вели,
Паруса при попутных ветрах пронесли
Их над бурями и, – в тайны вод окунувшись,
Все теченья познав, и однажды вернувшись,
Обрели они то, что ценить не могли…
Все заблудшие души, как те корабли…               


Евгений ГОРДЕЕВ


ПРИЗНАНИЕ

Я признаюсь тебе, мама, в любви!
К теплым коленям твоим припадая,
твой аромат незабвенный вдыхая,
помня, какой ты была, молодая,
я признаюсь тебе, мама, в любви!

Я признаюсь тебе, мама, в любви!
Гладя волос шелковистые пряди,
в эти глаза бескорыстные глядя,
словно стараясь вину свою сгладить,
я признаюсь тебе, мама, в любви!

Я признаюсь тебе, мама, в любви!
Помню твою безграничную нежность,
и доброты материнской безбрежность,
и аккуратность твою, и прилежность…
Я признаюсь тебе, мама, в любви!

Я признаюсь тебе, мама, в любви!
Ты отводила все беды и грозы.
Ты научила меня видеть звёзды.
Как я жалею, что нет тебя! Поздно…
я признаюсь тебе, мама, в любви.

 
Татьяна ДУХНОВА

ЛЕТО
 
На дубу качнулось лето
В листьях в зелени ветвей.
Осень рядом бродит где-то,
Хочет в гости поскорей

Лету нравится качаться.
Рано лету уходить.
Но, не стоит расслабляться
Осень рыжая не спит.

На дубу качнулось лето
Повернулось на бочок.
Жёлудь в шляпке ждет рассвета.
С летом рядышком прилег…


Елена ДЬЯЧЕНКО

* * *
Я в жизни грядущей буду собакой –
Бог явит милость свою…
Я выйду однажды из вечного мрака –
прибьюсь к твоему жилью.
Ты утром заметишь меня у двери,
озябшую на ветру…
В дом впустишь… Погладишь… И сам поверишь:
собака – это к добру.
И я – благодарно лизну ладони,
и буду верно служить,
хотя бы за то, что ты всё-таки понял,
что мне без тебя не жить…

Татьяна ЗОНОВА

МОИ СТИХИ

Мои стихи, как пламя у свечи:
То смелые, то робкие и нежные,
То сердце жгут, как угли горячи,
То тушат огонёк, как воды вешние.

Мои стихи – то тучи без дождя:
Грохочет гром, но пламя нет в помине,
То ливнем смоют все тревоги дня.
То разгорятся, как дрова в камине.

Я сберегу в душе своей слова,
Вам подарю! Владейте! Я богата!
Прекрасней нет на свете волшебства,
Когда поэзия находит адресата!


Том ИВАНОВ

ДРУЖБА

Ты – фартовый, я – бедовый,
Мы из разных деревень.
У меня кулак – пудовый,
У тебя кулак – кистень.

У тебя – своя невеста,
У меня – своя давно.
Мы с тобой дрались за место.
Место первое – одно.

Нам тереть друг другу уши
И кусаться – срам и стыд,
Ты сбивал меня с катушек,
Я сбывал тебя с копыт.

Мы не раз сходились в драке.
Много было этих драк.
Я не прятался в овраге,
Ты не прятался в овраг.

Умывались оба кровью.
И на век как память нам
Я ношу твой шрам под бровью,
Ты под бровью носишь шрам.

Но теперь до самой тризны
Нашей дружбы крепче нет,
Хоть единожды, хоть трижды
Обойди весь белый свет!
               
ЛЮБОВЬ СЕРДЕЧНАЯ

Ледянка
Вези меня, ледянка, в детство,
Где мне ещё не больно падать,
Где «Чур» от всех напастей средство,
Где каждая снежинка – радость!
Где папа – молодой и сильный,
Где плакать хочется без мамы,
Где лес и розовый, и синий,
А Дед Мороз такой румяный.

Где ничего вкусней сосульки,
Где сам себе игрушки клеишь,
Где каша манная в кастрюльке,
А апельсин, когда болеешь.
Где горькая микстура в ложке,
Где с пенкой молоко в стакане,
Где в плед завернутая кошка,
Где тетя Валя на экране.

Где мандарины пахнут ёлкой,
Где под столами новоселье,
Где нос укутан в шарфик колкий,
Где угол – плата за веселье.
Где кубики "Гематогенки"
Ещё вкуснее шоколадки,
Где вечно сбитые коленки,
Где с промокашками тетрадки.

Где счастье, если мама - дома,
Где горе, если спать ложиться,
И ничего ценней альбома,
И ничего страшнее «Мыться!»
Где примерзают руки к санкам,
И где еще не стыдно плакать…
Вези меня вперед, ледянка!
Ты знаешь, я умею падать!


***
Здравствуй, мой город родной! Как живётся? Как дышится?
Я, уж прости, навестить тебя снова не смог...
Я не забыл, не предал, не продал тебя, слышите?
Просто я вырос давно из тебя, как из старых сапог.

Просто ты тесен мне стал, как носочки и варежки,
Те на резинке, ты помнишь, в примёрзшем снегу.
Мне их  вязала в подарок любимая бабушка.
Вот и живу без неё. Думал, что никогда не смогу...

Мне нестерпимо малы переулки и улицы,
Те, что тянулись, казалось мне,до облаков.
Ты же учил меня сам не дрожать, не сутулиться.
Я не дрожу, не сутулюсь. И я не приемлю оков.

Город, спасибо тебе за дворовую азбуку,
За зелепухи в запретном соседском саду...
Я не забыл тебя, город, а спрятал за пазуху.
Жди и люби. Я к тебе каждой ночью бессонной иду.


Порог
Старый город, тихий двор, качели.
Милый дом, где затерялось детство:
Ходит-ищет кнопочку-девчушку,
Для которой спилен был порог...

А девчушка убежала в юность,
Дальше — в зрелость, дальше-больше — в мудрость,
Чтобы отыскать свою дорогу,
Чтобы детям спиливать порог...

Убежала. Больше не вернуться
В город, где ведут её за ручку,
В старый дом, где ходит-бродит детство
И цепляется за спиленный порог...

***
Я прятала ключи в почтовом ящике,
Где "Правда", "...правда", "...правда", "Огонёк".
Я под дождём скакала в куцем плащике,
К друзьям погреться шла на огонёк.

Читала книжки о добре и человечности,
Я собирала марки и значки,
Любила слушать, как, полны беспечности,
Играли в доминошку старички.

Была я долговяза и отчаянна,
Смотрела на мальчишек сверху вниз.
Я верила и свято, и отчаянно,
Что скоро мы построим коммунизм...


***
Бабушкин дом.
Деревенька лесная.
Тихо кругом.
Я лежу, засыпая...
Тихо кругом.
Тишина не пустая, -
Старенький дом, -
А живая, густая:

То ахнет, то бахнет,
То охнет, то крёхнет,
То крякнет, то брякнет,
То шмякнет, то звякнет,
То мышонком пискнет,
То возьмёт и свистнет,
То поёт сверчком,
То замрёт молчком...

И в этой громкой тишине
Так сладко-сладко спится мне!


Мой арбуз
Акростих
Мальвы маются там у плетня в ожидании гроз,
Облака зацепились за крышу, молочные пенки,
Йодом щедро намазаны после футбола коленки,
Аромат собирает к беседке детишек и ос.
Розоватая мякоть блестит, словно иней, на солнце,
Беззаботная радость щекочет внутри и смеётся,
У меня в липкой сладости руки и щёки, и нос...
Захотелось туда. До одышки, до боли, до слёз.


Дом
Замшелый дом с давно просевшей крышей
Вздыхает, стонет, словно  человек,
Да только жаль, никто его не слышит:
Совсем один он доживает век.

А было время – семеро по лавкам.
Шум, суматоха, разговоры, смех.
Он был родным алёнкам, мишкам, клавкам,
Хватало места и тепла для всех.

И пах так вкусно! Щами, квасом , хлебом
И русской печкой, и ошкуренной сосной…
Теперь сквозь крышу можно видеть небо
И стены ломит летом и зимой.

Всё было: свадьбы, проводы, поминки
И снова радость, и опять беда.
Вертелись патефонные пластинки,
Неслись неумолимые года…

Всё видит, помнит, знает, всё умеет,
Всех вырастил. По свету разбрелись.
Совсем один. Скучает? Нет, мудреет.
Смерть впереди? Но это тоже жизнь.


Домик в деревне
Снится и снится, и снится
Бабушкин домик в деревне,
Липа,  любимые лица,
Ставни, душистые сени...

Мне-то и надо немного:
Ну, посидеть на крылечке,
Ну, постоять у дороги,
Ну, отогреться на печке...
Так оттереть половицы,
Чтоб янтарём засияли,
Слушать бабулины спицы,
Видеть бескрайние дали,
Вновь пересчитывать звёзды,
Яблок нарвать по соседству...

Только не сбудется. Поздно.
Не возвращается детство...

Город  родной
Город родной, я – к тебе: залечи мои раны,
Мамка и нянька, и сват, и товарищ и брат.
Помнишь, как ты наполнял мне богатством карманы:
Камешки, стёклышки, шишечки старых оград…

Клал на коленку разбитую листик зелёный,
Ссадины смазывал йодом одну за другой,
Щедро поил из колонки прозрачной, студёной,
Бьющей ревущим фонтаном  живою водой…

Это же ты вынимал мне репьи из косичек,
И на заборе спасал от дворовых собак,
Ты приглашал на кормушку знакомых синичек,
Прятал меня от «врагов» на забытый чердак…

Город родной, я – к тебе:  залечи мои раны.
Ты же умеешь справляться с любою бедой:
Что тебе, город, обманы, туманы, бураны!
Дай отыскать мне колонку с живою водой!




Золотая осень
Золото, золото, медь и рубины,
Драхмы, гинеи, дублоны, пиастры…
Клёны, берёзы, ракиты, рябины,
Плющ, виноград, хризантемы и астры…

Осень богатства свои расточает.
Схватит в охапку и бросит под ноги.
Может, бахвалится, может, скучает:
Мне, мол, не жалко,  богатства, мол, много…

Я и запомню  её вот такую:
Добрую, щедрую, с милой чудинкой…
И шевелюру её золотую,
И эту лужицу с тоненькой льдинкой… 




2. ЖИЗНЬ ИНВАЛИДА

Тамара БРОСЛАВСКАЯ-ПОГОРЕЛОВА
( Волгоградская обл., г. Калач на Дону)


Коротко о себе: Родилась в Новосибирской области. Училась в Алтайском техникуме; и в ВолГУ; работала в Красноярске, Новосибирской области, Волгограде и области, на МСС и РИВС инженером-проектировщиком, главным инженером; экономистом, начальником отдела в финоргане.
Награждена МФ РФ нагрудным знаком "Отличник финансовой работы".

На сайте Проза.ру: Меценат и Премьер Меценат фонда "Великий странник Молодым".
Номинант литературной премии "Наследие" 2016.

Мои работы в сборниках из произведений различных авторов:
"Рифмуя состояние души", Москва 2002 год;
Писатель года 2013;
Посвящённом 300-летию города Калач-на-Дону 2008 год;
«Поэтическая россыпь» ТОС «Волгоградский» 2012 год;
"Грани слова Придонья" 2014 год;
Литературных альманахах "Милая сторонушка" 2008, 2009,2010, 2012, 2014 и 2016 г.г.
Член ЛитМузСалона "Вдохновение" при Калачевской МЦБ с 2001 года по настоящее время.
Участвовала во встречах творческих людей в Союзе писателей Волгограда.


НАША ГАЛЯ
(рассказ)

    Наша Галя – это моя самая старшая сестра. Её история удивительна и заслуживает вашего внимания хотя бы потому, что иногда следует посмотреть на жизнь других, чтобы полностью переосмыслить свою.

Родилась она в Новокузнецке, когда мои родители жили в этом большом шахтёрском городе. Мама тогда работала на хлебозаводе, а Галя оставалась дома под присмотром старшей сестры Наташи и бабушки. Может быть, она упала со стула, может еще какая история приключилась, но от ушиба у неё повредился позвоночник, началось его искривление и когда родители кинулись спасать, то ничего уже сделать было невозможно. Так она и росла. Наташа самоотверженно ухаживала за ней, всюду старалась брать её с собой.

Позже, когда семья переехала в Казахстан и поселилась в селе Лозовом, Наташа возила Галю на саночках в школу учиться и на школьные праздники. Везде, где Гале трудно было поспевать, подхватывала ее старшая сестренка. Здесь следует упомянуть немного о Наташе, которая была очень талантливой, умной и доброй. Среди сверстников она слыла умелым организатором. Сама научилась играть на гармошке, была заводилой во всех мероприятиях, могла лучше всякого мужика отбить косу, косила сено, колола дрова и выполняла много других дел, более предназначенных для мужчин, но тех просто не было в селе в тяжёлые военные годы. Когда родители собирались переезжать в город Карасук, что в Новосибирской области, Наташа уже болела, она говорила Гале: «Я с вами не поеду, нет, я останусь здесь, а ты храни мою фотокарточку».

Так оно и случилось, Наташу похоронили, а с ее фотографии позднее Галя заказала большой портрет, который висел в нашем доме на стене. Нам, никогда её не видавшим, так как родились мы уже в послевоенные годы, всегда рассказывали о нашей сестре, которая была из той породы, о которой можно было сказать: «Коня на скаку остановит…». Как же мне было позднее не назвать свою дочь таким красивым и достойным именем Наташа.

Но вернемся к Гале. Когда она окончила семь классов, отец отвез её в город Павлодар, где она стала учиться в техникуме. В те голодные и холодные годы её подстерегла болезнь. Она простыла, на ноге открылся свищ, который потом мама дома залечила ей, окуривая ранку дымом от палёного коровьего рога, вот таким простым народным средством спасла. Рана затянулась, но была она так глубока и болела так долго, что это отразилось на ноге, потянулись жилки, и нога стала короче. Об учёбе не могло быть и речи.

Галя не сдавалась. Она освоила работу таксировщика и работала в период уборки зерна с полей на элеваторе в конторе, но как только напряжение спадало, то её тут же сокращали, и зиму она вынуждена была опять сидеть дома. Пенсию ей, как инвалиду детства платили мизерную, по-моему, восемь рублей. Но что это был за человек, упорная и настойчивая, она поехала в город Омск и там поступила в финансовый техникум. Там же она нашла мастерскую, люди подсказали в большом городе, и заказала себе протезный ботинок. С каким трудом она достигла того, что отбросила костыль, который всегда был при ней, и стала ходить, припадая на больную ногу, но без всякой опоры и посторонней помощи.

Галя с детства хорошо играла на балалайке, она и моего старшего брата Павлика научила немного бренчать на инструменте и как только в городе открылась музыкальная школа, повела его туда. Позднее Павел, после окончания детской музыкальной школы поступил в музыкальное училище в городе Павлодаре и до сих пор не расстаётся с баяном.

Она была для нас всем, одно слово – старшая сестра. Когда мне было невыносимо прожить на пять рублей, которые мне давали на неделю дома родители в годы учебы в техникуме, Галя примчалась ко мне на выручку, спасла моё финансовое положение, потому что я купила туфли за семнадцать рублей и совершенно оставалась без денег. Дома сказать не могла, лишних денег в семье не было, и без копейки в пятнадцать лет  я просто уже не представляла, как мне жить. Позднее она часто навещала меня уже здесь, на Дону, писала мне письма, присылала деньги, которые никогда не были лишними.

Все уже разлетелись из родительского гнезда, осталась Галя, которая ухаживала за родителями, одевала их, покупая им всегда приличные вещи. Она была опорой отцу в долгие месяцы маминой болезни, а когда заболел папа, у него началась гангрена, и ему отняли ногу по колено, мама и Галя ухаживали за ним. Потом они остались вдвоем, мама и Галя. Мама готовила дома обед и с беспокойством выглядывала на улицу, не идет ли уже Галя. Увидев её вдалеке, прихрамывающую и спешащую вдоль улицы, мама успевала опять зайти в дом, посмотреть, все ли она поставила на стол. Потом она рассказывала нам: - «А я побижу, и ложечку положу…», это означало, что она побежит опять в дом, а то забыла ложечку положить к тарелке. Так они и жили вдвоем.

Дом, огород накладывали много забот, на этих двух слабых женщин и Галя вступила в жилищный кооператив. Переехали они в новую квартиру уже без отца. И тут заболела мама. Все, кроме меня, я жила уж очень далеко, накапливали выходные, чтобы приехать и помочь Гале ухаживать за мамой. Но основная тяжесть по уходу за лежачей больной легла на Галины хрупкие плечи. Надо сказать, что в то время она уже работала постоянно бухгалтером в сберегательной кассе. Там ей предоставляли в обед вместо одного часа, два. Она приходила домой, кормила маму, сама ела, не ела, опять спешила на работу. Вечером нужно было перестелить постель для мамы, для чего она просто перекатывала ее на чистое место, поднять-то она её была не в силах. Затем следовала стирка, и на следующий день все повторялось сначала. Мама проболела одиннадцать месяцев.

Сейчас Галя все так же живет в нашем маленьком городке, где похоронены наши родители. Переезжать ко мне она не хочет, сколько я её не просила. Своя семейная жизнь у неё не сложилась. Сватались к ней, но она так и осталась одна. Почти всех своих племянников она нянчила в детстве до той поры, пока они не вырастали или не уезжали из города со своими родителями. Все дети, и свои и чужие относятся к ней с любовью, а детей не обманешь. Она быстро находит с ними общий язык, играет с ними в детские игры, рассказывает старинные, интересные сказки и вскоре оказывается, что лучше друга, чем эта маленькая веселая женщина, у них нет.

Надо сказать, что она никогда не сидела дома во время отпусков. Объездила она и Дальний Восток, была  на Черном море. Она много читала, хорошо вязала, ею было связано нитяное узорное  полотно на всю кровать, а лет этак в шестьдесят, глядя на меня, тоже начала писать стихи, и пишет до сих пор:


***
Мне подарила жизнь моя талант и вдохновение,
Я не скучаю вот ни дня, пишу стихотворения.
Творенье разума, ума во мне всегда витает,
Другие не поймут меня, они того не знают,
Душою я всегда честна, и правилам своим верна,
Иду по жизни смело, я все это сумела.
Творенье дел – есть мой удел, писать и восхищаться,
Быть может, это жизнь моя, быть может, это счастье…

Когда её по праздникам, как пенсионерку, приглашают в сбербанк, заведующая всегда усаживает её рядом с собой, и с благодарностью рассказывает своим молоденьким сослуживцам – это Галина Прокопьевна, которая учила меня азам сберегательного дела. Галя читает им свои незатейливые поздравления, а потом распевает с ними старинные песни, которые знает в большом количестве.

Возле её дома проходят трубы центрального отопления, у которых, под сенью кленов и тополей женщины устраивают посиделки. Никогда здесь не обходятся без Гали, потому что она запевала, и поют они летними вечерами песни допоздна. Бывало, позвонишь ей, уже беспокоишься, не случилось ли чего, а она откликается, мол, да это мы песни пели.

Однажды мы организовали ей поездку в Москву и купили билеты в Большой театр. На сцене шла опера «Принцесса Турандот». Как она радовалась этому подарку.

Иногда злые люди, а они есть и наверно  будут всегда, пытаются обидеть её, мол, несчастная ты. Она всегда на это отвечает, нет, я счастливая, мне Бог дал всё, он дал мне образование и работу, он дал мне большую семью, где меня все любят и уважают, он дал мне пенсию, квартиру и таких положительных фактов у нее в запасе всегда предостаточно. Можете представить, что в 77 лет она делает заказы, чтобы ей в квартире вставили евроокна, застеклили ими балкон и обшили его пластиком. Само по себе это ничего не значит, но немного найдется людей, имеющих такое слабое здоровье и такую тягу к жизни, если учесть, что зимой она почти не выходит из подъезда. Сибирь и холод, скользкие дорожки держат её подолгу в квартире, но когда наступает какой-либо повод, весёлый или грустный, она обязательно читает мне по телефону свои стихи.

Мы все стараемся как-то помочь ей, кто деньгами, то на металлическую дверь добавить, то на новый телевизор и видеомагнитофон, кто помогает ей сменить обои, покрасить пол. Но она все так же, если заведется лишняя копеечка, посылает её тому, кто в тот момент в чём-то терпит нужду.

Вот такая она, наша Галя, для которой я пишу стихи, для которой поём мы песни на подходящие веселые и бодрые мелодии:

МОЕЙ СЕСТРЕ ГАЛЕ 55 ЛЕТ
Кто родился в тридцать третьем?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Был в семье ребенком третьим?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Смуглая, черноволоса..,
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Ах, какие были косы!
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!

Кто упрямо грыз науку?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Ненавидел лень да скуку?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Кто пришел давно в сберкассу?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Выучил народа массу?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!

Кто учил нас и лелеял?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Сил и пота не жалея?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Покупал кто всем подарки?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Выручал, коль было «жарко»?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!

Кто собрал нас всех на праздник?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Кто к причине сей причастен?
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!
Для кого поём мы песни?
Нашей Гале, нашей Гале, нашей Гале!
С юбилеем! - (Хором, вместе!)
Наша Галя, наша Галя, наша Галя!

В день ее семидесятилетия я тоже посвятила ей свои стихи:

ПОЗДРАВЛЯЕМ С СЕМИДЕСЯТИЛЕТИЕМ!
Бабушка Галя, прабабушка Галя!
Вспомню, какою была ты, едва ли,
Разве что чёрные очи, как прежде,
Волосы тоже остались в надежде,
Что не удастся проникнуть сединам,
Косы когда-то вились вдоль спины,
Шапкой прическа всегда украшала,
Очень всем нравилась и не мешала.
Помню, всегда ты вязала тихонько,
Нитка за ниткой, беленькой, тонкой,
И получался подзор, покрывало,
Жаль, что осталось с того очень мало.
Вся аккуратна, трудолюбива,
Мыла, вязала, стирала и шила,
Много чего успевала в работе,
В вашей сберкассе была ты в почёте.
Мы на тебя быть похожи хотели,
Только во многом пока не сумели.
Каждый чего-то добился, достиг,
Жизнь длинна, а порою, что миг.
Разве не быстро года пролетели?
Сёстры и братья твои поседели,
Много племянников, правнуков много,
Жаль, папа с мамой не ждут у порога,
Не посидят с тобой, не поворкуют,
Пусть твоё сердце о них не тоскует.
Всю им любовь ты всегда отдавала,
Все покупала, а это не мало,
При общей пенсии в сорок рублей,
Жили не хуже они королей.
Как уж могли, мы тебе помогали,
Кто ближе, ездили, хоть уставали…
Каждый из нас свою жизнь проживает,
Каждый своею тропкой шагает.
Мы за любовь твою все благодарны,
Рады подарок тебе самый гарный
Преподнести и еще пожелать:
Галя, живи ты подольше опять!
Что эти семьдесят! Сто – маловато!
Все мы с тобою, сёстры и братья,
Наши все дети и наши все внуки
Любят тебя, и к тебе они руки
С разных краев протянуть все готовы,
Нежно обнять тебя снова и снова,
Галя, мы счастливы! Любим тебя!
Будь же здоровой! Целуем любя!



3. БАСНИ, ПОБАСЕНКИ, ЧАСТУШКИ

Виктор НОВИКОВ
(г. Электросталь, Московской обл.)
Член Союза писателей России


ТОПОЛЬ  И  ОМЕЛА

Тополь сказал:
             - Есть славное дело:
Жениться хочу, невеста – Омела,
Красавица – чудо! А как зелена!
И даже зимой зеленеет она.
Я – крепок, силён и вовсе не старый,
Мы будем с Омелой отличною парой.
Омела ему:
             - О Тополь, мой милый,
В тебя я влюбилась с невиданной силой,
К тебе прикипела душою и телом,
До смерти с тобою, любимый, Омела!

Вскоре весёлую свадьбу сыграли,
Их поздравляли и счастья желали,
Лишь Тополиные листья в тревоге:
- Пропали…  пропали…
                спасите нас боги!..
Никто не услышал, никто не помог им,
И вскоре с родимыми ветками многим
Расстаться пришлось. А те, что остались,
В горе и страхе едва трепетались:
Ни доброго сока, ни ласки отцовой…
Увы, это видеть сегодня не ново.
А Тополь угас и едва не засох,
Ни в чём отказать он Омеле не мог,
До деток своих уже нет ему дела,
Но пышно росла, зеленела Омела…

Читатель, не правда ли, очень похоже?
В жизни теперешней видим мы то же,
Как часто встречаем мы брошенных деток,
Сорванных с тёплых родительских веток.


ЕНОТ И ЛЕВ
 (К вопросу "Что писать?")

- Как "Что писать"? -
         переспросил Енота Лев.-
Конечно, правду! Это ясно всем.
Но помни,
         от усердья осмелев,
Что я,
    бывает,
         и енотов ем.

      
КОСТЁР
(басня)

В лесу горел Костёр.
Погреться, обсушиться
Со всех сторон
         сбежались звери
           и слетелись птицы
И повели неспешный разговор.
Уютно и тепло
         при свете было ясном.
Вдруг зашипело что-то.
         Пламя стало гаснуть.
Заволновались тут зверьё и птицы,
К Костру решили с речью обратиться.
-О, ты, Костёр! Твоё тепло
По нашим жилам потекло:
Мы стали лучше и добрей! -
Сказал от имени зверей
Медведь.
- Тебе мы славу будем петь! -
Продолжил Соловей.
Лиса сказала: - Не жалей
Ты нам тепла!
- С тобою жизнь для нас светла! -
Вскричал Петух.

А Он... потух.

К чему слова,
Когда нужны дрова.               



ЛЮБИТЕЛЬ КРИТИКИ

Хвасталась Жаба
         из болотной травы:
- С критикой я
         давненько на-Вы,
Комаров-критиканов
         я очень люблю:
Я сотнями их
         на ужин ловлю. 
 

УПРЯМЫЙ

- Здесь травы сочные,
         а мог в грязи остаться:
В болоте ты едва не утонул!
И стоило, Осёл,
         так сильно упираться?

- Ты очень больно
         за уши тянул…


ПОПУГАЙ И СТРИЖ
(басня)

История на памяти свежа,
Какаду высмеивал Стрижа:
-Ну что за вид? Как ты одет?
Кругом один лишь чёрный цвет.
Кто ж
     в наше время
              носит фрак?
Я - попугай, но не дурак.
Мои цвета
     зелёный, синий, красный.
Любому, кто посмотрит, ясно,
Что я шагаю
       с модой в ногу.
Ты ж в одеяньи этом строгом
Смешон!
-Да, ты у нас пижон! -
Стриж отвечает Попугаю,-
Но ты идёшь за модой,
Я ж в небесах летаю!
 
Смысл басни ясен:
Полёт стрижа прекрасен!


ПОБЕДА ДЛЯ ЧЕРВЕЙ
     Мини-басня

-Ура! - кричали червяки. -
              Мы победили!
За то и жизнь
         не жалко положить.
Ведь раньше
        день-деньской
             мы все копались в иле,
Теперь же
      будем
        в этом иле
                ЖИТЬ!


СУДЬБА--СТРЯПУХА
           Вместо рецензии

Судьба-стряпуха противоречива:
Кому-то ужин
          щедрый и красивый,
Кому-то стол пустой,
          свечи огарок
И корка хлеба
          от щедрот в подарок.
Но упрекнуть Судьбу
          за это нечем:
Как днём трудился,
          так и ужинай под вечер.


СКАЗОЧКА ПРО…

Скажу я сказочку одну -
Читатель мой, смекай!
И если выросли усы,
На ус свой намотай.

У горца Конь горячий был,
Красавец молодой,
Кто видел раз того Коня,
Навек терял покой.

Умён и ловок, и силён -
Не может краше быть,
Умел ходить он под седлом,
Умел и груз водить.

И вот однажды
        в дальний край
Снаряжен был обоз,
Наш Конь среди своих сельчан
Тащить был должен воз.

Был груз не мал и не велик,
А точно по плечу,
И Конь подумал: этот груз
Нормально докачу.

Но вот в пути один сосед
(А вслед за ним другой)
- Устал я что-то, - говорит,
Ты взял бы грузик мой.
Мой груз тебе - лебяжий пух,
Ведь ты у нас герой!
А я немного отдохну,
Сквитаюсь уж с тобой...

Идут соседи налегке,
Их плеч не тянет воз,
И только наш прекрасный Конь
Один везёт обоз.

Везёт один, хоть сам устал,
И пот течёт рекой,
Не отказал он никому -
Характер был такой.

И был такой всему финал:
Конь начал отставать.
Возница тут же бить его,
Но не уменьшил кладь.

Ругал возница: - Дармоед!
Ты держишь весь обоз!
Но часть поклажи на другой
Не перелОжил воз...

Вот так по доброте своей
Обруган был герой.
Тому пример среди людей
Искать не за горой.

Я сказочку-
        любой поймёт,
Сказал не для красы:
Не будь Конём,
        что всё везёт,
Не будь возницею,
        что бьёт,
И не живи
        за чей-то счёт -
Расти скорей усы!

4. СТАТЬИ, ОЧЕРКИ, ЭССЕ

Александр Алексеевич КОЧЕВНИК
(г. Великий Новгород, Новгородской области).
Член Союза Журналистов СССР и далее России.
Член международной Федерации Журналистов.
Член Союза Писателей России.
Новгородский фотожурналист, писатель.


ПРИШВИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ - С НАМИ!

Выступление на V литературно-краеведческой конференции.
Г.Сольцы Новгородской области  26 сентября 2012 года.

Уважаемые Дамы и Господа, дорогие друзья!
Сегодня мы вновь собрались в Сольцах, и поводом для этого послужила память о замечательном человеке – Михаиле Михайловиче Пришвине.
Все, кто сейчас находится в зале, заинтересованы его творчеством и самой личностью этого удивительного человека. Так или иначе, Вы знакомы с его биографией. Читали его рассказы. Поэтому я не буду зачитывать доклад с методичным перечислением цифр его жизни и озвучивать длинный перечень произведений. Чтобы это узнать, достаточно кликнуть в любом поисковике интернета слово «Пришвин» и в Вашем распоряжении будут сотни статей разной степени достоверности.

В прошлом году на открытии музея-квартиры Михаила Михайловича Пришвина мы прослушали интересную экскурсию и ряд выступлений инициаторов создавших этот маленький уютный уголок, где нас ознакомили с информацией, что связывает нашего любимого русского писателя с Солецким краем.
Хочу поддержать эту традицию и рассказать, как Пришвин входил в жизнь моих современников в середине прошлого века и субъективные заметки, как я сам познакомился с его творчеством, и что близко мне по душе.

С дошкольного возраста моим любимым занятием было слушать рассказы и сказки, которые мне читали дед с бабушкой и папа с мамой. Причём, они любили в промежутках рассказывать и об авторах произведений. С тех пор, наряду с широко известными классиками литературы, мне стали знакомы имена М.М.Пришвина, В.В.Бианки, Н.Н.Миклухо-Маклая, которые были связаны с моей Родиной - Новгородским Краем. Причём, бывало, отец восторженно рассказывал, как он вместе с Виталием Валентиновичем ехал на поезде из Окуловки в Любытино, и они увлечённо проговорили всю дорогу.
Однажды многозначительно сообщил, что всемирно известный путешественник Николай Николаевич Миклухо-Маклай родился в двадцати километрах «отсюда» и подарил мне «взрослую» книгу о его путешествиях.
Наивное осознание, что мой родной папа, уходя на работу, может быть встречается там с писателем, и они обсуждают судьбу мышонка Пика или Лесную газету, о которых он мне читал, было очень приятно.
А знание что великий путешественник Миклухо-Маклай жил где-то совсем рядом со мной, может быть здесь за соседним домом, создавало впечатление непосредственной причастности к людям, пишущим такие толстые книжки и вызывала благоговение с зачатками гордости за земляков.
Как-то, зимой вернувшись с работы, отец сообщил скорбную весть, что умер Михаил Михайлович Пришвин. И тогда я узнал от мамы, что, оказывается, её родной дядя Иван Сергеевич Романов был с ним хорошо знаком и даже упоминался в одной из его записей в дневнике, как поэт-самородок из среды Талдомских башмачников-гусарочников и цитировались его стихи.
Хотя в том возрасте понятия о времени и пространстве, рождении и смерти у меня ещё не было, но, печаль родителей, дала мне ощущение потери какого-то очень близкого родственника.
В школьные годы знакомство с Пришвиным продолжилось не только по школьной программе младших классов, а благодаря моей первой учительнице Антонине Сергеевне Фёдоровой, которая в дальнейшем получила почётное звание «Заслуженный учитель школы РСФСР». Она очень часто проводила занятия внеклассного чтения и природные путешествия, темой которых были и произведения Михаила Пришвина.
Нельзя не отметить значение и Всесоюзного радио. Я очень любил слушать различные инсценировки сказок и разных других произведений для детей. С завидной регулярностью транслировались "Лесная газета" Виталия Бианки и множество рассказов Михаила Михайловича Пришвина.
В шестом классе моим классным руководителем стала Екатерина Михайловна Журавлёва – самозабвенный педагог-литератор. Она создала в нашем классе драматический кружок, в репертуар которого входили инсценировки коротеньких произведений Михаила Михайловича. Там, несмотря на мой маленький ростик, мне пришлось однажды играть роль самог0 любимого писателя, потому что у меня были похожие очки. А парик соорудили из отбелённой пакли…
Все эти наивные спектакли воспринимались сверстниками, хоть и со смехом, но очень доброжелательно.
Овнешнять перед одноклассниками мою некую причастность к Великому писателю я считал неуместным. Не хотелось прослыть хвастуном. Но сознание того, что мой дед был знаком с любимым писателем, грело мне душу. Вдобавок первый рассказ Пришвина, который был опубликован в 1906, в журнале «Родник», назывался «Сашок». Именно так ласково называла меня мама.
Благодаря Пришвину я очень рано узнал про женьшень, Светлояр и легендарный град Китеж. Тогда же научился обращать внимание на всяких букашек, ползающих под ногами, прислушиваться к лесному шуму, пению птиц, лягушачьему гвалту на пруду…
С возрастом я созрел до чтения автобиографического романа Михаила Михайловича – «Кощеева цепь», который помог мне проникнуться его фантазиями и мыслями. Осознать его метания и жизненные вехи становления.
Характер у него был! И непростой!
Были и конфликты и жажда любви, и искреннее стремление к справедливости, но без фальшивого эпатажа на публику.
С раннего детства маленький Миша отдавался своим фантазиям и мечтам. Ему самому с собой никогда не было скучно. Это свойство помогло ему в период заключения, куда его по судьбе угораздило попасть в период самоопределения.
Зато в зрелом возрасте он смог сказать:
«Теперь у меня есть всё: созданное мной дело, любимая жена и дети. Я один из самых счастливых людей на земле…»
А, благодаря его ярким описаниям образов современников, и мы можем проникнуться любовью к людям, кто его окружал. К богатой русской природе. И самое значимое произведение, приоткрывающее взгляд на жизнь вековой давности – его дневники, благодаря которым мы можем окунуться в ту далёкую эпоху.
Я счастлив, что в продолжение его жизни в Солецком крае создан прекрасный музей-квартира нашего русского писателя.
И дай Бог, чтобы он развивался дальше, а Пришвинские чтения стали долгой и доброй традицией.
Благодарю за внимание!


5. РАССКАЗЫ

             Александр ВОРОНИН
    (г. Дубна, Московской обл.)
Член Союза писателей России
 

ГОЛУБИ

Максим Горький с Лениным в Италии на острове Капри играют на берегу моря  в шахматы. Вдруг чайка сверху какнула на голову  пролетарскому писателю. Тот снял шляпу, щелчком пальца  сбил какашку и задумчиво так говорит: “- Хо-ро-шо!” Ленин у него любопытствует: “- Что же  тут  хорошего, Алексей Максимович? Она же вам, батенька, новую шляпу испачкала!”  “- Хорошо, Владимир Ильич,  что  коровы  не  летают!”
                Анекдот

 В  начале 80-х годов, перед отпуском и поездкой на Чёрное море,  купил я себе модный в то время  однотонный  кримпленовый костюм цвета кофе с молоком. Мне он нравился тем, что лёгкий и стрелки на брюках долго держатся, а жене тем, что стирать его можно много раз, а он нового вида не потеряет. По пути на море заскочили на недельку к тёще в Ростовскую область. Жарища  стояла страшная, аж трава вся в посёлке засохла и пожелтела.  А  меня тёща каждый  день заставляла надевать новый костюм с галстуком и водила по соседям, родственникам, знакомым,  чтобы показать местным краснолампасникам (казакам по-нашему), какого красавца её дочка  в  Москве отхватила.
В один из таких дней поехали мы в соседний город Шахты за покупками. Меня взяли в роли грузчика, таскать за женой и тёщей  огромные  сумки. С детства я дико ненавижу походы по магазинам, все эти бесконечные перебежки от прилавка к прилавку, где женщины без устали всё меряют, щупают, растягивают, смотрят на свет, прикладывают к себе, нюхают, пробуют на зуб, а ты стоишь рядом с огромными сумками,  тихо зверея  от духоты  и  бессилия что-либо изменить. Эта поездка не стала исключением, и ближе к обеду, мечтая о холодном пиве и душе, в очередной магазин я не вошёл, а  остался на ступеньках  огромного трёхэтажного универмага,  недалеко от шумного  рынка. Мои  женщины  исчезли в нём надолго, а я поставил тяжёлые сумки с покупками в тенёк и стою рядом, разминаю затёкшие плечи,  любуюсь снующими мимо меня молодыми казачками. А посмотреть там было на что - они все загорелые, фигуристые, в коротких или вообще прозрачных платьицах. Все весёлые, улыбаются, и так на меня исподтишка оценивающе поглядывают, что я позабыл про жену, поправил пышный чуб, подбоченился, сделал два шага вперёд, чтобы меня на ступеньках лучше видно было. Одну ножку  отставил, руки сунул в карманы брюк и в такой картинной позе стою, жду, вдруг какая из  южанок  со мной   нечаянно  столкнётся,  мы  разговоримся  и  познакомимся. Но они  только хихикали   и  пробегали  мимо  меня   в  обе   стороны.
Из-за красивых девчат я, видимо, и потерял бдительность. Стою, на солнышке греюсь и радуюсь жизни. А на фронтоне универмага, прямо надо мной, в это время вдруг завозились голуби. Выспались после обеда и собрались лететь  по своим делам.  Перед  полётом, эти глупые птицы мира, которых непонятно за что так любил Пабло Пикассо, решили облегчиться и ничего лучше не придумали, как свесить зады с карниза и шарахнуть хором  жиденьким с высоты третьего этажа  прямо на  ступеньки. А там  стоял  я, красиво отставив ножку и улыбаясь, весь в предчувствии чего-то радостного и необычного. И вот свершилось. Основной поток  вонючей  жидкости пришёлся мне на грудь и на отставленную  левую ногу. Тонкий  и сухой как порох кримплен моментально впитал в себя  эту гадость, рубаха прилипла к телу и, чувствую, как мокрота ползёт по животу и по ногам в новые сандалеты. Я отпрыгнул назад, но было уже поздно - довольные голуби,  сделав  своё  чёрное  дело,  хлопая  крыльями,    улетели.
По закону подлости, ни носового платка, ни бумажки у меня в карманах не оказалось. Стыдливо повернувшись спиной к местным красоткам, я принялся щелчками пальцев сбивать с бывшего нового костюма то, что ещё не успело впитаться. Положение моё было  аховое –  в  магазин  нельзя  войти, так как от меня воняет туалетом и   весь  я  подозрительно  мокрый, а сбегать куда-нибудь к фонтану помыться тоже  не могу - сумки  тяжёлые  сторожу.   Да и стыдно таким грязнулей   по городу ходить. Поневоле пришлось полчаса стоять,  растопырив руки и ноги, подсыхать и ругаться про себя матом  от  обиды на такую жизнь. Когда тёща с женой наконец-то вышли с покупками, на мне всё уже высохло. Костюм, правда, был весь в бело-серых разводах и топорщился, не сгибаясь, так  как  голубиное  дерьмо застыло в нём сухой корочкой. Нахохотавшись над  моим  жалким  видом, они слегка потёрли меня какими-то  тряпочками, но только размазали пятна ещё больше и усилили запах.  На   вокзал  я  шёл,   пригибаясь  и  прячась  за  ними, стесняясь  своего  вида в толпе уже недоступных для  меня   красавиц.   
Костюм долго потом стирала в  корыте  и сушила на солнце сердобольная тёща. А я  втихаря  таскал у них  духи,  опрыскивал  его  со всех сторон и отгонял наглых мух,  которые  тучами  почему-то  так  и  лезли  на  мой  новый   любимый   костюм.  Он   висел на плечиках во дворе днём  и  ночью,    хорошо  был  виден  с  улицы,  но    никто  его  не  украл,  на что  я   втайне  очень  надеялся.  Тогда  бы  мы поехали  в  город  и  купили   мне  другой  костюм.
На следующее лето в этом же костюме я гулял на свадьбе соседа тёщи, с которым мы по ночам воровали яблоки в питомнике. И тут костюм снова подвёл меня. В самый разгар веселья сосед справа за столом упал мне на грудь и облевал меня с головы до ног. Пришлось идти в душ мыться и переодеваться. Пока мои  ровесники  зажимали  в  медленных  танцах   пышнотелых казачек, я сидел  в чужом старом  синем  трико  с  рваными  коленками, в клетчатой  рубахе тестя и пил с горя водку. А костюм опять несколько  дней  полоскала на колонке и сушила на солнце тёща. Жена со смехом отказывалась стирать его, обзывая  меня   московским  алкашом  и  любителем   всё   нарочно  пачкать.
На  третье  лето,  чтобы    не  искушать  судьбу  и  опять  не  вляпаться  в  какую-нибудь   нехорошую  историю,   я  купил  себе  новый  костюм  -  тёмно-синий,   в  модную тогда  белую  полоску.  Этот костюм  меня  ни  разу  не  подвёл.  Поэтому  все  следующие   мои   костюмы  были  только  тёмные и обязательно в  полоску.
Вот  так  глупые  птицы  голуби  могут  влиять на мужскую моду.
Про голубей есть ещё  много смешных историй. В фильме  “Ширли-мырли”  мне очень нравится спор трёх братьев-близнецов Кроликовых-Алмазовых-Шнипперсонов  о том, какой  национальности  Бог:
- Нашего Христа – в евреи  записываешь?
- А  как  ты  хотел – если  папа и  мама  евреи, то ребёночек  русский?
- Ты  нашего  Бога  не  трожь!
- А  кто же  он  тогда?
- У  него папа  -  голубь!!!

Кстати, кроме меня и Максима Горького из анекдота, птицы на кого только не гадили. О похожих   историях я много слышал и читал. Вот две из них. Писатель Андрей Яхонтов спешил на деловую встречу и, проходя под проводами, где сидели вороны, получил на голову и плечи порцию белой вонючей жидкости. Ни крана, ни фонтана поблизости не было, а проситься в чужую квартиру в таком виде постеснялся. Купил в магазине воды с газом, но от неё ещё хуже всё расползлось и размазалось. Да и   прохожие над ним посмеивались и брезгливо отворачивались. Пришлось идти домой, мыться и одевать новый костюм. На встречу пришёл, опоздав на час с лишним, ни на что уже не надеясь. Чтобы как-то оправдаться, рассказал эту историю ожидавшим партнёрам. Они долго и  дружно хохотали над ним. В результате чего переговоры прошли успешно. А как бы они закончились, приди  он вовремя, ещё неизвестно. После этого, Яхонтов убедился в верности  приметы, которую все знают с детства: если птички обгадят – это к везению, к успеху и прибыли. А заодно стал верить и в другие приметы. (МК 24.08.2013, с. 5.)
Вторая история про двух 19-летних провинциалок, ехавших в Смоленск с пересадкой в Москве. Набегались по столице, устали, на вокзале все места заняты. Вдруг увидели пустую лавку, от которой отходила уборщица. Подбежали, заняли, отдыхают. Вдруг кто-то стал им в спину и в голову чем-то кидать и сзади парни засмеялись. Они подумали, что те так с ними заигрывают и решили не обращать внимания. Когда другие соседи заулыбались, глядя на них, девчонки вскочили и увидели, что пальто и шапки у них все испачканы. Прямо над ними в потолке дыра, там сидят на балке голуби и делают вниз своё грязное дело. Пришлось идти в туалет отмываться. (Моя семья № 9, март 2017, с. 9.)
Но не везде голуби в таком почёте, как в России и в Европе, где они являются главными уличными птицами в городах. В Венесуэле эту нишу занимают крупные попугаи ара. Там городские жители кормят их с рук прямо на балконах домов.



КОРОЛЕВА  КРАСОТЫ

Звонок  на  радио: - Передайте, пожалуйста,  для  моей  любимой  девушки  Лены  песню  “Я  люблю  тебя,  Марина,  всё  сильней  день ото  дня!”               
  Анекдот

Так уж в моей жизни случилось, что я с детства был неравнодушен к женской красоте и всему, что с ней связано. Ещё школьником, в деревенском клубе, под модные в те годы песни я влюблялся в самых красивых девчонок. Магнитофона в конце шестидесятых в клубе не было, и мы крутили пластинки. Одна из самых популярных песен была – “Королева красоты”. Слушая её, я любовался своей девчонкой, самой красивой в клубе, единственном на пять деревень,  и мечтал, чтобы и жена у меня тоже была королевой красоты.
Но с первой женой не повезло. Когда мы решили пожениться, в моде  были совсем другие песни. Да и  женился я  как во сне, будто меня опоили чем или одурманили. Через год, когда пелена с глаз спала, я  убедился в правоте слов моей многочисленной родни, в один голос отговаривавшей меня на ней жениться - никакая она не красавица, даже совсем наоборот. Поэтому в те годы про любимую песню я вспоминал, только когда видел на улице чужих красавиц. И то не с радостью, а со слезами на глазах - надо же, опять такая красота досталась кому-то другому, а не мне.
Зато со второй женой я быстро  наверстал упущенное. Любуясь её красотой, я удивлялся, почему  не встретились раньше. Мы подходили друг другу идеально. В этот раз вся родня, наоборот, торопила меня со свадьбой, женись быстрее, а то уведут такую красавицу. Даже по народным приметам, каждая следующая жена должна быть красивее и моложе предыдущей. Это аксиома семейной жизни. Иначе не будет движения вперёд к красоте и совершенству, жизнь остановится и потеряет всякий смысл. Вот и у меня, как у всякого порядочного человека, вторая жена была моложе первой, красивей, добрей, ласковей и вообще, отличалась от первой, как чистое голубое небо от осенней холодной слякоти. По крайней мере, так было, когда я женился на ней 16 марта 1990 года.
А через два года к ней неожиданно подкрался юбилей - 30 лет. Мы с тестем, независимо друг от друга, заказали ей поздравление на местном радио - оба вышли на журналистку Лену Комарову. Когда-то она была соседкой тестя на улице Мичурина, жили в одном подъезде, а мне вообще приходилась одноклассницей, почти как сестра родная. Подъехал я к ней на радио, заплатил деньги (17 рублей по тем временам) и выбрал песню: “Королева красоты”. Я тогда был влюблён по уши, не мог никак насмотреться в голубые томные глаза жены и готов был совершить ради неё  любую глупость. На всякий случай заказал звукооператору, худому и прыщавому пареньку, запасную песню: “Эти глаза напротив” Ободзинского. Она тоже идеально подходила к такому событию. Меня похлопали по плечу, клятвенно заверили, что у них есть даже несколько “Королев красоты” и никакая замена не понадобится,  всё будет о'кей, иди домой, открывай шампанское, кричи “ура!” и целуй  красавицу-жену.
Подошёл день юбилея, собрались гости, сели за стол, выпили хорошо за мою ненаглядную, включили радио и ждём. Название песни я не сказал даже тестю, чтобы он не проболтался раньше времени. Пусть будет для всех сюрприз, думал я, пусть весь город узнает, какая у меня вторая жена красавица и как я её люблю. Меня все дёргают за рукав, тормошат: “- Что за поздравление? Какая будет песня?”   Ждите, отвечаю, сейчас   всё услышите. А сам загадочно  улыбаюсь и уже подлетаю к седьмому небу на крыльях любви, предвкушая, какой шквал похвал обрушится на нас  с тестем за душевное поздравление и правильно выбранную песню. Все обрадуются за мою красавицу-жену, оценят мой вкус и выбор по достоинству.
И вот прозвучали слова поздравления в адрес жены. Надо отдать должное Комаровой, прочитала она мой текст с душой, с выражением, да под музыку, идущую  фоном. Гляжу, у пожилых  уже  глаза заблестели, моя мама с тёщей промакивают глаза платочками, проняло почти всех, не зря я шесть лет учился на филологическом и был тамадой на всех пьянках-гулянках. “Подождите, - думаю про себя, - то ли ещё будет, когда зазвучит песня. Она вас всех на лопатки уложит. Камни заплачут от такого накала чувств, который  я  вложил  в поздравление и в песню...”
И правда, песня добила всех. Но не так, как мне хотелось. Леночка Комарова своим задушевным бархатным голосом объявляет: “- А сейчас для нашей юбилярши, по просьбе её любящего мужа и  родных, прозвучит эта песня...” Пауза. Все перестали жевать, вытянули шеи и притихли. Тесть мне весело подмигивает - ну, давай зять, удиви всех, порадуй нас, стариков, потешь дочку... Тёща смотрит на меня влюблёнными глазами - надо же, какого зятя отхватили, не пьёт, не курит, на все руки мастер, даже песню для любимой дочки заказал и, наверняка, уже прикидывает, где  бы денег занять, чтобы  купить такому орлу иномарку.
Но пришла беда, откуда не ждали. Этот прыщавый звукооператор всё напутал и из динамика бодро и громко зазвучала “Трава у дома”. Песня сама по себе глупая, даже солдаты-первогодки её в армии не поют на плацу, так как под неё не то что ходить строем, даже сидеть долго невозможно трезвому. Хорошо, что гости успели  крепко выпить, только это и спасло ситуацию, до драки дело не дошло. Все сидят, переглядываются недоумённо - к чему тут трава? кто из них космонавт? кто куда улетает? при  чём  тут  сон?  На меня будто ведро холодной воды вылили, сижу притихший, никак не пойму, как так получилось, что вместо моей красавицы-жены поздравляют каких-то кролиководов, разводящих траву у дома. Такая злость кипит на этого прыщавого гада с магнитофоном, если бы не гости, сбегал бы и набил ему морду за испорченный праздник. Потом долго и нудно всем объяснял, что заказывал совсем другую песню,  хорошую,  где поётся  про мою жену, самую красивую в городе. Несколько лет не заходил на радио и, проходя мимо, смачно плевал  в  их сторону.
Через десять лет, к очередному юбилею моей красавицы,  опять зашёл к Комаровой, заказал текст поздравления, убедился, что тот прыщавый  негодяй уже не работает и снова попросил исполнить любимую песню. Леночка опять клятвенно заверила, что у них, как в Греции, всё есть и моя заявка прозвучит непременно. Опять меня похлопали по плечу, не волнуйся, в этот раз мы не промахнёмся, попадём точно в десяточку. Наученный горьким опытом, домой я не пошёл, а,   обзвонив всех родственников, остался слушать песню на работе. И только после того, как зазвучали первые аккорды “Королевы красоты”, я свободно вздохнул и почувствовал себя наконец-то счастливым. Пускай с десятилетним опозданием, но весь  город узнал,  какая  у меня  вторая  жена  красавица.

6. Даты, события, праздники.

                27 ноября День рождения Александра Васильевича Панкратова, создателя литературно-художественного и публицистического журнала инвалидов "Белые снегири". Этот день принято считать Днём рождения "Белых снегирей".


Александр ПАНКРАТОВ

МЫ

Мы -- особенного вида,
Мы -- совсем особый класс.
Мы -- лишь телом инвалиды,
Но душа кристальна в нас.

Не одним лишь только хлебом
Каждый нынче жив из нас.
Нам подвластно даже Небо,
И Божественный Парнас...


БЕЛЫМ СНЕГИРЯМ

Не подчиняясь Темной Силе,
По воле Бога,
                посмотри:
Взлетев однажды над Россией,
Над миром кружат
                "СНЕГИРИ"!

Пусть кто-то там беснует,
                злится,
За горло взять пытаясь нас,
Не унывайте,
                Божьи Птицы!
В обиду Бог нас не отдаст!

Шесть лет,
                как мы уже летаем
Наперекор стараньям Тьмы.
И всей свободной,
                гордой стаей
В грядущий век взлетаем МЫ!

Уверен я, а не гадаю:
Успешным будет разворот!
Желаю, чтоб от всех страданий
Избавил нас
                грядущий год!

И чтоб с пришедшим Новым Веком
Не посетил нас мрачный час,
Достойным званья ЧЕЛОВЕКА
Чтоб был любой,
                любой из нас!



Владимир ОСТРИКОВ

Я ЧИТАЛ ОТ ЗВЕЗДЫ...

Время поиска, время ошибок прошло,
Сфокусируем взгляд
Над подтемностью тем...
Что же с новым рассветом
Ко мне вдруг пришло?
Отчего стал нестоек, не весел и нем?
Время поиска -
Груз незадачливых строк,
Первых строк, от которых
               никуда не уйти.
Я тогда говорил:
-"Дайте только мне срок!"
Сам себе говорил я в начале пути.
В одиночку, без света, в ночной пустоте,
Спотыкался и падал на скользких камнях,
Я искал свою песню в словесной листве,
Я читал от звезды на свой риск и свой страх.
Вновь стою у отвесной и гладкой стены,
Без страховочных лестниц иль
                длинных верёвок,
Этот новый этап на не лёгком пути -
Принимаю спокойно без нервного рёва.
Мне б теперь удержаться,
             зацепиться за край
Каменистой верхушки, что за'лита светом,
За начало пути принимал светлый май,
А теперь я вхожу в наступившее лето.   23.02.2001г.


БЕЛЫМ СНЕГИРЯМ

Существенен и ярок Божий дар
На тонкой грани самосозерцания,
Я чувствую и вижу: НАШ пожар
Стал неизбежен. Далеко до зданий
Ведущих непонятно как отбор,
И раздающих похвалы как кости.
Как хорошо, как мило, в них затор
Из зависти чужой и чёрной злости.

Поэзия оценена на свет...
В прозрачности её нет веса, право,
Оценщик ухмыляется лукаво -
Он в прошлом состоявшийся поэт?
В полёте гордом светлая строка
Пробьёт всю толщину суровых стен,
Как ни старалась чёрная рука
Схватить, иль заарканить в тяжкий плен
Безвестия и злого торжества.
Полёт её был предопределён до срока,
И вместе с нею тёплый воздух окон
Желает вспышки яркого огня!
1997г.

3 декабря - Международный день инвалидов

Алексей Павлович ЗИМЕНКОВ
советский и российский литературовед, общественный деятель, краевед, педагог.

Старший научный сотрудник отдела новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья Института мировой литературы имени А. М. Горького РАН.

Заведующий редакционно-издательским отделом Государственного музея В. В. Маяковского, член учёного совета музея. В 2007 году получил грант Президента Российской Федерации на создание каталога «Русская футуристическая книга из коллекции Государственного музея В. В. Маяковского».

В 1980 году возглавил Литературное объединение имени Ф. Шкулева (территориально относится к Ленинскому муниципальному району Московской области), которое до него в течение 26 лет с момента создания в 1954 году возглавлял поэт Альберт Федулов. В 2009 году создал при ЛИТО совместно с межпоселенческой библиотекой Ленинского муниципального района молодёжную литературную секцию «Акцент».

С 1998 года руководит детской литературной мастерской «Слово», созданной совместно с Видновской гимназией.

Член правления Московской областной организации Союза писателей России
Член правления Московского Литфонда
Член конкурсной комиссии Московской областной литературной премии имени М. М. Пришвина
Член Общественной палаты Ленинского муниципального района Московской области
Член Союза краеведов России
Председатель Общества краеведов Ленинского района Московской области


ЕСЕНИН ВИДНОВСКОГО КРАЯ

Однообразием греша,
Пишу с упрямым постоянством
О том, как лечится душа
Земным разбуженным пространством.
Ведь эти светлые леса
И эти дымчатые дали
Мне были с детства как друзья
И никогда не изменяли.
Евгений Зубов

Прошло 15 лет со дня смерти нашего замечательного земляка Евгения Петровича Зубова (1942–1996). Как малая частица природы, её искренний и преданный певец ушёл в ночь, когда июнь по заведённому порядку сдавал июлю свои права. Ушёл, чтобы подобно зиме, весне, осени и лету вновь и вновь возвращаться к нам звучанием голоса, выражением лица, строчками стихов.
Большое видится на расстоянии. И сегодня уже многим ясно, что Зубов сумел сказать в поэзии своё особое слово, создав яркую лирическую книгу о временах года, в которой извечный безостановочный круговорот в природе, движение окружающей жизни и состояния человеческой души образовали органическое художественное целое.
Стихи Зубова сродни дневниковым заметкам. Из них можно узнать, когда в средней полосе России начинают таять снега, раскрываются первые почки, гремят первые грозы, какой бывает пора листопада, как короток зимний день. Но это не фенологические наблюдения.
В вершинных своих творениях Евгений Зубов предстаёт перед читателем достойным продолжателем поэзии Пушкина и Тютчева, Лермонтова и Кольцова, Фета и Бунина, Есенина и Рубцова, как и они, сумев с необычайной силой запечатлеть радостный и одновременно трагический смысл человеческого бытия.
И, думается, уже недалёк тот день, когда в школах Ленинского района наравне с признанными классиками отечественной литературы начнут изучать и наследие своего земляка, подарившего читателям золотую россыпь изумительных по красоте образов, удивительно искренний и светлый мир не склонившейся перед обстоятельствами души.

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

Евгений Зубов родился в деревне Мисайлово, в семье типографского рабочего. Шёл март 1942 года. Война, в которую была ввергнута страна, испытывала окрестных жителей смертью и голодом. Перед самым появлением поэта на свет фашистские бомбардировщики сбросили недалеко от деревни шесть бомб. К этому времени в зубовской избе всё было подъедено, даже картошка. Хорошо, что осенью на соседнем колхозном поле она осталась неубранной, и хозяйка дома Валентина Васильевна Зубова с ребёнком под сердцем могла, разгребая снег, извлекать картофельные клубни из мёрзлой земли и печь лепешки. Также семью выручала рабочая карточка Петра Яковлевича, отца поэта, который получал по ней хлеб и отвозил его жене и детям.
Зоя Петровна, старшая сестра Евгения Зубова, вспоминала, как 5 апреля 1942 года, в Пасху, когда везде ещё лежал снег, на санях привезли Валентину Васильевну с новорожденным из мисайловской больницы, как внесли младенца в избу, положили на кровать, а потом стояли и плакали, не зная, как его получше устроить и чем кормить. «Была у нас коза, но молока она давала немного. У мамы тоже молока было мало, и оно вскоре кончилось. Вот мы на ручных мельницах мололи зерно, добавляли в него немного молока и этой смесью кормили Женю»
(З.П.Зубова).

Впрочем, голодное военное и послевоенное время на здоровье Зубова никак не отразилось. В детстве он выглядел здоровяком. Болел редко. Зимой катался с горок на самодельных лыжах, сделанных из решета и доски. Летом плавал в пруду, много гулял по лесу. Особую радость доставляла рыбалка, к которой он с друзьями готовился заранее: намечали место, проверяли удочки, запасали приманку, копали червей. Ещё до школы проявилась необычайная любознательность мальчика.
Однажды он набил портфель учебниками сестер, и (совсем как герой рассказа
Льва Толстого Филиппок) явился в школу. Учительница Надежда Ивановна потом часто вспоминала: «Дверь открывается, а на пороге Женя с большим портфелем. Посадила я его за парту. Он сел и слушает».
После этого случая отец стал учить сына буквам, и скоро тот пристрастился к чтению. Благо у Зубова-старшего, большого книгочея, всевозможными изданиями был завален весь чердак. В огромных сундуках лежала масса дореволюционных книг и журналов: «Нива», собрания сочинений Загоскина, Боборыкина, произведения Достоевского, Чехова, а также других русских классиков.
В мисайловской начальной школе Евгений был на хорошем счету и после её окончания продолжил учёбу в школе-семилетке села Молоково.
Вместе с другими ребятами добирался до соседнего села, как тогда говорили, «пешкодралом». Зимой это было сделать не так легко. Валенки
(бог знает какие) на ноги – и в путь. Иногда, случалось, кто-нибудь подвозил. «В эти годы уже требовалось иметь школьную форму. Но мы жили небогато, и брат носил вместо школьной формы служебный китель нашей сестры Нади, работавшей в сберкассе» (З.П.Зубова).
Лучше всего в школе ему давалась литература. Как-то на одном из родительских собраний учительница сказала: «Женя ваш – гений!
Только у него орфография страдает. А сочинения он пишет прекрасно."

К этому периоду относятся и первые стихотворные опыты Зубова.«Какие-то прибаутки брат сочинял девчонкам чуть не в первом классе, – отмечала Зоя Петровна. – Ещё произносил интересные речи. Его с удовольствием слушали мальчишки у окна и смеялись». Взрослые видели, что Женя начитан гораздо больше сверстников.
А вот как о деревенской жизни и поэтических опытах Зубова вспоминает друг его детства Анатолий Рябкин: «Летняя работа на колхозных полях и приусадебных участках родителей чередовалась у нас с играми, лазанием в чужие сады за яблоками (которые, конечно же, вкуснее, чем свои). Наши забавы носили безобидный характер, и взрослые
относились к ним терпимо: иногда драли, но не очень больно. Видимо,мы напоминали им их самих в юные годы.
В нижнем пруду в хорошую жаркую погоду устраивались соревнования, кто быстрее проплывёт или кто дальше нырнёт под водой, нам нравилось играть в футбол, волейбол. Естественно, во всех этих забавах активное участие принимал и Евгений. Особое место в нашем времяпрепровождении занимала рыбалка. Сбор всей рыбацкой команды проис-
ходил у дома Зубовых. В ожидании утра слушали старенький радио-приёмник Евгения: музыку, последние известия, а порой удавалось поймать «Голос Америки». Иногда часы до утренней зари мы коротали в стогу сена на колхозном поле. За разговорами и спорами время летело быстро, порой, увлёкшись, мы забывали, зачем собрались.
Тогда я впервые и услышал стихи своего друга, в которых с юмором
описывались наши приключения, наша деревенская жизнь. Женя был прекрасным рассказчиком».
В старших классах, по словам двоюродной сестры поэта А.Стручковой, Женя с ней бегал в мисайловский клуб, где танцевали под аккордеон, или, бывало, разгуливали по ночной деревне с колотушкой. В это время отец Зубова работал сторожем. «У дяди Пети имелась такая колотушка с бобышкой на кожаном ремешке. Он идёт, а колотушка болтается, и ты слышишь: «тук-тук, тук-тук». Когда мы приезжали на каникулы, то говорили: «Дядя Петя, отдыхай, а мы посторожим». И потом ходим туда-сюда и стучим всю ночь» (А.Стручкова).
После окончания семилетней школы в Молокове Зубов, решивший пойти по стопам отцам, поступает в московское художественно-полиграфическое училище № 3 на Семёновской улице. И в связи с этим переезжает в Москву к старшему брату Анатолию. «У Анатолия была хорошая комната около Курского вокзала. В ней жили – он сам, его жена, двое детей и Женя. Потом Анатолий с семьёй получили отдельную
квартиру, и Женя остался один» (З.П.Зубова).
Об этом периоде жизни поэта мы знаем очень мало. Нам не известно, чем он занимался в часы досуга, что читал, какие музеи и театры посещал и что видел. А.Стручкова вспоминает только, как в дни Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, который проходил в 1957 году,они с Евгением много бродили по Москве. Побывали на Красной площади, где, по её словам, было очень многолюдно и интересно.

Болезнь

Болезнь к Зубову подступала исподволь, постепенно. Первые лёгкие проявления мышечной дистрофии ног были отмечены ещё в школе. В пору учёбы в полиграфическом училище слабость в ногах заметно возросла,а когда Зубов начал работать в типографии, ему стало совсем худо. Вот надо ещё вчера беззаботно-здоровому пареньку подняться по лестнице, а даётся ему это с большим трудом. Требуется перешагнуть порожек или
быстро поднять руку, но легко, как прежде, он сделать это не может. Если опустится на стул, то встаёт медленно, напрягая все силы. «Однажды я стала свидетелем того, как брат садился в автобус. Это было у Молоковского поворота на Каширском шоссе. Я находилась в автобусе, а Женя стоял на остановке. Видела, как он ждал, пока все войдут, и только потом сам схватился за поручни. Со стороны можно было подумать, что в автобус лезет пьяный человек. Никто из протиснувшихся в салон брату
прийти на помощь не захотел. И я тоже, из-за того, что автобус был переполнен людьми, не имела возможности помочь ему. Только заплакала,
– так мне его стало жалко» (Р.П. Круглова, сестра поэта).
Юноша понимал, что с ним творится что-то неладное, однако ни родным, ни друзьям очень долго ничего не говорил. Тайна открылась в Мисайлове совершенно случайно. «Выхожу я как-то в сени, где у нас находилась лестница. И вижу: Женя лежит у этой лестницы – свалился.
Оказалось: в типографии он работать не может, в Москву не ездит – и
все последние дни проводит на чердаке» (З.П. Зубова).
Родные без промедленья отвезли Евгения в Боткинскую больницу,где вынесли вердикт: болезнь неизлечима. Сказали, что с таким заболеванием живут лет до тридцати. Совсем ещё молодого человека перевели на инвалидность. Одновременно медики пробовали бороться с недугом,но выходило только хуже. После сеансов терапии в одной из столичных институтских клиник у Евгения заболела печень, начали выпадать зубы. Позже он говорил: «Меня здесь только изуродовали».
Пока оставалась надежда на выздоровление и была возможность передвигаться самостоятельно, Зубов жил поближе к врачам – в бывшей московской комнате брата на пятом этаже (по месту прописки). В это время присматривала за ним старшая сестра. «Моя работа была связана с разъездами. Если я оказывалась в Москве, то обязательно заглядывала к Жене, чтобы покормить его, а затем возвращалась на Коксогазовый завод. Вечером снова проведывала брата и ночевала у него. Утром просыпалась в шесть часов и отправлялась от брата на работу» (З.П. Зубова).

После того, как Евгений не смог самостоятельно выходить на улицу и затем возвращаться к себе на пятый этаж, у него поселилась мать. А когда стало окончательно ясно, что доктора не в силах остановить развитие болезни, родные перевезли его из Москвы в Мисайлово. «Здесь,– рассказывала Зоя Петровна, – брат крапивой просил меня сечь ему
спину. Ложился, и я секла его крапивой».
Но и народные средства также не привели ни к какому положительному результату. Дистрофия мышц нарастала неотвратимо. Сначала Зубову удавалось ходить пусть не быстро, но довольно далеко.
Например, в лес. Потом сил хватало лишь для того, чтобы выйти за околицу. Когда падал – поднимался долго и с большим трудом. Постепенно вся жизнь ещё совсем молодого человека сосредоточилась в пределах двора.
Зиму Евгений проводил в родительском доме. А в летний период местом проживания его становились прилепленная к тыльной стороне избы небольшая пристройка – «домушечка» да сад, где сын Зои Петровны Борис смастерил скамейку и столик.
Годам к сорока стали плохо слушаться пальцы рук, и Зубов начал есть не из тарелки, а из большой чашки. Последние шесть лет он прожил, не вставая с постели, в окружении книг, в горнице за сооруженной для него выгородкой. Слушал радио, а телевизор смотрел через специально поставленное зеркало, в котором отражался экран.
К собственной беспомощности, мелочной зависимости от других людей Зубов привыкал тяжело и долго и до конца так и не привык. Всегда старался сделать так, чтобы посторонние не видели его слабым и немощным. «Я хорошо помню, как брат проходил комиссию по инвалидности. Это было страшным мученьем. Отвозил его Борис, мой сын.
Женю из машины он вытаскивал на руках. Вот Боря вытащит Женю,поставит на ноги – и Женя стоит, не двигается, пока не останется один.Очень стеснялся своего положения» (З.П.Зубова).
 Нечто подобное происходило и когда члены районного литературного объединения при-
езжали к нему в гости. Шкулёвцы заходили не сразу, а довольно долго не входили в дом, ждали, когда поэт займет свой «пост» в большой комнате.
К мукам, связанным с телесным недугом, прибавлялись муки душевные. И Зубову понадобился не один год, чтобы найти себя в новых условиях существования, выработать устремлённую в будущее позитивную философию нового земного бытия.

Впоследствии поэт напишет стихотворение «Угол», из которого можно понять, каким образом он решил противостоять болезни.

Если злая судьба загнала тебя в угол,
Оттесняя от жизни в унылую мглу,
Как бы ни был ты слаб, как бы ни было туго,
Постарайся обжиться и в этом углу.
Постарайся его осветить ярким светом,
Напряжением воли, работой ума,
Незакрытою дверь оставляя при этом,
Чтобы жизнь заглянула в твой угол сама.


В ОКРУЖЕНИИ РОДНЫХ И БЛИЗКИХ

Годам к двадцати пяти молодой паренёк сумел «обжиться» в уготованном судьбой «углу», действительно наполнив его «ярким светом, напряжением воли, работой ума». Произошло это, прежде всего, благодаря родным и близким. Неслучайно Анатолий Рябкин, друг детства Евгения, называл дом Зубовых «неиссякаемым кладезем безграничной доброты, душевности, порядочности и мужества».
«На праздники, – вспоминала сестра поэта Раиса Петровна Круглова, – в нём собиралось до 30 человек родственников. Папа Пётр Яковлевич Зубов, мама Валентина Васильевна, потом мамин брат Вениамин, который был удивительным острословом. Приезжал наш с Зоей родной брат Анатолий, который прошёл всю войну. На фронте он служил в разведке и имел боевые награды. О нём написали даже статью в газете, в которой говорилось, сколько он уничтожил фашистов. Приезжали мамины племянницы». И каждого переступавшего порог встречали с неподдельным радушием, теплом и сердечностью.
Отзывчивостью и участием делились здесь не только с родными. Близкий друг семьи, журналистка Татьяна Аннина рассказывала, какой переполох устраивал Евгений во время её приездов: «Свято веря, что человека надо, прежде всего, накормить, он кричал Зое из своей «клетушки»: «У тебя там солянка есть, дай ей… Картошку свари да селёдку не забудь». И следовал перечень всего, что имеется в доме. Зоя в ответ: «Сама знаю!». Я отмахивалась: «Не голодная, из дома приехала». Но он долго не унимался, пока не выставляли на стол все припасы».
Мне также не раз доводилось бывать в доме Зубовых, и всегда стол, в конце концов, заполнялся тарелками с разнообразной снедью. Свидетельствую со всей искренностью, что Зоя Петровна, старшая сестра поэта, отменно готовила, и даже самое знакомое блюдо имело у неё свой неповторимый вкус. Не забыть её сладких сочных пирожков к чаю, которые специально для меня подогревались на сковородке.
Характерной приметой зубовского двора и дома являлось всевозможное, разными путями забредшее и занесенное сюда зверьё. Об этом говорили все, кто здесь бывал. «Когда ты приходишь к ним, тебя встречает многочисленная домашняя живность (кошки, собаки), которые рады гостям. Один небольшой пёс даже, бывает, сердится, если ты пытаешься уйти, и норовит ухватить тебя за штанину» (А. Рябкин).
«Ночью вдруг просыпаюсь от вскрика: «Пошла отсюда!». Оказывается: одна из
6-7 кошек, что толкутся у Жени под кроватью, «достала» его своими прыжками. Мы долго смеёмся, перешучиваемся через стенку. Зоя заявляет: «Вот вышвырну всех кошек и собак». Он: «Тогда и меня с ними вышвыривай…» (Т. Аннина).
В такой большой и дружной семье младший Зубов, конечно, не был обделён ни вниманием, ни душевным теплом и в полной мере чувствовал себя её полноправным членом. В праздничные дни он охотно участвовал в общем застолье, расцвечивая его весёлыми репликами, заодно со всеми пел.
Ежегодно с размахом отмечали домочадцы дни рождения Евгения, на которые приглашались не только родственники, но и его друзья. Для одного из таких дней рождения было сварено целое ведро солянки.
Родные не оставляли Евгения Зубова без поддержки и в будни. Сын Зои Петровны Борис помогал в Мисайлове обустроить быт Евгения, если надо – возил по врачам. Старший брат Анатолий на первых порах, как я уже говорил, взял Евгения к себе на житьё в Москву, а однажды, было и такое, встал на его защиту. «Как-то раз, – по
свидетельству Зои Петровны, – в клубе к брату подошёл участковый с напарником. Оба пьяные. Народу – полный клуб, а они из всех собравшихся почему-то Женю выбрали и стали придираться. На счастье, в тот вечер в клубе был и наш брат Толя. Он не позволил обидеть брата, сорвал с милиционеров погоны и принёс домой. Милиционеры после стучали в окна, просили вернуть погоны, но Толя сказал, что отдаст только их начальству».
Добрые отношения связывали Евгения с сестрой Раисой Петровной
(в замужестве Кругловой), переехавшей в село Остров, которая каждый раз, бывая в Мисайлове, подолгу беседовала с братом. В последние годы жизни, когда тот уже не мог вставать с постели, она сажала его на кровать и массировала.
Но, конечно, основной груз повседневных забот о Евгении лежал вначале на его матери Валентине Васильевне, а затем (и чем дальше, тем больше) на старшей сестре Зое Петровне, которую по праву моно назвать верным ангелом и хранителем брата. На протяжении многих лет она кормила, поила и обстирывала Евгения, а также была для него главным собеседником. «Со временем брат так привык к нашему совместному житью, что без меня уже не мог пробыть ни одной минуты. Даже когда маме стало совсем плохо и мне необходимо было уезжать в Видное, он всячески этому противился, – так ему страшно казалось остаться одному". (З. Зубова).

В кругу родных младший Зубов выглядел обычно жизнерадостным и общительным, не хотел показывать трудность своего положения и говорить о своей болезни. «Женя не вызывал чувства жалости, казался сильным, уверенным, самостоятельным. Даже когда полностью слёг,продолжал всех поддерживать и веселить. Он любого мог развеселить,
рассмешить, в душу искорку бросить, найти доброе слово. С ним мы забывали о его болезни» (А.Стручкова).
«Возможно, в душе у него было что-то другое, но на людях он всегда шутил. Частенько подтрунивал над нами, что, мол, и на работу-то ему ходить не надо, и не болеет он, а только вид делает» (Р.Круглова).
Деликатная, необижающая насмешливость Зубова в общении с родными не являлась напускной. Ему и в самом деле было свойственно подмечать курьёзное и комическое вокруг себя, привносить в обыденность оживляющее её театральное, игровое начало. Тем более, что весёлое слово и улыбка гнали черные мысли и из его собственной души. «Помню, когда работала в мисайловском магазине, прибегу на обед, а брат меня просит: «Рая, скопируй кого-нибудь». И я ему копировала то какого-нибудь покупателя, то пьяницу. Ему это очень нравилось. Он и по радио тоже ловил что-нибудь такое. «Женя, ну что поймал?» А брат в ответ только хохочет. Я в связи с этим частенько шутила: «Женя, какой же ты «двуличный» человек! Слышали бы те, кто тебя навещает, что ты
без них говоришь» (Р.Круглова).

Порой зубовская склонность подмечать курьёзное проявлялась и в переписке с друзьями. Так, например, в одном из писем к поэтессе Татьяне Мельниковой, отвлекаясь от дел литературных, Зубов с юмором, за которым скрывалось удивление и возмущение, сообщает о много месяцев не работающей на улице колонке и связанных с этим обстоятельством бытовых неудобствах. Случай вопиющей трагикомической бесхозяйственности никак не выходил у него из головы. И в очередном пись-
ме Мельниковой между фраз о Фете, Николае Рубцове, Борисе Можаеве, Юрии Любимове и театре на Таганке Зубов не без сарказма делится с адресатом «смешным» продолжением ремонтно-водопроводной истории: «А колонка всё не работает. Приезжали на грузовой машине добры молодцы, перекрыли воду – она около трёх лет ручейком стека-
ла в овраг. Теперь полный порядок…». И, конечно, не забывает Зубов уведомить Мельникову о совершенно гоголевской развязке головотяпского сюжета: «Колонка заработала. Настали тёплые дни – она отогрелась и стала давать воду без вмешательства мастеров».
В будни, оставшись в мисайловском доме один, младший Зубов читал газеты, книги и журналы, включал радио, смотрел телевизор. Летом бродил по двору и саду, сидел в тени груши за столиком, слушал птиц,любовался голубым небом и цветами (особенно ему нравились настурции и хризантемы).
Однако всё это, по понятным причинам, не давало желанного ощущения полноты жизни. Ни тепло, ни забота близких порой ничего не могли поделать с ограниченностью пространства, однообразным распорядком дня, недостатком общения и свежих впечатлений, отсутствием серьезного дела. И тогда Евгений Зубов начинал думать о безнадёжности своего положения, был не в силах противиться наваливающейся на
него тяжёлой тоске.
В этот момент лучшим подарком становился приезд верных друзей Анатолия Рябкина и Владимира Попова, которые легко раздвигали замкнутое пространство четырёх стен. Вот с кем можно было поделиться любыми самыми заветными мыслями! Вот кто всегда мог протянуть руку помощи!

Я к одиночеству привык –
Мне ль одиночества бояться.
Среди своих любимых книг
Я буду плакать и смеяться.

Среди лугов и рощ густых
Я звонко радоваться буду.
…Но почему тогда от них
Спешу навстречу к людям, к людям!?

Зоя Петровна Зубова рассказывала: «На улице – зима. Приходит Володя Попов, они садятся с Женей рядом и начинают беседовать о своём. И вдруг Попов говорит, что новую книжку купил. Женя спрашивает: «А почему же мне не принёс показать?». В ответ Попов вскакивает, одевается и говорит, что сейчас принесёт. На улице мороз, а он
побежал к себе в Молоково за книжкой. Часа через полтора приносит книжку, и они оба склоняются над ней. Такой дружбе можно позавидовать.
Володя и брату, какие нужно книги, всегда приобретал. Он писал стихи – у него было много заполненных ими тетрадей. Но только их никому не показывал и никуда не отсылал. Хотя любил декламировать.
Мог читать стихи всю ночь. Вот Володя придёт вечером, я сплю, а они у Жени говорят, говорят. До утра не смолкает их «бу-бу, бу-бу».
Когда Володя Попов приезжал, то я могла ночевать у себя на квартире в Видном. Володя и напоит, и накормит Женю. На него всегда можно было положиться».
Атмосфера большой дружной семьи, где не чувствуешь себя лишним, обузой, и регулярные приезды друзей (не отменяя болезни и всего, что было с ней связано) создавали благоприятные условия для «напряжения воли», «работы ума», установления глубоких взаимоотношений с окружающим миром, к которым так стремился молодой мисайловский паренёк. Оставалось только выбрать занятие, которое бы наполни-
ло существование в «углу» радостью и смыслом. И поэзия, творчество – стали таким делом.

«Ленинец».
Зубов не отрицал, что, выбитый из колеи жизни, ухватился за писание стихов, «как утопающий хватается за соломинку». Он начал отправлять свои первые опыты в разные столичные литературные журналы.
Но ответы приходили оттуда вежливо-отрицательные. Поэт и в 1970-е годы руководитель районного литературного объединения Альберг Федулов вспоминал: «Как-то Виктор Тимофеевич Шахин, поэт, журналист и один из ведущих сотрудников газеты «Ленинец», показал мне отзыв московского рецензента, к которому попали зубовские рукописи.
Отметив стихотворение «Колотушка», тот забраковал остальные и отказал в публикации<…> К сожалению, подобные отзывы получали тогда все начинающие поэты. Каждому в вежливой форме, как правило, указывали на несовершенство присланных текстов и советовали работать над повышением мастерства. Исключения делались чрезвычайно редко».
Чудесным образом в бумагах Зубова сохранился фрагмент письма,предназначенного для какого-то столичного издания: четыре листа, вырванные из школьной тетради в клетку. Вот его начало:
«Уважаемая Редакция! В конце 1969 г. я посылал Вам свои стихи.
Я благодарен вашему литконсультанту т. В.Смолдыреву, который прислал мне отзыв о стихах с критическими замечаниями. С этими замечаниями я полностью согласен. Пользуясь предложением т.В.Смолдырева присылать новые стихи, если они будут, я решил побеспокоить Вас ещё раз. С прежней просьбой – получить отзыв о моих новых стихах по адресу: Моск. обл., Ленинский р-он, Молоковское п/о, д.Мисайлово, Зубову Евг.». Далее следовал текст десяти стихотворений, в том числе и хорошо нам известной теперь замечательной лирической зарисовки:

Стуком в окно меня будят синицы...
Утро и солнечный свет!
В блёстках росы весь дрожит и искрится
Сад, словно пышный букет.
Ясно и чётко доносятся звуки,
Воздух прохладен и чист.
В роще грачи перед скорой разлукой
Кружат, сбивая лист.
А в палисаднике статный, высокий,
Гордо выставив лоб,
Встал георгин – светофор краснощёкий,
Лету командует: «Стоп!»

К сожалению, остальные стихотворения, хотя в них и встречались неизбитые образы («Голубою повис косынкой / Над оврагом дым от костра»; «Рассыпал город в синий сумрак ночи / Дрожащий бисер золотых огней»; «Пряный запах повилики. / Синий омут васильков»), были далеки от совершенства. Они обладали всеми недостатками, которые обычно присущи текстам начинающих.
Неудивительно, что первые зубовские опыты никого в солидных изданиях не заинтересовали. По этим опытам, и правда, сложно было предугадать, в какого значительного поэта превратится со временем один из их многочисленных корреспондентов.
Тремя годами ранее Евгений отослал школьную тетрадку со стихами в районную газету «Ленинец» (так назывались тогда «Видновские вести»). И неожиданно в лице редактора газеты Александра Ивановича Якуничева и её сотрудников обрел горячее человеческое участие и поддержку творческих устремлений. Первым наставником и советчиком
начинающего автора стал Виктор Тимофеевич Шахин.
Так началось многолетнее содружество поэта и газеты, которая до конца жизни давала, по сути, единственную возможность выхода к читателю. В районке периодически печатались как отдельные стихотворения Зубова, так и целые подборки. Первая из таких подборок появилась в «Ленинце» в 1967 году, когда Евгению исполнилось 25 лет. Читате-
лю предлагались пять лучших на тот момент зубовских стихотворений,которые предварял небольшой редакционный врез со словами молодого автора: «Моя главная цель – не оставаться без дела, попытаться запечатлеть в своем творчестве красоту природы Подмосковья».
Некоторое время спустя судьба подарила Зубову дружбу ещё с одним районным журналистом – Татьяной Александровной Анниной, строгим и доброжелательным критиком, которая поддержала творческие устремления мисайловского паренька в тот момент, когда складывался его художественный мир и вырабатывалось мастерство.

«Помню, – вспоминает она, – летом 1969 года Александр Иванович Якуничев, редактор «Ленинца», дал мне одно из первых, а может, и первое редакционное задание: «В Мисайлове живёт интересный поэт, надо съездить». Выпускница университета, поклонница столичной оперы и балета, я вовсе не была воодушевлена: не любила «художественной самодеятельности»…
И вот я сижу на табуретке под очень старой яблоней, читаю исписанные бисерным почерком листочки, а передо мной стоит, опираясь на палку, хрупкий молодой человек с лермонтовскими глазами – печальными, бархатными, острыми. Стоит уже не один час: Женя тогда мог только стоять, потому что если садился,то подняться без посторонней помощи был уже не в силах.
Вернувшись домой, я тут же взялась за подготовку публикации.
Сразу и навсегда признав в нем Поэта, я не меньше была ошеломлена его необычной личностью и судьбой. <…>
Поскольку вопрос о том «Стихи ли это?» отпал с самого начала, я и не думала стыдливо-жалостливо избегать в наших последующих беседах какой-либо критики; правда, она всегда облекалась в шутливый разбор новых произведений. Приезжала – и сразу: «Показывай, что написал». Читала вслух, нажимая на сомнительные места, которых – особенно поначалу – было немало».
С той поры Татьяна Аннина часто и охотно посещала Мисайлово,чтобы в окружении деревьев и цветов посидеть-побеседовать со ставшими навсегда близкими её сердцу Евгением Петровичем и Зоей Петровной Зубовыми.
Говоря о «Ленинце», нельзя не сказать еще об одном его сотруднике – Алексее Васильевиче Плотникове, который многое сделал для того, чтобы имя поэта из Мисайлова стало известно широкому кругу читателей не только районной, но и областной печати. Вот как он описывает своё знакомство с творчеством Евгения Зубова. «Редактор «Ленинца», Александр Иванович Якуничев, помнится, попросил меня в отсутствие ответственного секретаря помочь сверстать первомайский выпуск газеты и для подспорья дал две папки – одну со стихами местных авторов, вторую – с пейзажными фотографиями: «Может, что-то выберешь».
Мне хотелось найти нечто философско-лирическое, имеющее отношение не только к производству, но и к жизни вообще. И, представьте,несмотря на иронические усмешки коллег («ты многого хочешь»), такое стихотворение нашлось. И называлось оно, в общем, злободневно – «Перед праздником». Уже первая строка «Толкутся над землёю комары…», далекая от привычного газетного шаблона, заставила меня оста-
новиться, задуматься… А последние строчки – «Вот только бы за этим не забыли / Мы и в себе порядок навести» – не оставили никаких сомнений: этого автора (а им был Евгений Зубов) надо публиковать! Так я открыл для себя поэтический мир Зубова. То восьмистишие до сих пор осталось в моей памяти:

Толкутся над землёю комары.
Зеленый лук проклюнулся из грядок
Сгребают мусор, жгут в садах костры,
Наводят люди у дворов порядок.
Ненужный хлам – на свалку отнести,
Очистить дом от грязи и от пыли.
…Вот только бы за этим не забыли
Мы и в себе порядок навести.

Согласитесь: стихи, написанные вроде бы по случаю весенней уборки мусора, заставляют нас и сегодня задуматься – о чистоте не только внешней, но и внутренней.
Поэт не кричит, не говорит об этом прямолинейно, а как мудрый
учитель тихо подводит нас к мысли о том, как важно дорожить прекрасным, не засорять душу хламом дурных желаний и чувств.
Открыв для себя однажды Евгения Зубова, я с удовольствием обращался к нему снова и снова. Понятно, что у районной газеты, призванной освещать «партийно-колхозную жизнь», в отличие от литературного издания, своя специфика, и не в каждый номер поставишь стихи, и всё же, когда выдавалась такая возможность, я охотно брал стихи из синих тетрадей Зубова.
Как правило, я находил в них то, что нужно. Гудела в разбуженных садах весна – эта весенняя круговерть находила отражение в лирических строчках поэта. У лета – свои картинки, свои метафоры, которые так и просятся под «грозовое» фото. И про это было талантливо написано Евгением Зубовым.
Его стихи удивительно соответствовали моим деревенским детско-юношеским впечатлениям. Автор, словно волшебник с увеличительным стеклом, представлял явления природы таким образом, что хотелось радость от его стихов разделить с другими.
Наступали осень, зима, – а вместе с ней приезжала в редакцию Зоя Петровна Зубова и скромно передавала очередную тетрадку стихов «от Жени» (А.Плотников).
Известно, что первое время возникающие стихотворные строчки поэт записывал на клочках бумаги, и от этого периода никаких следов не осталось. Позднее появились общие тетради и блокноты для черновиков. Сколько их всего было, теперь едва ли можно установить.У меня хранятся три общие тетради и один Зубовский блокнот. Общие тетради содержат беловики и черновики стихотворений, блокнот – только беловики. От Зои Петровны мы знаем, что писал её брат сидя и не целый день. Закрывался ото всех, чтобы ему никто не мешал. Когда стихотворение обретало завершённый вид, Зубов читал его старшей сестре и просил проверить орфографию и пунктуацию.
После чего с беловиков делались специальные рукописные копии для передачи в газету. Этим занимался сначала сам Зубов, а когда у него стали слабеть руки, роль переписчика взяла на себя Зоя Петровна.
Сначала готовые подборки отвозил в «Ленинец» друг поэта Владимир Попов, впоследствии их доставка в газету легла на плечи старшей сестры. Из слов Алексея Плотникова следует, что редакция имела дело со школьными тетрадками. По всей видимости, они не сохранились.
Кроме них, были, вероятно, и другие рукописные свидетельства зубовского творчества. Видновский поэт Альберт Федулов вспоминал: «Отлично помню толстые тетради, исписанные от корки до корки разборчивым почерком, прямой стреловидной строкой. Их мне показывал Виктор Шахин. Где теперь эти тетради, сказать трудно. Они ходили по рукам, с ними знакомились многие поэты-шкулёвцы. Хорошо, если Зубов оставлял оригиналы переданных в редакцию произведений, но, скорее всего, он являлся плохим хранителем собственных текстов. Если это так, очень жаль – в тех его тетрадях было немало прекрасных стихотворений».
Появлению своих стихов на страницах районки Евгений радовался очень. Можно сказать, жил от публикации до публикации. И поэтому каждый номер «Ленинца» ждал с нетерпением. В «газетные дни» то и дело слышалось настойчивое: «Зоя, пойди, посмотри, – почтальон не приходил?». Он объяснял поэтессе Татьяне Мельниковой: «Для меня куда важнее регулярно появляться на страницах «Ленинца» одним, двумя стихами в месяц, как это было в последние годы, нежели иметь отдельную литературную страницу, но раз в год. Большой перерыв выбивает из колеи, подрывает веру в свои возможности».
За годы сотрудничества районная газета стала для Евгения Зубова близкой и родной. По свидетельству Татьяны Анниной, он внимательно её прочитывал, интересовался редакционными делами и проблемами,разгадывал псевдонимы, расспрашивал про журналистов: «А какая она – Евгения Сорокина? А Ника Решетина – это та, что по радио говорит?»

Шкулёвцы

Кроме редакции «Ленинца», большую роль в творческом становлении Зубова сыграла деятельность районного литературного объединения им.Ф.Шкулёва. Новые стихи, появлявшиеся на страницах «Ленинца», чужой творческий опыт доставляли обильную пищу для размышлений. Чувство локтя, дух соревнования побуждали к собственным худо-
жественным поискам, совершенствованию стиля.
Многое могло дать непосредственное живое общения с собратьями по перу, но его долгое время не было. Возглавив осенью 1980 года литературное объединение, я стал наведываться к Евгению Зубову, беря с собой кого-либо из шкулёвцев.
Одной из первых в гости к поэту со мной отправилась Елена Митарчук, которая в то время работала в Государственном музее В.В.Маяковского и искала приложения своих творческих сил. Свои впечатления от поездки она отразила в очерке (его вскоре опубликовали в «Ленинце»).
Этот очерк содержит много любопытных подробностей и характерных примет той поры, и поэтому отрывки из него здесь стоит привести.

«В Мисайлове из автобуса никто, кроме нас с руководителем ли-
тобъединения имени Ф.Шкулёва А.П. Зименковым, не вышел. Одна-
ко дом Зубовых мы разыскали быстро.
Это милый деревянный дом, со всех сторон густо обсаженный деревьями. Собака мирно спала за дверью, видимо, полная доверия к людям. Потом выяснилось, что в доме живёт много собак. Их с улицы приносят дети. Детей очень много, потому что это большая семья. Хозяйке они внуки и правнуки. А Евгений Зубов – её сын.<…>
Евгений – автор стихотворений, которые он сам называет пейзажными. «Как становятся поэтами? – спрашиваю я у Евгения. Он смеётся, потом рассказывает про отца, про детство. «Типографщиком» с дореволюционным стажем был отец. Мальчишкой его отдали «в ученье»,жил с дядькой-пьяницей. Из чувства протеста вступил в члены общества по борьбе с неграмотностью, а значит, с темнотой и невежеством.Оттуда – истоки любви отца к книге, к печатному слову, к общению.
Мать – крестьянка по сути. И сейчас в свои 85 лет она работает на огороде. В нём, в Евгении Зубове, так много от предков любви к земле,уважения к знанию, нежности к русской природе, что волей-неволей пришлось ему заговорить от лица их всех, заговорить стихами. <…>
Как становятся поэтами? Всё началось с тоненькой тетрадки стихов,переданной на суд старшему товарищу. Таким "крёстным отцом" стал для Зубова сотрудник «Ленинца» Виктор Тимофеевич Шахин. Это было в 1966 году. С тех пор продолжается содружество поэта и газеты.
Для Зубова это тем более важно, что стало единственным выходом к читателю.
О газете поэт говорит с любовью. Все русские писатели были в какой-то степени журналистами или даже занимались этим профессионально – как Пушкин, Достоевский, Маяковский. Зубов сетует, что в последнее собрание сочинений Достоевского не вошли дневники писателя, посвящённые журналистской деятельности.
В доме Зубовых выписывают много газет. Особое место – «Ленинцу». Зубов следит за каждой новой поэтической публикацией, запоминает строки, имена их авторов – своих товарищей по литобъединению имени Ф. Шкулёва, заочным членом которого он является уже много лет.
Как становятся поэтами? Как становятся такими, как Евгений Зубов? Сам он не видит ничего выдающегося в своей жизни, не считает себя настоящим поэтом. «Ты, маманя, иди к себе. Я буду читать стихи,а тебя стесняюсь», – говорит Зубов матери. И читает.
Рождённый с душою, открытой
Для песен, любви и добра,
Поэт на земле беззащитен
От подлости, зависти, зла…
Кончился ливень. По чистой дороге едет рейсовый автобус. Я смотрю в окно и словно впервые вижу поля, перелески, речушки и овраги.
Поэт, спасибо... (Е.Митарчук. «А началось с тоненькой тетрадки». –
Ленинец. 9 сентября 1982).
Позже я попросил съездить к Зубову творчески мне очень близкого человека, поэтессу Татьяну Петровну Мельникову. Друг дома Анастасии Цветаевой, экскурсовод, редактор, журналист, она напряженно искала тогда своё место в литературной и культурной жизни столицы.
Спустя какое-то время их встреча состоялась и произвела очень сильное впечатление на обоих. Завязались переписка, взаимозаинтересованный диалог.
«Ваши чуткость и доброжелательность, мне, конечно, дороги, – признавался Зубов в письме к Мельниковой. – Для меня уже то благо,что в Вашем лице я нашёл человека, который добровольно изъявил желание ознакомиться (громко говоря) с моим творчеством, находит время для разбора моих стихов. И хоть Вы щадите мое авторское самолюбие, я благодарен Вам за внимание и доброту».
Дружеское расположение Татьяны Мельниковой, её неподдельный интерес к личности и творчеству Зубова вылились в очерк о нём, опубликованный вскоре на страницах «Ленинца». Прочитав очерк, Зубов ответил его автору письмом: «Здравствуйте, дорогая Таня! Получил очередное письмо Ваше и подумал, что Вы хитрый человек. Я думал,
что Вы просто из любопытства хотели узнать подробности из моей жизни, моё отношение к живописи и музыке, а Вы, оказывается, пытались собрать материал для очерка. И хоть я так и не раскрылся, ничего путного не сказал, Вы написали его, да ещё на пяти страницах. Конечно,мне интересно было ознакомиться с этим очерком, но на месте товарищей из «Ленинца» я не стал бы печатать его. Несколько лет назад обо мне уже писали. Читатели подумают ещё, что из Зубова делают культ личности в районном масштабе. А во мне сейчас такая пустота, стихи не пишутся…»
Позднее Мельникова оставит воспоминания о встречах и разговорах с Зубовым, хорошо передающих атмосферу дома, где протекла вся его жизнь. «Когда я приезжала в Мисайлово и входила в низенький деревенский дом, обихоженный стараниями Зои Петровны, преданнейшей сестры и ангела-хранителя Поэта, то каждый раз вместо приветствия спрашивала:
– Здесь живёт великий русский Поэт Евгений Зубов?
Женя, как всегда лежащий в своём закутке, смеялся, воспринимал мой вопрос, как шутку. А я произносила эту фразу, уже ставшую традиционной, совершенно серьёзно… Поэтому мисайловский дом, такой маленький, такой обыкновенный снаружи, изнутри мне казался большим – будто стены его раздвигались – просторным, значительным…
Однажды я привезла ему в подарок попугаев в клетке. Женя, конечно, открыл клетку, и они свободно летали по комнате. Позже я написала стихи, которые не раз читала Жене:

…У этого окна я не впервые,
Но не решаюсь сразу постучать.
Талантами богата ты, Россия,
При жизни их не хочешь замечать.

По комнате летают попугаи.
От пуха их и перьев спасу нет,
А что такое клетка, понимает
Хозяин дома — истинный поэт…»

После нескольких моих поездок к «мисайловскому затворнику», которые дали возможность нам ближе познакомится, я предложил проводить последнее перед летними каникулами занятие шкулёвцев в Мисайлове.
Евгений ответил согласием. Так была заложена одна из важных шкулёвских традиций – наступление лета встречать в Мисайлове. Сохранился черновик моего письма, в котором я впервые обратился к Зубову с этим предложением: «Уважаемый Евгений! Я хотел бы провести последнее заседание литературного объединения им. Ф.Шкулёва у вас
в гостях. Мне кажется, что общение единомышленников, так или иначе,всегда приносит пользу, и прошлая моя поездка к вам была не зря.
<…> Если встреча возможна – отвечайте. Жду вашего решения и откладываю сроки последнего заседания.
В каком количестве мы можем приехать? Наверное, не более 5-6 человек. Из них 1-2, я надеюсь, будут вам интересны.
Чем станем заниматься? Послушаем ваши стихи и устроим нечто вроде читательской конференции (на дому).
Жму вашу руку, поздравляю с Праздником Победы, желаю творческих успехов.
Руководитель литобъединения им. Ф.Шкулёва А.Зименков.
6 мая 1984 года.

В дальнейшем время приезда согласовывали в посылаемых друг другу открытках. Вот содержание одной из них от 9 июня 1986 года: «Уважаемый Алексей Павлович! Ваше предложение провести занятие лит.объед. у меня принято с благодарностью. Приезжайте, жду. Евг. Зубов».
После того, как районные литераторы были несколько раз тепло приняты в зубовском доме, они начали самостоятельно, кто когда мог,наведываться в Мисайлово. Об очередной общей встречи я уже договаривался через них, чаще всего роль «связных» исполняли – Юрий Рыбин и Галина Капитонова (Бобцова).
Мы приезжали к поэту иногда в мае, когда за калиткой нас ожидала безоглядно цветущая сирень, порой в июне, когда вдоль дорожки и под окнами в компании других цветов разгорались красные пионы. Мы читали стихи, произносили тосты, делились новостями. А хозяин дома стоял, подпирая спину палочкой, одновременно смущённый и радостный, внимательно вглядываясь в нас, хорошо ему известных по публикациям на литературной странице и по предыдущим встречам.
Может быть, в дни, подобные этому, рождались в его душе горькие исповедальные строчки:

В своих сужденьях независим,
Быть независимым хотел
От чьих-то глаз, улыбок, писем,
От неудач, хулы и дел,
От серой пасмурной погоды,
От жарких солнечных лучей,
Я не хотел зависеть, гордый
От доброй милости ничьей…
В своих сужденьях независим,
Зависим я ото всего:
От слов людских, поступков, мыслей,
От звёзд дрожащих высоко.
Преодолев души усталость,
Смотрю в простор открытый дня…
Ах, если б кто-то, пусть хоть малость,
Зависим был и от меня.


ЧИТАТЬ, ДУМАТЬ, ЧУВСТВОВАТЬ, ТВОРИТЬ.

С самого начала Евгений Зубов активно взялся за своё самообразование, много читал и размышлял о прочитанном и в конце концов стал широко образованным человеком, заинтересованно вглядывавшимся в текущую культурную и литературную жизнь.
В письмах к Татьяне Мельниковой он то удивляется, почему грузинских писателей так больно задел рассказ Виктора Астафьева «Ловля пескарей», опубликованный в журнале «Наш современник»: «Разве можно на правду обижаться? Тем более что такие отрицательные типы есть у любого народа», то сетует, что в последнее собрание сочинений Достоевского не вошли дневники писателя, посвящённые журналистской деятельности.
Из книги Сергея Тхоржевского «Высокая лестница» (о жизни поэта Якова Полонского) Зубов с сочувствием выписывает для Мельниковой понравившийся экспромт Полонского, который был сочинён им по поводу производства в чин действительного статского советника:

С бюрократических вершин
Бог весть за что слетел ко мне ненужный чин.
Превосходительство даёт ли превосходство?
Вопрос решённый – не даёт.
Так знай же, Муза, наперёд,
Что без свободы – благородства
Я никогда не признавал,
И что на службе идеалам
Я никогда не буду генералом.

Глаголы «читаю», «читал» возникают в его письмах постоянно:
«Роман В. Белова я еще не читал, но слышал о нём по радио на коротких волнах», «Из прозы читаю сейчас Б. Можаева «Мужики и бабы»,«Теперь о «Фуку» Евтушенко... Я читал «Фуку» прошлым летом».
В разговорах и переписке Зубова возникают Маяковский, Хлебников, футуристы, Есенин, Клюев, Зенкевич, Мандельштам, Астафьев,Можаев, Айтматов, Конецкий, Евтушенко, Павлинов, Полонский,Фет, а также десятки других отечественных и зарубежных авторов.
Это принесло свои плоды – большая литература воспитала слух и глаз. Во время личных встреч я не раз отмечал про себя, что не имеющий филологического образования Евгений Зубов обладает поразительно тонким восприятием художественного текста и удивительно точно судит о произведениях самых разных авторов.
«От Маркеса у меня осталось… сильное впечатление, – сообщает Зубов Татьяне Мельниковой. – Особенно от романа «Осень патриарха». Местами просто мурашки по коже пробегают. Очень сильная и смелая вещь».
«А ещё, – пишет он, – читал “Тёмные аллеи”. Бунин – мой любимый писатель. Его безупречный литературный вкус, большое писательское мастерство, как поэта, так и прозаика, живописное точное слово,знание жизни – всё это восхищает и доставляет большое удовольствие при чтении его произведений».
Хорошо знал Зубов русскую поэзию XIX и XX веков. Особенно интересовал его Серебряный век, подаривший нашей литературе столько необычайных художественных миров и новых средств выразительности. Помню, как-то я увидел в его «каморке» на книжной полке дефицитный в советское время сборник стихов Михаила Зенкевича. У меня такого не было, и я стал его листать. А потом мы вместе довольно долго размышляли о своеобразии раннего Зенкевича и о его вкладе в отечественную поэзию.
Внимательно вчитываясь и всматриваясь в классиков, Зубов подспудно всё время искал своё место и свою тему в литературе, примерял особенности чужого слова к своему творческому почерку и складу речи.
Основные свои надежды он связывал с жанром лирического пейзажа, справедливо полагая, что в этом жанре сможет добиться наибольших успехов. В пользу такого выбора были его естественная тяга к исцеляющей красоте «разбуженных садов», «зелёных всходов», «дымчатых далей», деревенские биография и образ жизни, большой запас глубоко пережитых впечатлений, связанных с полем и лесом, способность исключительно тонко воспринимать природу во всех её состояниях и красках и, наконец, внезапно открывшийся в нём дар – запечатлевать окружающий мир в неожиданных, но точных и выразительных метафорах.
Новые обстоятельства жизни лишь активизировали скрытые способности, лишь до предела обострили зрение и слух, лишь сильнее заставили чувствовать красоту каждого прожитого дня.
По справедливому замечанию Таьяны Мельниковой, глазам его, не замутнённым мельтешением и суетой повседневности, вдруг стало доступным то, что не дано было видеть другим. Например, однажды летом он наблюдал, как «чесалась» крапива: «Было душно и тихо, и только один лист производил ритмичное движение и звук, какие производят кошки и собаки, когда лапой чешут за ухом. Конечно, это парадокс. Ко-
жа человека зудит и чешется от крапивы. Но, наверное, пыль, зной и
черные мошки допекли и крапиву». (Из письма Е. Зубова – Т. Мель-
никовой 16 февраля 1987 г.).

На суровых каменистых почвах иногда вырастают удивительной яркости и чистоты цветы. Вот и в нашем случае, наперекор обстоятельствам, в немудрёном малом избяном пространстве возник полный необычайных красок поэтический мир. В этом мире зимнее солнце само не прочь погреться, зависнув над печной трубой, мартовский день «с утра
звенит синицами», лето раскрывается «цветным веером» – «до предела до конца», а безжалостная осень, разбирающая сад «настойчиво, упрямо, по листочку», постепенно становится нам близкой и понятной.
Нетривиальный в творческом отношении, этот мир и по своей сути оказался не таким как в большинстве произведений о природе. Бытует представление, что царство лугов и рощ в отличие от царства людей исполнено красоты и гармонии. Кто только не воспевал в стихах и прозе побег в это царство, где под сенью дерев среди щебета птиц находит че-
ловек успокоение от житейских волнений и тревог.
Для Зубова окружающая природа, также как и жизнь людей, изначально соткана из горьких и непримиримых противоречий. С одной стороны, в ней много добра, красоты и всепобеждающей надежды на лучшее. Здесь капель трезвонит под окном, «чтоб мы с тобой на этот раз свою весну не прозевали». Здесь не ожидая беды, «первая бабочка
мчится на свет яркой посланницей детства». Здесь «мелкие речушки» в пору ледохода «вдруг обретают глубину». Здесь первый снег «пахнет беззаботным детством». Здесь «солнце, встав в голубой вышине, одаряет живительным светом и тебя, и других наравне».
С другой стороны, поэт видит, что трагическое – неотъемлемая часть не только человеческого, но и природного бытия. Так, в стихотворении «Яблоня» «ночной грозы неистовая сила» губит старую яблоню,не раз выручавшую автора в голодные детские годы. Однако это не вызывает в мире лугов и рощ ни сострадания, ни грусти. И утром нового
дня, словно ничего не произошло, лучится солнце, голубеет простор, а труженицы-пчёлы всё также сосредоточенно собирают нектар с цветков яблони, беспомощно распластавшейся на земле.
В стихотворении «Январь» односельчане Зубова, чтобы сохранить тепло в своих домах, не задумываясь, дружно сжигают в печах тела погубленных ради этого деревьев. И, не заслужив у людей ни сочувствия,ни благодарности, бесприютные души берёз и сосен, отдавших себя другим без остатка, вместе с клубами дыма обречённо устремляются в не-
скончаемо холодное небо.
А вот раздетый и разутый ноябрь. Он в отличие от всегда «сиреневого» и «соловьиного» мая существует лишь для того, чтобы раз за разом ждать в сгустившейся мгле «снега, как милости». Потому что земное устройство жизни несовершенно.
От несправедливости в мире природы поэту легко было бы перебросить мостик к собственной трагической судьбе, но он этого почти никогда не делает. «Мне нравится в живописи, в музыке лирическое звучание, светлые тона, – пишет Зубов Татьяне Мельниковой. – Слишком сурова жизнь, порой трагична, а искусство словно отдушина, форточка в светлый мир. Конечно, и в искусстве есть трагическое, суровое, и надо
иметь мужество, силу духа, чтобы их воспринимать серьёзно и глубоко.
К сожалению, я пасую перед таким искусством – слишком мягок.

Однако тайная тревога живёт в нём. Порой становится нестерпимой.
И тогда он жалуется в стихах на «зелёную», «жёлтую» и «белую» скуку, завидует деревьям и травам, которым следующей весной дано «всё начать с нуля».

Белая скука короткого зимнего дня.
Снег на ветвях, на поверхности мёрзлых перил...
Белая скука страшит и пугает меня.
Чтоб одолеть одному её, хватит ли сил?

Лучшие стихи Зубова внешне просты, но их не написать по заказу и не привезти из творческой командировки. Для этого поэтическая задача должна стать человеческой судьбой. С Зубовым вышло именно так.
И потому у него много подлинных удач, много стихотворений самой высокой пробы.
Другое слагаемое зубовского успеха – труд. В этом смысле всё написанное поэтом делится на три неравные группы. К первой группе относятся стихотворения, которые были положены на бумагу без видимых усилий и всегда публиковались в неизменном виде. В них и на самом деле уже нечего было править. Вторую группу составляют «проходные»
лирические пейзажи (их довольно много). После того, как Евгений Зубов отдавал их в «Ленинец», он уже не прилагал усилий, чтобы их улучшить, а превращал в материал для следующих стихотворений на ту же тему. Удачные формулировки и образы «проходных» лирических пейзажей использовались в новых весенне-зимне-летне-осенних зарисовках.
Но были случаи и особого, третьего рода, когда поэт становился бесконечно требовательным к своему детищу. Когда, желая добиться максимальной художественной точности и силы, он вновь и вновь возвращался к написанному, отвергал уже опубликованное, начинал всё заново. Тогда стихотворение могло иметь одну, две, три и более редакций,преображаясь в итоге до неузнаваемости.
В таких случаях работа Зубова над текстом напоминала работу старателей, занимающихся промывкой золотоносного песка. Он настойчиво освобождался от приблизительных и проходных строф, строк и слов,упорно накапливая золотинки образов, возникающих в процессе творческой работы. До тех пор, пока стихотворение не превращалось в радующую глаз россыпь золотых песчинок.

Вот перед вами исходный вариант известного зубовского стихотворения «Было всё: тоска осенних буден…»:
Позади тоска дождливых буден,
Глухозимье также позади.
Снова сад синичий посвист будит,
Бьётся сердце радостней в груди.
Ожиданьем дышит переулок,
Ожиданьем трепетной весны.
С крыш капель срывается с сосулек
В голубой подойник тишины.
…………………………………………..
И деревья, выжив в холод жуткий,
На свою не сетуя судьбу,
Вновь встречают мартовское утро
С солнцем ослепительным во лбу!

Как мы видим, здесь много неудачных или не вполне удачных мест.Так, в строке «Снова сад синичий посвист будит» сталкиваются два возможных прочтения: «сад синичий» и «синичий посвист». С общим тоном стихотворения диссонируют ударно-рапортующее «Глухозимье также позади», молодёжно-плакатное «Бьётся сердце радостней в груди», обезличивающий авторскую интонацию риторический повтор «Ожиданье…..Ожиданье…», а также вносящее инородную бытовую ноту выражение «холод жуткий». Синтаксически неловко звучит «С крыш капель срывается С сосулек». Отсутствует ясный смысловой переход от 2-го к 3-му четверостишию.
Автор это чувствует и, пройдя через несколько редакций, создаёт,наконец, предельно выразительный и точный, наполненный весенним воздухом и светом текст.

Было всё: тоска осенних буден,
Ропот листьев, первый снегопад...
А сегодня март встречают люди,
Каждый свету солнечному рад.
Ветер у дворов бельё полощет.
Покидает косогоры снег.
Ожила берёзовая роща –
Вновь над ней грачиный фейерверк.
Позади метели, холод лютый.
На свою не сетуя судьбу,
Сад вступает в голубое утро
С солнцем ослепительным во лбу.

Так происходило и во многих других случаях, когда бесконечная требовательность помогала находить для самых заветных мыслей и чувств совершенную форму.
«Мои стихи – бездомные бродяги»
С каждой новой публикацией творчество Зубова делалось известным всё более широкому кругу районных любителей поэзии. Не могли не нравиться его неожиданные и вместе с тем точные и яркие сравнения и метафоры, подкупающе просто сформулированные мысли, привлекающие своей подлинностью и индивидуальным звучанием интонации:

В саду скворечня из-под козырька
Глядит с берёзы, как из-под ладони.
Садится день за тихим лесом
На парашюте красном солнца.
Яркий месяц засмотрелся в лужу
И вмерзает незаметно в лёд...
То, что молчало вчера,
Музыкой стало сегодня.

Многие читатели «Ленинца» присылали в редакцию восхищённые отклики. Некоторые отправляли письма в Мисайлово, желая поддержать автора полюбившихся им строк.
Журналист Алексей Плотников назвал Евгения Зубова Есениным Видновского края. И на это он имел определённые основания. Оба поэта вышли из деревни и через всю жизнь пронесли восхищённо-трепетное отношение к окружавшим родные места лесам и долам. Не вызывает сомнения и глубинное родство метафорического строя Есенина и Зубова. Нескончаемы словесно-образные переклички в их стихах.
Сравните:
Кленёночек маленький матке
Зеленое вымя сосет.
С.Есенин
В раскрытых почках, словно в гнёздах,
Листочки свёрнутые спят.
Е.Зубов
Сонный сторож стучит
Мёртвой колотушкой
С.Есенин
А колотушка всё стучала,
Храня покой односельчан.
Е.Зубов
Туча кружево в роще связала…
С.Есенин
Сад ветвями, словно спицами,
Из снежинок вяжет кружево.
Е.Зубов
Виснет темь, как платок, за сосной.
С.Есенин
Белой стеною туман за окном,
Словно бельё на прищепках.
Е.Зубов
Подобные примеры можно множить и множить…
Среди тех, кто однажды повстречался с поэзией Зубова и на всю жизнь сохранил любовь к ней, – преподаватель Развилковской средней школы Галина Семёновна Рубинская: «Открываю газету «Ленинец». Литературная страница. Читаю стихи, которые не трогают, не волнуют. Всё уже было. И вдруг...

Месяца литое коромысло
Вечер зацепил за провода…
Повеяло чем-то очень знакомым и тёплым. Месяц, звездочки-пчёлки, майский жук стукнул в окно. Цветущие яблони, «нежный аромат сирени» вошел в комнату. Сказано так верно и так просто.
А вот тропинка старая в Картино, картинские ребята, картинские девчата. С деревней Картино связаны мои первые учительские шаги, первые прекрасные ученики, их чудесные добрые родители. Стихотворение всколыхнуло самые дорогие воспоминания. Так я встретилась с Евгением Зубовым».
Спустя какое-то время вместе с Татьяной Мельниковой и мной Рубинская побывала у Зубова: «Евгений Зубов стоит в дверях своей комнатки. Очень молоденький, совсем мальчишка, темные усики оттеняют его бледное лицо, плотно сжатые губы. А глаза – бог ты мой! – глаза большие, тёмные. В них и печаль, и вопрос, и трепет, и радость. Смущённо улыбаясь, говорит: «Да какой я поэт. Так, пишу от нечего делать.
Целый день один, перебираю в памяти прошлое, мысленно выхожу из дома, брожу по знакомым местам. Птицу вот завёл. Она развлекает меня». По комнате летала канарейка.
А потом он читал свои стихи, так застенчиво, чуть волнуясь. Голос у него был негромкий, нежный. Петя, сын Татьяны Петровны, переложивший некоторые стихотворения Зубова на музыку, спел их под гитару, чем доставил автору слов большую радость. В этот вечер говорили много о поэзии и, конечно же, о стихах хозяина дома. Мы пили чай из красных в белый горошек чашек, а «именинник» по-прежнему стоял, и было неловко оттого, что он не мог сидеть рядом с нами. «Я могу только стоять или лежать», – сказал Евгений. И тогда стала понятна грустинка, которая слышится в его стихах. Вместе с тем он оптимист. Мечтает о своей книге стихов».
О совершённой поездке Галина Семёновна рассказала ученикам. «И решили мои девочки перепечатать на машинке стихи понравившегося им автора, нарисовать иллюстрации и «издать». Мой муж помог оформить обложки. В итоге были «сделаны» два экземпляра книги Зубова. С одним из них весной 1989 года мы и отправились к поэту в гости. Он
очень обрадовался нашему приезду, подарку, про который сказал: «Вот,наконец-то и вышел мой сборник стихов. Я его буду очень хранить. Потому что это моя первая книга».
К моменту встречи с Рубинской Зубов, конечно, не единожды задумывался о собственной книге – том единственном, думалось ему, что он мог оставить после себя на земле. И, как мы видим, получалось так, что самые сокровенные мечты порой по-своему воплощались в действиях любителей его поэзии.
Что до меня, то я был захвачен талантом Евгения Зубова не сразу. Поездки в Мисайлово много способствовали нашему сближению. А перелом в отношениях пришёлся на 1984 год. Это хорошо видно из моего уже цитированного письма: «После встреч и разговоров другими глазами смотрю на ваши стихи в «Ленинце».
Нет-нет да и погружусь в машинописную вашу первую книгу (рукопись), которую вы мне передали для ознакомления. Прихожу к твёрдому убеждению, что и вы и ваше творчество обязательно должны стать известны более широкому кругу читателей, чем тот, который вы имеете до сих пор.
Многие ваши стихотворения (речь идет о гамбургском счёте), несомненно, заслуживают самой высокой оценки. К ним после незначительной доработки можно будет причислить и много других текстов. Восхищён вашим не скованным поэтическими стереотипами воображением и художественной зоркостью, широкой осведомленностью, живым интересом ко всему новому в литературе и культуре, а также вашей неустанной работой над собой, говорю это без всяких скидок на то положение,в котором вы находитесь.
Надо всему «клубу любителей зубовской поэзии» серьёзно задуматься над тем, что можно и нужно сделать, чтобы содействовать росту вашего мастерства и таланта, чтобы заинтересовать вами всевозможных литературных критиков и разные издания».
Держа в руках машинопись Евгения Зубова, думал я, конечно, и о возможных путях издания его авторского сборника. Однако по мере знакомства с машинописью будущей книги, становилось ясно, что начинать следует не с поиска издателя, а с довольно кропотливой предварительной работы.
Дело в том, что в советское время даже поэты с именем не могли вот так запросто выпустить свой собственный сборник (минуя утверждённые издательские планы и очередность), а рядовые члены Союза писателей СССР ожидали выхода своих книг годами. Кроме того, заоблачно высок, по сравнению с сегодняшним днем, был уровень профессиональных и творческих требований к публикуемым текстам. Зубов же
являлся никому не известным автором, и его машинопись, конечно, не отвечала жёстким критериям московских издательств. Стихотворения в ней располагались в довольно случайном порядке, были вовсе не равноценны в художественном отношении и зачастую требовали доводки и шлифовки. Меня лично огорчало то, что целый ряд несомненно удачных пейзажных зарисовок почему-то в машинописи отсутствовал. А это означало, что и какие-то другие заслуживающие внимания тексты также могли оказаться за пределами переданных мне страниц.
Через некоторое время, возвращая рукопись книги, я изложил поэту свой план. Я сказал, что если цель будущего сборника – порадовать его видом родных, друзей и себя, то переданная мне машинопись, наверное, отвечает поставленной задаче, но при существующих обстоятельствах её всё равно не удастся издать. Если же у поэта есть желание сказать в литературе своё особое слово, если он хочет попытаться обратить
на себя внимание специалистов, то надо подойти к изданию сборника со всей возможной серьёзностью. Прежде всего,необходимо собрать газетные публикации и законченные рукописные вещи вместе, чтобы, внимательно вглядевшись в каждый текст, взять из имеющегося только самое-самое лучшее. После чего,если понадобится, доводить это лучшее,не жалея времени и сил, до совершенства. Так, чтобы даже очень взыскатель-
ный рецензент не мог не ощутить художественного своеобразия и профессионализма автора.
Далее, говорил я, следовало составить из отобранного лучшего поэму-цикл
о временах года. Тогда печатаемые под одной обложкой стихотворения обретут сквозное действие. И читателю будет интересно следить за тем,как разворачиваются события в этой необычной «лирической повести».
Если этого не сделать, всё погубит тематическое однообразие и утомляющая чересполосица пусть индивидуально и очень хороших стихотворений о зиме, лете, осени и весне. Но главное – художественно яркая поэма-цикл о временах года станет новым словом в русской поэзии, по-скольку ничего значительного в этом роде у нас еще не создавалось.
Только таким образом подготовленную рукопись можно будет с определённой надеждой на успех показывать литературным критикам из толстых литературных журналов.
Кроме того, чтобы заявить о себе, я предложил отправлять небольшие подборки в областную печать и в массовые общесоюзные газеты и журналы – такие, как «Работница», «Сельская жизнь», «Крестьянка», «Смена» и другие, которым близка деревенская и природная тематика и которые наверняка заинтересовала бы неординарная судьба автора ярких лирических зарисовок. С этими словами, пообещав всю возможную со свой стороны помощь, я уехал.
Теперь понятно, что тогда я поставил перед Евгением Зубовым непосильную задачу, да и сам, конечно, был не готов активно участвовать в её решении. Поэтому несколько лет мы не возвращались к нашему разговору. И жизнь текла по привычному сценарию: «Ленинец» на своих страницах периодически публиковал стихи поэта, а шкулёвцы регу-
лярно наведывались к нему в Мисайлово.
Но вот весной 1987 года разговоры о сборнике начались вновь. В связи с 45-летием Евгения Зубова и 20-летием его сотрудничества с районной газетой в Мисайлово приехали Виктор Шахин и Алексей Плотников. Они поздравили поэта со знаменательной датой, вручили ему от редакции почётную грамоту и пообещали похлопотать об издании его стихов.
После встречи с Шахиным и Плотниковым Зубов написал Татьяне Анниной: «Обольщаться <…> я не буду. Жизнь разучила меня это делать. Но помечтать-то можно? Я и название сборника уже придумал –
«Угол».
В конце концов обещанные хлопоты ни к чему не привели. Зубов откликнулся на постигшую его неудачу поэтическими строчками.

Мои стихи – бездомные бродяги.
Для них у государства нет бумаги,
Чтоб поселить их в тонкий скромный сборник.
Сметёт их время, время – мудрый дворник...
Стихов не пощадит. Я это знаю.
Так для чего ж писать их продолжаю?

Так прошёл ещё один год. После неудачи районных журналистов никаких собственных действий поэт не предпринимал. И вот однажды, знакомясь с очередной превосходной подборкой Зубова в «Ленинце», я вдруг почувствовал острое личное желание собрать (чтобы не потерять безвозвратно) всю его золотую словесную россыпь под одной облож-
кой. Поехал в Мисайлово и сказал, что надо переходить от слов к делу.
Зубов, без особой веры в положительный исход задуманного, согласился и передал мне через некоторое время машинопись (около 100 страниц) со своими стихами. Её в 1987 году набрала для поэта Валентина Рыжёва, которая прежде жила в Мисайлове и знала поэта. Потом к машинописи Зубов прибавил небольшое количество рукописных текстов. Остальное я долго добирал сам, просматривая подшивки «Ленинца». Готовя тексты для Валентины Рыжёвой, поэт окончательно определился с композицией будущего сборника: «Мне трудно быть оригинальным. Стихи у меня о природе и разделы: зима, весна, лето, осень. Традиционные времена года»
 (Из письма Е.Зубова – Т.Мельниковой.
<Май 1987>).

Поэтому серьезных споров о построении книги у нас с ним не было. Только начинать я предложил не с зимы, а с весны и заканчивать не осенью, а весною. Перед читателем должен был разворачиваться не календарный год, а картина извечного круговорота жизни: от пробуждения – к цветению и росту, от роста – к увяданию и смерти, и от смерти – к зарождению новой жизни.
Составление и литературное редактирование задуманной поэмы-цикла продолжалось довольно долго. Подготовив очередную порцию материала, я отправлялся в Мисайлово, где мы обсуждали с Зубовым, как поступить в том или ином случае. В сторону отбрасывались все художественно слабые и технически сырые тексты. Чтобы не было дублирования, из стихотворений на одну и ту же тему, со сходными образами и мотивами выбиралось только одно. В отобранном безжалостно вычеркивались неудачные и избыточные четверостишия, понижавшие общую изобразительно-выразительную силу стихотворения.
Иногда в течение целого дня я ходил и повторял портящие общую картину строчки. Просил автора и сам предлагал новые варианты строф, которые после тщательного рассмотрения занимали место неудачных. Например, было:
Великий фокусник – Природа,
Взмахнув рукою-невидимкой,
Накроет землю на полгода
Просторной снежною накидкой.
(Вступление)
В итоге стало:
Великий фокусник – Природа!
Не удовольствуется малым,
Накроет землю на полгода
Широким снежным покрывалом.
(Вступление)
Было:
Зеркальный сгусток утренней росинки,
Держащийся на кончике листа…
(Росинка)
Стало:
Зеркальный шарик утренней росинки,
Колеблемый на кончике листа…
(Росинка)
Было:
Только бабочки кружат попарно,
Только воздух по-летнему сух,
И плывёт невесомо и плавно
С семенами репейника пух.
(«В сонном воздухе нить паутины…»)
Стало:
Только бабочки кружат над домом.
Только воздух по-летнему сух.
Да как летом плывёт невесомо
Над цветами и травами пух.
(«В сонном воздухе нить паутины…»)
Именно к этому периоду относятся слова Евгения Зубова из письма Татьяны Мельниковой: “Несколько раз приезжал А.Зименков. Он как дятел выстукивает каждое слово в моих стихах, находя червоточину там, где мне казалось всё гладко. Меня это злит, но замечания справедливы”.
После того, как редактирование текстов было в основном завершено, я начал составлять бесконечные пасьянсы из стихотворений,относящихся к тому или иному месяцу. Искал наилучшую композицию для всех двенадцати. Добивался того, чтобы внутри каждого
месяца не повторялись мотивы, образы, темы. Чтобы каждый месяц имел свое настроение, свою логику развития, ударные начало и концовку.
Дело замедляли собственная работа, домашние дела, расстояния, отделявшие Видное от Мисайлова, трудный поиск устраивающих нас с автором решений.
Когда черновая редакция «Времён года» была готова, Татьяна Аннина, ставшая главным редактором «Ленинца», охотно откликнулась на предложение опубликовать поэму-цикл в газете: «Пусть хотя бы газетный вариант долгожданной книги увидит свет». И в 1993 – 1994 годах «Времена года», раздел за разделом, появлялись на страницах нашей районки.
Теперь надо было найти спонсоров и издателя. К поиску подключился видновчанин, корреспондент областной газеты «Ленинское знамя», А.В.Плотников, давно знакомый с Зубовым и его творчеством. Мы не раз приезжали в Мисайлово, где обсуждали с Евгением и Зоей Петровной всевозможные способы достижения желанной цели.
А пока книга ждала своего часа, Алексей Плотников обнародовал стихи «мисайловского Есенина» в областной газете «Ленинское знамя».
Я передал подборки зубовских стихов издателям альманаха «На солнечной стороне» Алле Васильевне и Алле Александровне Зусман, сотруднику журнала «Очаг» Татьяне Маршковой (этому содействовала Мельникова). Удивительно, но никого не пришлось просить и убеждать – главными аргументами были стихи автора и его судьба.
Шкулёвцы искренне радовались каждому новому успеху автора «Времён года». Поэт Вениамин Шорохов хорошо помнит, как отвозил Евгению Зубову авторские экземпляры альманаха «На солнечной стороне»: «Это была приятная миссия. Я, мой внук Дима, Михаил Жидков и поэт Иосиф Рухович сели в машину и покатили в деревню Мисайлово…
Женя, как всегда, лежал в своей комнатке, а мы, пододвинув стол к дверному проёму, сидели рядом, угощались нехитрым угощением, приготовленным его сестрой. Зоя всё сетовала, что мы приехали так неожиданно и она не успела приготовить нам подобающее (по её мнению) угощение. Хотя, с нашей точки зрения, угощение было отличным.
Но самой главной пищей в небольшом застолье была пища духовная.
Мы читали стихи, как и в Москве, пели песни. Дима, который тогда учился в музыкальной школе города Видное, сыграл на скрипке. Женя был в восторге от его игры и посоветовал ему после окончания школы поступать в музыкальный институт, что Дима впоследствии и сделал.
Сам хозяин тоже читал стихи – свои и стихи знаменитых поэтов».
В 1995 году подготовленную рукопись «Времён года» я решился показать своему коллеге по Институту мировой литературы – талантливому исследователю творчества Михаила Шолохова и Андрея Платонова, литературоведу и критику Владимиру Васильевичу Васильеву. В своём отзыве он написал, что «лучшие стихи Зубова без особых натяжек можно отнести к явлениям большой литературы». В подтверждение своих слов Владимир Васильев вскоре опубликовал подборку зубовских стихов в известном литературном журнале
«Москва». В высшей степени положительной оказалась рецензия и другого специалиста – глубокого знатока поэзии Сергея Есенина, доцента МГУ Александра Николаевича Захарова. Цикл Зубова «Времена года», полагал он, имеет «все основания претендовать на своё особое место в многоцветной русской поэзии». Неожиданно высокие оценки и знаковая публикация в «Москве» добавили уверенности и автору, и всем нам.
Алексей Плотников пошел в администрацию Ленинского района. Идея издания
сборника Евгения Зубова нашла поддержку у заместителя главы Валентина Михайловича Витринского. Директор видновского полиграфического предприятия «Инициал»
Валерий Моисеевич Петров взялся выпустить сборник. Я сделал рабочий макет «Времён года». На обложку была вынесена фото-работа видновчанина Георгия Абраменко, а
на шмуцтитулы помещены пейзажи фото-корреспондента областной газеты «Подмосковные известия» Владимира Мартынюка. Автором фотопортрета Евгения Зубова, открывающе-
го сборник, был фотокор «Ленинца» Борис Мещеряков.
В моём предисловии к первому изданию, которое написано в памятные всем 1990-е годы, говорилось: «Время жить не выбирают.
Нынешнее (политизированное, полное житейских неурядиц и душевной смуты) для восприятия искусства чистого и высокого не отнесёшь к удачным. С экранов телевизоров, с книжных лотков (несть им числа) людям настойчиво внушают: реальной ценностью в мире обладают только материальные блага и деньги. В окружении барби, сникерсов и
майклов джексонов мы незаметно утрачиваем любовь к отечественной культуре, становимся манкуртами, Иванами, не помнящими родства, чужими на своей земле.
Евгений Зубов помогает нам оставаться людьми, россиянами. Он пишет об очаровании простых чувств, составляющих основу жизни всякого нормального человека, об охранительной силе унаследованного от отцов мировосприятия, где добро и правда не мудрёны и уклончивы, а осязаемы и благодатны, как дыхание, как биение сердца, как тепло дружеской руки.
Он дарит нам русское небо над головой, родной до боли, нескончаемый, пролегающий меж полей и лесов большак,подёрнутый зелёной ряской пруд, ночную, озвученную кузнечиками тишину
<…>.
Широкое признание и заинтересованный критический разбор стихов Зубова впереди, а пока очень хочется, чтобы человек с живой душой не отверг их с порога, не отверг – прочитал. И задумался о чем-то дорогом, сокровенном, своём.
За окошком ослепительно сияет солнце – и верится во всё светлое и хорошее».
Весной 1996 года полиграфическое предприятие «Инициал» подготовило вёрстку сборника, и я отвёз её автору. Глядя на страницы своей будущей книги, Евгений Зубов испытывал сложные чувства. И радости – оттого, что это, наконец, произошло, и горечи – оттого, что это произошло не на взлете жизни, когда всё впереди и ты полон смелых надежд и планов, а в пору подведения итогов, когда от заглядывающих в окошко дней ты уже ничего особенного не ждёшь.
Самого сборника поэту было увидеть не суждено. Книга стихов «Мисайлово – времена года» (Видное: Инициал, 1996) вышла через несколько месяцев после его смерти.

***
– День 30 июня 1996 года, – вспоминала Зоя Петровна, сестра поэта – с утра ничего не предвещал. Помню, накануне из литературного объединения приехал поэт Юра Рыбин. Он хотел узнать, смогут ли шкулевцы провести у Жени свою традиционную встречу. Брат в это время себя плохо чувствовал. У него болело горло. Но перенести встречу с районными поэтами на другой день он не захотел.
Шкулевцы появились у нас в субботу, примерно часу в 11-м. Как всегда, читали стихи, спорили о литературе. В промежутке произносили тосты, пили чай. Пели под гитару. Расстались часов в пять... Когда все ушли, я подошла к Жене. Он был в хорошем настроении. Стал размышлять об издании своей книги. Поужинали, и я легла отдохнуть. А когда вскочила, чтобы напоить его чаем, он уже умер...»
Проститься с поэтом собрались родные, друзья, односельчане, среди них председатель колхоза им. М.Горького, Почетный гражданин Московской области В.Я.Мамров, много других людей. Лейтмотивом выступавших стала мысль: вся жизнь Зубова умещается в одном слове – подвиг.
По свидетельству З.П.Зубовой, за три дня до смерти Евгений Зубов рассуждал в слух о суровой логике забвения, о том, что вечной памяти не бывает. Однако земляки не забыли Есенина Видновского края.

Накануне 60-летия со дня рождения Евгения Зубова Литературное объединение им. Ф.Шкулева предложило установить мемориальную доску на доме в Мисайлове, где прошла вся жизнь поэта. Эту идею поддержало районное Управление по делам молодежи, культуре и спорту, а также администрация Молоковского сельского округа. Труд по созданию мемориальной доски взял на себя резчик по камню В.Л.Михальков. Активно участвовала в организации торжественной церемонии открытия мемориальной доски Центральная районная библиотечная система (ныне – МУК «Межпоселенческая библиотека»).
В настоящее время имя Евгения Зубова носит одна из улиц Мисайлова, администрация Ленинского района и Московская областная организация Союза писателей России учреждили литературную премию им. Е.Зубова. В школах района теперь регулярно проводятся «Зубовские уроки», на которых учащихся знакомят с жизнью и творчеством поэта.
Директор «Межпоселенческой библиотеки» Т.В.Лукашёва стала инициатором «Зубовских чтений» - общерайонного конкурса на лучшее исполнение школьниками произведений Евгения Зубова и других писателей нашего края.
Три издания выдержала книга поэта «Мисайлово – времена года».
Благодаря этому он живет не только в памяти родных, близких и односельчан, но и в сердцах своих уже многочисленных читателей. Живет своими неповторимыми образами, своими навсегда запоминающимися строчками. И, думается, недалек тот день, когда в школах Ленинского района на уроках литературы их будут изучать наряду с классическими
произведениями великих русских поэтов.



9. К 80-летию БИТВЫ ЗА МОСКВУ

Битва за Москву; (Московская битва, Битва под Москвой, 30 сентября 1941 года — 20 апреля 1942 года) — боевые действия советских и немецких войск на московском направлении. Делится на 2 периода: оборонительный (30 сентября — 4 декабря 1941 года) и наступательный, который состоит из двух этапов: контрнаступления (5 декабря 1941 года — 7 января 1942 года) и наступления советских войск (7 января — 30 марта 1942 года). В западной историографии битва известна как «Операция Тайфун».



Евгения КУДРЯВЦЕВА
(г. Ногинск, Московской области)

МЫ СВОЙ ПОБЕДНЫЙ ПУТЬ К БЕРЛИНУ ОТКРЫЛИ БИТВОЙ ЗА МОСКВУ

Битва за Москву – грандиозное сражение Второй мировой войны, повлиявшее на дальнейший её ход, на судьбы Европы. Она продолжалась 6 месяцев, в ней с обеих сторон участвовало 7 миллионов человек. Эта битва развеяла миф о непобедимости гитлеровской армии.


Операция по захвату Москвы называлась «Тайфун». Её вели около 75 дивизий – почти половина всех гитлеровских войск: 1 миллион 800 тысяч солдат и офицеров, 1700 танков, свыше 14 тысяч орудий и миномётов, 1390 самолётов. К войскам группы армий «Центр» прибавились возвращённые с юго-запада соединения 2-й танковой группы и 2-й полевой армии; с северо-запада, из-под Ленинграда, были переброшены 4-я танковая группа и авиационный корпус. Военные действия осуществлялись под командованием генерал-фельдмаршала Ф. фон Бока. С тылами вражеских войск двигалась команда полиции безопасности СД под названием «Москва»: этой команде надлежало в нужный час переместиться в передовые части и осуществить захват наших правительственных учреждений, а также руководителей партии и правительства.

Планом операции предусматривалось тремя мощными ударами танковых группировок из районов Духовщины, Рославля и Шостки прорвать оборону советских войск, окружить и уничтожить армии Западного, Брянского и Резервного фронтов в районах Вязьмы и Брянска; в заключение 2-я танковая группа обходит Москву с юга, а 3-я и 4-я танковые группы – с севера; восточнее, в районе Ногинска, они замыкают кольцо вокруг советской столицы; одновременно пехотные войска наступают и входят в Москву с запада.

В 300 км западнее Москвы, в полосе около 800 км, врагу противостояли войска трёх советских фронтов: Западного (генерал-полковник И.С. Конев), Брянского (генерал-полковник А.И. Ерёменко) и Резервного (Маршал Советского Союза С.М. Будённый), насчитывавшие 95 дивизий.

Ещё до начала Великой Отечественной войны в городе и районе на предприятиях, в учебных заведениях, по месту жительства организовывались курсы, на которых каждый мог получить военные специальности: шофёров, стрелков, пулемётчиков, подрывников, радистов, парашютистов, медицинских сестёр, сандружинниц. Были введены нормативы по сдаче норм на значок «Готов к труду и обороне» (ГТО, комплекс введён в стране в 1931 г.), «Ворошиловский стрелок» (нагрудный знак утверждён в 1932 г.), «Готов к противовоздушной и противохимической обороне» (ПВХО).

В 1937 году был создан аэроклуб, куда охотно шла молодёжь. Здесь можно было получить следующие специальности: курсантов учлётов, штурманов, авиатехников, механиков, парашютистов. Учебные базы Ногинского аэроклуба располагались в зданиях бывших Тихвинской церкви и Богоявленского собора. Зимой курсанты учили теорию (аэродинамику, штурманское дело, метеорологию, авиасвязь, матчасть, лётное дело), а с весны начинались полёты. Лётное поле находилось в районе современного посёлка завода ЖБИ (взлётная полоса – 550 м в сторону Благовещенья). Открытие памятника погибшим аэроклубовцам состоялось 2 мая 1977 г. Автор проекта – участник войны, ногинский художник Владимир Петрович Тягунов. Тогда же 2-я Заводская улица была переименована в Аэроклубную. Ещё один памятный знак установлен в 1985 г. на улице Бетонной посёлка завода ЖБИ. В школе № 12 с 1983 г. действует музей Ногинского аэроклуба.


В июле 1941 г. был образован Ногинский межрайонный комитет обороны, который возглавил первый секретарь горкома ВКП(б) Алексей Михайлович Иванов. В его состав вошли первые секретари Электростальского городского (секретарь А. Абрамов), Ногинского и Раменского (секретарь П.Г. Бурыличев) районных комитетов партии. Под руководством комитета обороны осуществлялась мобилизация в армию, перевод фабрик и заводов на выпуск продукции для фронта, подготовка городов и предприятий к обороне на случай фашистской оккупации.

В июле 1941 г. был образован Ногинский межрайонный комитет обороны, который возглавил первый секретарь горкома ВКП(б) Алексей Михайлович Иванов. В его состав вошли первые секретари Электростальского городского (секретарь А. Абрамов), Ногинского и Раменского (секретарь П.Г. Бурыличев) районных комитетов партии. Под руководством комитета обороны осуществлялась мобилизация в армию, перевод фабрик и заводов на выпуск продукции для фронта, подготовка городов и предприятий к обороне на случай фашистской оккупации.

Ветеран Николай Иванович Махаев, награждённый за время войны двумя орденами Красной Звезды, рассказывал, что уже на второй день он получил распределение и был отправлен с эшелоном на передовую линию фронта.

В июле 1941 г. Совет Народных Комиссаров СССР принял постановление, которым на Осоавиахим возлагалась ответственность за организацию всеобщей обязательной подготовки населения к противовоздушной обороне. 17 сентября 1941 г. вышло Постановление Государственного Комитета Обороны «О всеобщем обязательном обучении военному делу граждан СССР» (от 16 до 50 лет).В 1941 г. Ногинский военкомат (военком Сергеев) решал очень сложные задачи по выполнению мобилизационных планов, одновременно призывая на службу военнообязанных мужчин и женщин разных возрастов. Большую работу в этот период провёл и начальник 1-й части РВК Голубятников. За годы войны на фронт было отправлено около 37 000 человек.

В связи с жестокими боями и потерями фронт требовал всё больше бойцов. 26 июня 1941 г. в ЦК ВКП(б) состоялось первое обсуждение вопроса о создании народного ополчения. Четвёртого июля ГКО вынес постановление «О добровольной мобилизации трудящихся Москвы и Московской области в дивизии народного ополчения». Согласно постановлению, в Москве план мобилизации составлял 200 тысяч человек, в области – 70 тысяч человек. Ими планировалось укомплектовать 25 дивизий ополченцев.

Мобилизация и формирование частей проводились по территориальному признаку: каждый административный район Москвы формировал свою дивизию, которая доукомплектовывалась группами ополченцев из определённых районов Подмосковья. В столичном Краснопресненском районе формировалась 8-я дивизия народного ополчения, пополнявшаяся из Пролетарского района Москвы, Коломенского, Солнечногорского, Ногинского, Загорского, Воскресенского, Подольского районов Московской области. Для руководства работой по мобилизации жителей в дивизии ополчения и организации их материально-технического снабжения в районах Москвы и области создавались чрезвычайные тройки в составе первого секретаря райкома ВКП(б), райвоенкома и начальника райотдела НКВД, действовавшие под руководством штаба округа. Законченные «тройкой» дела по мобилизации передавались в райвоенкоматы для оформления.

Уже в июле 1941 г. Ногинский военкомат приступил к формированию отрядов народного ополчения. Были отобраны 2200 добровольцев (в ополчение шли люди, освобождённые от призыва в связи с необходимостью работы в тылу, по состоянию здоровья или по возрасту).

Среди ополченцев – уважаемые в городе люди, в их числе – многие учителя-мужчины во главе с заведующим городским отделом народного образования Григорием Георгиевичем Гладких. Осенью 1941 г. дивизия, в которой служил Г.Гладких, заняла оборону под Ельней. Политрук Гладких поднимал дух артиллеристов, заменял убитых и раненых, подносил снаряды и погиб у орудий. Ушёл на фронт директор Ногинского Дома пионеров Виктор Иванович Плещеев. 22 июня 1941 г. добровольцем ушёл воевать директор кудиновской семилетней школы № 37 Алексей Васильевич Корунов (1918 г.р.); он хорошо знал иностранные языки, стал разведчиком и погиб в апреле 1942 г. в 40 км от Ельца. Ушёл на фронт и первый директор семилетней пятковской школы Яков Павлович Ледянкин. Погиб в 1941 г. директор Стромынской школы Большаков И. И. 4 сентября 1944 г. на территории Польши в бою погиб командир взвода управления отдельного моторизованного понтонно-мостового батальона лейтенант Александр Дмитриевич Поздняков (1921 г.р.), уроженец деревни Чёрново, учитель Стромынской школы. Обороняя Москву, пали смертью храбрых учителя истории школы № 1 (сегодня школа № 10) Григорий Иванович Авершин и Иван Алексеевич Поляков. В сентябре 1941 г. пропал без вести учитель школы № 22 Александр Алексеевич Бизяев, в августе 1943 г. – учитель черчения и рисования школы № 22, командир взвода миномётчиков Алексей Никитович Слёмзин. Не вернулся с войны учитель пашуковской начальной школы, участник Финской войны Михаил Кондратьевич Суников. В 1943 г. под Гомелем погиб первый директор электростальской школы № 2 Лазарь Аронович Рейтблат.

Морозов Семён Архипович преподавал математику с 1938 г. в Ново-Сергиевской школе-десятилетке. В 1941 г. ушёл на фронт. Невский Яков Иванович - учитель школы десятилетки в Ново-Сергиеве. В 1941 г. ушёл на фронт.

Колмаков Александр Кузьмич родился 23 августа 1914 г. в селе Лекма Калининской области. В 1941 г. при обороне Москвы командовал сапёрной ротой в 32-й Краснознамённой стрелковой дивизии. Был ранен и удостоен высокой награды – ордена Красного Знамени. После излечения в госпитале А.К.Колмаков был назначен командиром батальона, который был отправлен под Сталинград. Здесь А.К. Колмаков награждается вторым орденом Красного Знамени. В числе его наград также медали «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда» и другие. В 1957 г. А.К. Колмаков в звании подполковника уволился в запас. Работал директором Купавинского техникума, руководителем начальной военной подготовки в школе № 27, на других должностях.

В 1941 г. ушёл на фронт Юрий Георгиевич Щуров. До войны Ю.Г. Щуров работал учителем математики в сельской школе. На фронте, как и многие его коллеги-математики, командовал батареей реактивной артиллерии («катюша»). Участвовал в историческом Параде Победы на Красной площади в 1945 г. После войны Юрий Георгиевич учился в Новочеркасском учительском институте, где встретил свою будущую жену – студентку того же института. После завершения учёбы он работал директором Дракинской семилетней школы Серпуховского района, а с 1951 г. и до конца своей жизни – учителем физики в школах № 2 и № 10 г.

Наш отряд ополченцев в июле 1941 г. вошёл в отряд 8-й Краснопресненской дивизии народного ополчения города Москвы. В соответствии с приказом МВО добровольное формирование Красной Пресни получило наименование 8-й Краснопресненской дивизии народного ополчения в составе 22-го, 23-го и 24-го стрелковых полков и 8-го запасного стрелкового полка. Командиром Краснопресненской дивизии 2 июля был назначен комбриг Даниил Прокофьевич Скрипников (1890–1941). В Первую мировую Д.П. Скрипников – командир конной разведки полка, полный Георгиевский кавалер. В Гражданскую – красный командир, ранен 15 раз.

Приказом командующего МВО от 9 июля 1941 г. все дивизии народного ополчения требовалось вывести из Москвы в лагеря, расположенные в 20–30 км от столицы в западных районах Подмосковья. В лагерях предстояло развернуть боевую подготовку дивизий, завершить их формирование. 14 июля все 12 дивизий народного ополчения Москвы прибыли в отведённые для них лагерные районы; 8-я Краснопресненская – в район Волоколамска. 20 июля 8-я ДНО вышла на сооружение Можайской линии обороны. 23 июля 8-я ДНО приступила к строительству оборонительного рубежа западнее Рузы, по линии Деменцево – Кривоногово – Милетино – Хотилово. Ополченцы 8-й ДНО на Можайской линии обороны (западнее Рузы) к концу июля создали эскарпы протяжённостью 28436 м, противотанковые рвы длиной 3104 м, сделали 1290 м завалов и 7,5 кв. км проволочных заграждений. Они оборудовали 196 стрелковых окопов, 53 пулемётных гнезда, 16 позиций для противотанковых орудий и 13 – для миномётов и 5 снайперских окопов. Помимо командно-наблюдательных пунктов ополченцы оборудовали блиндажи, щели, землянки, рыли ходы сообщения. Все работы выполнялись ими при нехватке шанцевого инструмента и отсутствии землеройных машин и механизмов. Средняя выемка грунта, например, у бойцов 8-й роты составляла 8 куб. м земли в день, у колхозников – 8, 6, энтузиасты выдавали по 10-11, а то и 13,5 куб. м в день. Работа продолжалась у ополченцев с 4, а у колхозников с 5 часов утра до 21 часа.

Тридцатого июля был образован Резервный фронт, и Краснопресненская дивизия вошла в состав 32-й армии Резервного фронта. 26 сентября дивизия стала именоваться 8-й стрелковой дивизией и была включена в состав регулярных войск Красной Армии.Утром 4 октября начались тяжелейшие бои с танками и мотопехотой двух немецких танковых и двух подошедших пехотных дивизий в районе деревень Латыши, Ковалёвка, Десенка, Устожино, Старые Ближевичи, Подлесное, Новое Лесково, Сутоки, Буда Спас-Деменского района Калужской области. Ополченцы Красной Пресни подверглись нападению 15-й моторизованной гренадёрской дивизии немецко-фашистской армии, рас-полагавшей мощной артиллерией и поддержанной танковыми частями. Силы были неравными. Насколько ожесточённым был бой, можно судить по тому, что только в первый день было ранено более 1200 ополченцев, не считая убитых.
Немцы прорвали оборону и вышли к Вязьме, замкнув кольцо окружения, в котором остались многие дивизии, в том числе и 8-я стрелковая. Из более чем 7500 бойцов и командиров (списочный состав на сентябрь 1941 г.) в живых остались немногие.

К настоящему моменту установлено, что из ногинчан в дивизии народного ополчения того периода сражались В.И. Степанов и С.А. Кузнецов, А.Ф. Бычков, Н.А. Курылев. Василий Илларионович Степанов до войны работал на Глуховском комбинате. Одним из первых вступил в народное ополчение. Воевал в составе 8-й Краснопресненской дивизии, был ранен. Вернувшись с фронта, возглавил ногинскую группу ветеранов-ополченцев. Вёл большую поисковую и военно-патриотическую работу.

Второго декабря 2011 г. в канун 70-летия со дня контрнаступления советских войск под Москвой состоялось открытие мемориальной доски ногинским ополченцам, установленной на здании Ногинской детской школы искусств.

25 сентября 2021 г. в деревне Уварово Ельнинского района Смоленской области установлен памятник ногинским ополченцам. Это проект Ногинского Центра поддержки социальных и общественных инициатив. Автором памятника стал Член Союза художников России, известный смоленский скульптор Константин Куликов. Он - постоянный участник Вахт Памяти, во время которых вместе с поисковиками занимается восстановлением имен героев, павших на защите Родины. Произведения Куликова входят в собрания музеев и галерей в городах России и Белоруссии.

При содействии Ногинского военкомата из числа жителей было сформировано 4 танковые бригады, 1 моторизованный инженерный батальон, 3 строительно-аэродромных батальона, 3 топографических отряда, 2 авиационных корпуса, 4 маршевых батальона.

В здании, где в Богородске располагались казачьи казармы (нынешняя улица Воздушных Десантников, бывшая Мещанская, Кооперативная), во время Великой Отечественной войны были сформированы две гвардейские дивизии: 40-я стрелковая и 99-я воздушно-десантная.

В 1941 г. на базе расквартированного в Ногинске 45-го топографического отряда был сформирован 47-й учебный топографический отряд, где во время войны готовились младшие специалисты для пополнения рядов Красной Армии.

Первого апреля 1942 г. на базе 98-го и 133-го отдельных танковых батальонов в Ногинске была сформирована 100-я танковая Ченстоховская Краснознамённая ордена Кутузова бригада.

Шестого апреля 1942 г. в Ногинске была сформирована 179-я отдельная танковая бригада.

В Московском военном округе в Московском танковом лагере в районе Костерева, Ногинска была сформирована 47-я отдельная механизированная Духовщинская Краснознамённая ордена Суворова бригада. В Резерве Ставки в Ногинске осенью 1941 г. находился 36-й мотоциклетный полк (с августа 1941 г . командир Трофим Иванович Танасчишин). Он вошёл в состав срочно формировавшегося под командованием генерала Лелюшенко 1-го Особого гвардейского стрелкового корпуса.

В Ногинске дислоцировался 90-й разведывательный мотоциклетный батальон, который вошёл в состав 9-го танкового корпуса.

В задачу дислоцировавшейся в Ногинске 206-й отдельной роты входила ликвидация последствий воздушных налётов на город. Кроме того, воины роты выполняли различные хозяйственные работы, внося посильный вклад в общее дело разгрома германского фашизма. Бойцы роты, а состояла она в основном из девчат, разгружали вагоны с зерном и топливом, трудились на торфоразработках, в колхозах. Невозможно перечислить весь личный состав роты. Назовём лишь несколько имён: Вера Маляндина-Иванова, Вера Гольцова-Савельева, Тамара Спиридонова-Борзикова, Александра Баскакова-Гребнева, Любовь Никушина-Тырина, Иван Тимофеевич Евстропов. Рота была расформирована в сентябре 1945 г.

В конце сентября 1941 г. на фронтовые курсы комсостава в подмосковный Ногинск после ранения и лечения в медсанбате был направлен старший сержант Власенков (1916-1977). Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 г. за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм лейтенанту Власенкову Петру Матвеевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

На базе Купавинской школы № 22 в июне-ноябре 1944 г. находился штаб 23-й (43-й) мотоштурмовой инженерно-сапёрной Перекопской Краснознамённой орденов Красного Знамени, Суворова и Кутузова бригады РГК. Напоминающая об этом факте мемориальная доска, выполненная из красно-серого мрамора, установлена на здании школы 8 мая 1985 года (директор школы Н.С. Волкова). Руководил установкой мемориальной доски ветеран 23-й мотоштурмовой бригады Мельников. Эта бригада действовала в составе нескольких фронтов, где требовалось прорвать сильно укреплённую оборону противника. В конце войны участвовала в боях на 1-м Украинском фронте. За отличные боевые действия бригаде было присвоено почётное наименование Перекопской.

Командовал бригадой Герой Советского Союза, генерал-майор Корявко Иван Порфирьевич (1906–1980). Он был награждён орденами Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Красной Звезды (дважды), медалями. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено 6 апреля 1945 года. Имя И.П.Корявко увековечено на памятной плите площади Победы в Ногинске. В годы войны семья Героя проживала в Купавне.

К 1 октября 1941 г. было сформировано 1600 эвакогоспиталей, оборудован миллион койкомест, созданы фронтовые и армейские госпитали легкораненых. Под госпитали в Ногинске были приспособлены помещения глуховской школы ФЗУ, педагогического училища (школы им. Тимирязева), школ № 1, 3, 6, 10, 14. Раненых принимала и городская больница. В кудиновской школе № 32 с 1.01.1943 г. по 15.01.1944 г. располагался военный эвакогоспиталь № 2722. Начальниками госпиталей были Георгий Сергеевич Недумов, кандидат медицинских наук Константин Дмитриевич Балясов, Николай Яковлевич Миссюро, Николай Иванович Глебин и другие. 72% из числа поступивших раненых было возвращено в строй. Сотни жителей района стали донорами. Были сформированы и отправлены в действующую армию команды врачей и медсестёр для четырёх военных госпиталей.

Восемнадцатого июля 1941 г. МК ВКП(б) создал областной штаб по руководству партийным подпольем и партизанским движением. В конце сентября, когда фашистские войска вплотную подошли к Москве, Ногинский районный комитет партии и райисполком приступили к созданию местного партизанского отряда. Командиром был назначен председатель исполкома районного Совета депутатов трудящихся Александр Иванович Терехов, комиссаром – первый секретарь РК (райкома) ВКП(б) Сергей Георгиевич Бобкин. Формирование отряда проходило в условиях строжайшей конспирации. В лесах были созданы базы и землянки для размещения партизан, склады хранения оружия, продовольствия. В самом городе готовилось подполье: намечались явочные квартиры, средства связи, система оповещения. Такой же партизанский отряд был создан и городским комитетом партии во главе с секретарём горкома партии А.М. Ивановым. Одним из организаторов этой работы был сотрудник отдела пропаганды Ногинского ГК ВКП(б) Василий Егорович Егоров.

Важнейшим делом партийных и государственных органов, а также хозяйственных руководителей являлся перевод предприятий на выпуск продукции для фронта. Эту нелёгкую задачу совместно решали партийные, советские, профсоюзные органы и директора предприятий во главе с секретарём горкома ВКП(б) Н.В. Соломатиным. В нашем районе в кратчайшие сроки была решена задача перевода народного хозяйства на военные рельсы. Предприятия города и района выпускали ткани для обмундирования, плащ-палаток, парашютов, кирзу, ткани для маскировочных халатов, лямки для вещмешков, противогазов, санитарных сумок, стропы для парашютов, упряжь для конной тяги, марлю для бинтов, спецткани для обшивки самолётов, ткань диафрагмовую для наушников радиошлемов, большие рельсовые ежи для перекрытия автомобильных дорог и проездов и острые металлические ёжики для вывода из строя автотранспорта противника, ручные гранаты, мины (корпуса), узлы для системы зажигания реактивных установок «Катюша», взрывные устройства, артиллерийские гильзы, алюминиевые фляжки, кружки, котелки, сухари, валенки, ватные брюки, телогрейки, тёплую одежду, медикаменты, эфир для наркоза, бутылки с горючей смесью, заменитель сахара – сорбит, дуст «СК» и мыло «К» для борьбы с тифом, специальную бумагу для защиты окон, прожекторные угли и др.

Выполняя постановление ГКО от 12 октября 1941 г., Ногинский военкомат мобилизовал для строительства оборонительных сооружений 5000 человек и сформировал строительный батальон. С приближением немцев к Москве были организованы оборонные работы по рытью противотанкового рва. На строительство 12-километрового рва ежедневно выходило до 2000 человек. Он начинался на правом берегу реки Клязьмы за Доможировом, окружал город с южной стороны и уходил на восток до Успенска. 6 декабря 1976 г. в районе посёлка Благовещенье установлен памятный знак «Противотанковый ёж» (автор проекта В.П. Тягунов). Под звуки Государственного гимна и залпов салюта монумент открывали Герой Социалистического Труда, депутат Московского областного Совета, ткачиха Глуховского хлопчатобумажного комбината, инициатор движения многостаночников Любовь Ивановна Ананьева и Герой Советского Союза Алексей Сергеевич Плешаков. 3 декабря 1981 г. на общегородском митинге, посвящённом 40-летию победы советских войск под Москвой, в нишу памятника была заложена земля, взятая с рубежей обороны столицы.

Военный Ногинск выглядел сурово. Город был затемнён, повсюду строжайший режим светомаскировки. Улицы патрулировались, была введена система пропусков в вечернее и ночное время. Как только над городом появлялись самолёты противника, дружно начинали работать зенитные батареи...

В налётах на Москву участвовало в общей сложности около 9000 самолётов противника, из них к городу прорвалось менее 3%, 1305 нашли свою гибель на подступах к столице, которая охранялась со всех сторон. Одним из таких направлений защиты было восточное, охватывавшее в то время важные оборонные объекты в городах Электросталь, Ногинск, Павловский Посад, Электрогорск и территорию Ногинского района. Непосредственно в этом районе небо от налётов фашистских бомбардировщиков охраняли воины 347-го зенитно-артиллерийского полка Особой Московской армии ПВО, которые не дали вражеским лётчикам сбросить ни одной фугасной бомбы на промышленные объекты и жилые кварталы в Электростали и Ногинске.247-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион на 22 июня 1941 г. располагался в Вильнюсе. Вероятно, отступал на Невель вместе с управлением корпуса и к 10 июля 1941 г. вновь поступил в распоряжение ПВО страны. Дивизион перебросили под Москву, и уже с середины июля 1941 г. он обеспечивал прикрытие воздушного пространства над Электросталью и Ногинском. В первый же налёт «Люфтваффе» на Москву в ночь с 21 на 22 июля 1941 г. огнём дивизиона были сбиты два He-111.

В январе 1943 г. дивизион обращён на формирование 347-го зенитно-артиллерийского полка. Этот полк был создан с целью охраны промышленных объектов Подмосковья (Ногинска, Электростали, Павловского Посада, Электрогорска) и ближайших подступов к Москве от налётов вражеской авиации.

После войны совет ветеранов части ПВО возглавил Иван Андреевич Катюшин (1918–1981), Вера Михайловна Кудрявцева была его заместителем, а позднее секретарём городского совета ветеранов. Они выступили инициаторами установки зенитного орудия; с большим трудом (дошли до министра обороны) достали действующую пушку (85 мм), которая позже была приведена в негодность. 9 мая 1975 г. состоялось открытие мемориальной доски на здании медучилища. В марте 1978 г. решением исполкома Ногинского горсовета улица Безымянная была переименована в улицу Зенитчиков. 8 мая 1979 г. у здания автодорожного техникума состоялся митинг, посвящённый открытию мемориальной доски, напоминающей о переименовании Безымянной улицы в улицу Зенитчиков. 7 мая 1980 г. состоялось открытие памятника «Зенитка». На открытии присутствовали командир батареи 347-го полка И.А.Катюшин, командир зенитно-пулемётной роты Алексей Григорьевич Лебедев, командир зенитно-пулемётной роты Владимир Ильич Лебедев, В.М.Кудрявцева.

В ходе сражения немецкие войска потерпели ощутимое поражение. В результате контрнаступления и общего наступления они были отброшены на 100-250 км. Полностью были освобождены Тульская, Рязанская и Московская области, многие районы Калининской, Смоленской и Орловской областей.

В то же время силы вермахта смогли сохранить фронт и Ржевско-Вяземский плацдарм. Советским войскам не удалось разгромить группу армий «Центр». Таким образом, решение вопроса об обладании стратегической инициативой было отложено до летней кампании 1942 года.

Вопреки сегодняшней точке зрения, немецкие военные высоко оценивали боевые качества РККА. Через месяц боёв Гальдер записывает окончательный и крайне неприятный для германского командования вывод, сделанный фельдмаршалом Браухичем: «Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает кампании особую специфику. Первый серьёзный противник». К тому же выводу приходит и командование группы армий «Юг»: «Силы, которые нам противостоят, являются по большей части решительной массой, которая в упорстве ведения войны представляет собой нечто совершенно новое по сравнению с нашими бывшими противниками. Мы вынуждены признать, что Красная Армия является очень серьезным противником… Русская пехота проявила неслыханное упорство прежде всего в обороне стационарных укрепленных сооружений. Даже в случае падения всех соседних сооружений некоторые ДОТы, призываемые сдаться, держались до последнего человека».

Министр пропаганды Геббельс, перед началом вторжения считавший, что «большевизм рухнет как карточный домик», уже 2 июля записывает в дневнике: «На Восточном фронте: боевые действия продолжаются. Усиленное и отчаянное сопротивление противника… У противника много убитых, мало раненых и пленных… В общем, происходят очень тяжелые бои. О „прогулке“ не может быть и речи. Красный режим мобилизовал народ. К этому прибавляется ещё и баснословное упрямство русских. Наши солдаты еле справляются. Но до сих пор все идет по плану. Положение не критическое, но серьезное и требует всех усилий».

Многие немецкие генералы Гудериан, Гот и другие основной причиной поражения немецких войск считают суровый климат России. Другие генералы винят во всем грязь и распутицу. Наполеон, загубивший свою 800-тыс. армию, тоже ссылался на русский климат. Но в ту же самую распутицу и холод, тысячи и тысячи москвичей копали противотанковые рвы и окопы, устанавливали надолбы, сооружали противотанковые заграждения. Нет, не дождь и не снег остановили фашистские войска. Миллионная группировка отборных гитлеровских войск разбилась о железную стойкость, мужество и героизм советских войск, за спиной которых был их народ, их столица, их Родина.

Президиум ВС СССР Указом от 1.05.1944 г. учредил медаль «За оборону Москвы»: по состоянию на 1 января 1995 г. медалью «За оборону Москвы» награждено приблизительно 1028600 человек.

Цена победы под Москвой была очень высокой. Многие пали в той битве, многие умерли в госпиталях от ран.

Многие имена погибших так и не были установлены, что привело к идее создания Могилы Неизвестного солдата. Именно здесь находится пост №1, главный солдатский пост Российской армии.

8 мая 1965 года городу Москве было присвоено звание "Города-героя".


Татьяна ХЛЕБЯНКИНА
( Московская обл., г. Талдом)
Член Союза писателей России

ПАМЯТИ ЗИНЫ

К 80-летию Подвига
; Памяти Зины Голицыной

; Зоя, Вера, Зинаида... - Жизнь,Вера,Божество...
(по материалам сайта "Талдомские хроники" и др.)

Вспоминается пионерское детство...Имена героев- пионеров мы знали наизусть...И частенько распевали любимую всеми песню: "Взвейтесь кострами, синие ночи...", когда путешествовали по родному краю...После окончания 5-го класса всем отрядом дружно отправились в путь вместо с любимым классным руководителем , историком Людмилой Ивановной Бариновой в Петрищево, на место гибели Зои Космодемьянской... Перед нами открылся прямо на шоссе величественный монумент героине-партизанке, а её образ запечатлелся навеки...Как и то, что мы пережили, прикоснувшись к её подвигу...Читали наизусть строки из поэмы Маргариты Алигер "Зоя"...А у могилы - месте первого захоронения оставили свой галстук с надписью "От учеников 6 "А" класса восьмилетней школы № 3 города Талдома..."... В это же время занимались сбором средств вместе с местными комсомольцами и пионерами на памятник на шей землячке Зинаиде Васильевне Голицыной ( как нам говорили тогда "повторившей подвиг Зои Космодемьянской"). Это было так... И не совсем так, как мы позже узнали...из публикаций в нашей газете "Заря"....


1.В.П.Саватеев (Зорин)
СТРОКИ О ГЕРОИЗМЕ

  Это совпадение символично. 29 октября — день рождения Ленинского комсомола. 29 октября и день рождения Зины Голицыной. Если бы она сейчас была жива, то ей бы исполнилось 44 года. Но погибшие остаются вечно юными. Идут года, а Зине Голицыной все 18 лет, как и в тот роковой час 1941 года, когда у истоков великой Волги над ней зверски расправились фашисты...
26 лет минуло с той поры. Быльем порастает минувшее... Но пепел Зины стучит в наши сердца. Стучит и взывает: ты знаешь, товарищ, какой она была, Зина, и что она совершила? Да, мы знаем: она была воспитанницей талдомского комсомола, в первые дни войны стала разведчицей и, выполняя ответственное задание, героически встретила смерть. И вместе с тем мы много не знаем. В грозном сорок первом году о разведке, а следовательно, и о характере заданий не положено было знать. Да и сейчас многое сказать нельзя.
И все-таки есть свидетели ее подвига. Правда, их показания скупы. Но все-таки они дают красную нить в руки.
Внимательно вчитайтесь, вслушайтесь в эти строки свидетельских показаний — строки о героизме
  В. САВАТЕЕВ.
СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ К. ЕМЕЛЬЯНОВ — БЫВШИЙ КОМАНДИР ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ППС-411, НЫНЕ ГОРВОЕНКОМ г. СКОПИНА, РЯЗАНСКОЙ ОБЛАСТИ.
— Я действительно хорошо знал Зину Голицыну и Володю Павлова. Это два разведчика, с которыми мне пришлось вместе воевать на Калининском фронте.
По долгу службы мне приходилось в прифронтовых районах подбирать для работы в тылу противника наиболее способную, безусловно преданную, смелую молодежь. Зину Голицыну мне рекомендовали в РК КПСС или в РК ВЛКСМ для работы в тылу врага и характеризовали ее как одну из смелых и отважных комсомолок.
Помнится, что командованием в то время перед нами была поставлена задача установить состав и группировку немецко - фашистских войск в районе Пено. Было решено, что наиболее подходящими для зтой цели людьми будут Зина и Володя; Володя — как местный житель, знающий обстановку, Зина — как смелая и находчивая девушка.
По истечении установленного срока, когда мне стало известно, что Зина и Володя из тыла противника в срок не возвратились, мною в Пено были посланы другие разведчики с задачей установить, что случилось с Володей и Зиной. Вот эти-то разведчики и принесли мне тогда фотоснимки и рассказали о трагической гибели Зины и Володи. На фотоснимках мы увидели два зверски истерзанных трупа.
Разведчики рассказали, что Зина и Володя выполнили задание и собрались возвращаться через линию фронта к нашим войскам, как их кто-то предал. Фашисты схватили Зину и Володю, стали их пытать, но они были настолько твердыми, стойкими, что не выдали тайны врагу и под пытками умерли как герои.

СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ Н. ШИЩЕНКО — БЫВШИЙ НАЧАЛЬНИК ПО ПАРОЛЮ «И. ПЕТРОВ», ПРОЖИВАЮЩИЙ НЫНЕ В г. УЛЬЯНОВСКЕ
— Образ ее стоит перед нами как живой. Помню ее скромной, решительной девушкой, которая, рискуя жизнью, неоднократно выполняла задания правительства и военного командования разведывательного характера, то есть давала сведения о расположении штабов, скоплении танков, артиллерии, складов горючего и боеприпасов и живой силы.
Надо заметить, что в то время наших разведчиков называли партизанами, потому что они героически защищали нашу Родину в тылу врага.

СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ В. ТЕРЕХОВ — БЫВШИЙ КОМИССАР 2-й ОСОБОЙ ПАРТИЗАНСКОЙ БРИГАДЫ, НЫНЕ ЖИТЕЛЬ ПОДМОСКОВНОЙ ИСТРЫ
(Автор этих воспоминаний утверждает, что Зина Голицына была не разведчицей действующей армии, а партизанкой - разведчицей).
— На фоне истории 2-й Особой роль Зины Голицыной исключительно яркая. Вот один характерный подвиг Зины. В ноябре 1941 года она была послана в один из поселков. Привожу ее донесение дословно.
«Кум, была я в нашем райцентре, базар большой. Много гусей, уток и кур. Но цены высокие. Надо ехать с большими деньгами. Гуси стоят от 75 до 120 рублей, утки — от 50 до 80 рублей, а кур и не счесть. Приезжайте скорее. Кума Василиса».
Утром следующего дня составом ядра бригады мы двинулись на исходный рубеж. А через сутки нашего пути и ожидания «больших денег» утром довершили разгром двух крупных гарнизонов. Большой базар — это штаб полка и его батальонов, гуси — это орудия 75- и 120-миллиметрового калибра, утки — минометы 50—80 миллиметрового калибра, куры — пулеметы и автоматы. Что касается слов «надо ехать на базар с большими деньгами», то они обозначали «вызывайте на помощь нашу авиацию».
Из воспоминаний младшей сестры Лидии Голицыной:
  "Такой была Зина...

Перед Новым 1942-м годом погибла моя сестра Зина Голицына, бывшая разведчицей на Калининском фронте. Этот день стал самым тяжёлым для нашей семьи.
В детстве мы сначала жили с мамой на хуторе недалеко от деревни Караваево. Зина родилась в 1923 году. Её место рождения записано как деревня Караваево. Наш отец был вторым мужем матери. Он служил на флоте. Мама работала в колхозе, у неё вместе с нами стало четверо детей.
На хуторе было два хозяина. Потом мы переехали в деревню Караваево в маленький домик. Я училась здесь до 4-го класса. Мама держала корову, свиней, кур. Мы с Зиной работали на огороде, вдвоём носили на носилках навоз, копали гряды. Когда стали постарше, ходили на канал, который строили заключённые. Мы видели, как они на тачках поднимали вверх землю. Мы подходили к баракам и меняли молоко на рыбу. А на обратном пути заходили в лес и ели чернику.
В семье не принято было врать, и мы с Зиной никогда не врали и с ней не ссорились. В нашей семье все жили дружно. У неё были и свои любимые подруги.
В 1939 году, когда умер наш второй отец, мы приехали в Талдом. В Талдоме жили две наши старшие сестры. Одна работала на обувной фабрике, вторая - воспитателем. Жить пришлось на квартире.
Мама устроилась прачкой в больницу, потом работала няней. Её было лет 50, Зине - 16, а мне 12. Зина один год жила у сестры и училась в Талдоме. Потом она доучивалась в Запрудне. Закончила семь классов, устроилась на работу счетоводом в «Мосэнерго» в Талдоме.
Перед войной она закончила курсы медсестёр военного запаса, одновременно работала медсестрой в Талдомской больнице. Потом её послали в медпункт в Полудёновку. Ей дали комнату в бараке. Она там жила и вела приём.
Однажды она показала мне свой комсомольский билет и несколько книг по медицине.
Во время войны она была зачислена в истребительный батальон в Талдоме. Он находился в разрушенной церкви. Там стояла охрана. Чтобы увидеть сестру, приходилось просить часового её вызвать. Она никогда не говорила мне, чем она там занимается. Это было в 1941 году. Осенью, когда земля уже была мороженая, я проводила её до райкома партии. Она уехала на фронт.
Вскоре, когда наступил Новый, 1942 год, на имя секретаря райкома партии Михайлова принесли письмо. Нам сообщили, что Зина погибла, но официального сообщения, где и когда это произошло, не было.
Мы узнали всё о судьбе нашей любимой Зины только в 1958 году, когда в талдомской газете «Коллективный труд» появился первый рассказ о подвиге Зины. Написал об этом юный комсомолец Владимир Саватеев, который потом стал редактором газеты. Он побывал вместе с секретарём райкома комсомола в соседней Калининской области в селении Пено и узнал о том, как они погибли.
Потом в газете «Заря» были опубликованы отчёты ещё о двух поездках Владимира Саватеева и активистов из Талдома на место гибели Зины и второго разведчика и партизана Володи Павлова. Их захватили эсесовцы на дороге у Задорницкой поворотки. Заставляли их во всём признаться, но они молчали. Фашисты отрывали у Зины ногти, тушили на её теле спички, били прикладами, а потом обоих кололи раскалёнными на костре штыками. Но даже такие невыносимые муки не дали эсэсовцам никаких сведений.
Вот что было напечатано в «Заре» о Зине из письма одного из руководителей разведпункта Калининского фронта Н. П. Шищенко: «Образ её стоит перед нами, как живой. Помню её скромной, решительной девушкой, которая, рискуя жизнью, неоднократно выполняла задания правительства и военного командования разведывательного характера.»
В 1967 году в Талдоме был открыт памятник Зине Голицыной, деньги на него зарабатывали комсомольцы нашего района. Прошло 70 лет со дня гибели Зины, но память о ней живёт. О ней написаны повести «Двое не вернулись» Ю. Пономарёва и «Девушка из города башмачников» Э. Хруцкого.

Лидия ГОЛИЦЫНА, г. Талдом

      На сегодняшний день осталась одна женщина - ветеран, проживающая в Талдомском районе, - Евдокия Александровна Веверсович (Соколова), бывшая медсестра батальона аэродромного обслуживания, прошедшая боевой путь с ноября 1941-го от боёв под Москвой до Победы (награждена медалями «За оборону Москвы», «За боевые заслуги» и др.).

      Никто не забыт, ничто не забыто! Предлагаю в мемориале «Аллея Героев» в парке Победы города Талдома посвятить отдельную стелу женщинам, погибшим в годы войны и особо отличившимся в боях за родину. А также особо отметить повторивших подвиги героев Зинаиду Васильевну Голицыну, Александра Александровича Соколова, Николая Гавриловича Войлокова и ходатайствовать о присвоении им звания Героев… (как было присвоено посмертно через много лет звание Героя России Вере Волошиной, наставнице Зои Космодемьянской, погибшей при выполнении боевого задания)...

       Также на отдельной стеле поместить имена дважды отмеченных орденами Славы 2 и 3-й степени (притом, что многие из них ещё были награждены орденами и медалями «За отвагу», «За боевые заслуги» и др.).            
      А пока в Аллее Славы Парка Победы города Талдома на стеле, посвященной труженикам тыла, живёт образ Зины Голицыной среди других будущих медсестёр...
; "У синих озёр, средь лесов бесконечных,
Где сила рождается волжской волны,
Голицына Зина уснула навечно -
разведчица юная, родом с Дубны..." (В.Саватеев).



СТИХИ

Татьяна ХЛЕБЯНКИНА
(г. Талдом, Московской обл.)
Член Союза писателей России

АНГЕЛУ - ДАР И Я

Ангелу хотелось полетать...
Высота значенья не имела...
Хрупкое девическое тело
Испытало смерти благодать...

В Лавре нынче бьют колокола
Это Сергий заново родился!
Ангел и ему бы пригодился.
Он спешит его к себе принять...

Ангелу хотелось полетать...
Девять одолев ступеней в небо,
Ангел воскресает в быль и небыль...
Ангел улетает, чтоб летать...

К людям прилетает помогать...

21.07.2021 г.


Леонард СИПИН
(п.г.т. Вербилки, Талдомского г.о., Московской обл.)

ИМЯ

                Нарекли на века, припечатали,
                Родовая печать, первый крест,
                И бокалы наполнив, сосватали,
                Выбрав лучшую нам из невест.

                А невестою жизнь быстротечная
                И прекрасна и в меру строга,
                Уведёт жениха ночкой млечною
                За три моря, за белы снега.

                Именами и песнями схожие,
                На заре видим вещие сны,
                Мы с тобой пилигримы, прохожие,
                На ступеньках грядущей весны.

                И когда вдоль дорог ветер северный
                Понесёт золотую листву,
                Наше имя не будет потеряно,
                Ляжет птицей в седую траву.

                Не грусти, не печалься забвением,
                В этот мир не закроется дверь,
                Не терзай свою душу сомнением,
                Всё до нас приключилось, поверь..

                Мы вернёмся грозой синеглазою,
                Серебристым туманом речным,
                Заиграем январскими стразами
                И откликнемся эхом лесным.

                Это мы, на губах целомудренных,
                На  раскрытом бутоне цветка,
                В розовеющей  дымке предутренней,
                И в прозрачных ключах родника.



КРИТИК

            
                Восьмой десяток, сказки о любви,
                Душещипательные строки,
                Перо макаю в золото зари,
                Что пламенеет на востоке.

                А возраст, неуёмный домовой,
                Седой, морщинистый сутяга,
                Серебряной качает головой
                И шепчет на ухо -" Бадяга!"

                Ты слишком разошёлся, рифмоплёт,
                Скребёшь усердно по сусекам,
                Очаровать пытаешься народ,
                Не звонкой песней, горьким смехом.

                Зачем тебе угаснувшая страсть,
                Театр кукольный, забытый,
                Ночных стихов пугающая власть,
                И тащит за руку сердито.

                -"Я для тебя иное приберёг!",
                И улыбается проказник,
                Толкает дверь, выводит за порог,
                -"Ну чем тебе не божий праздник?"

                До горизонта белые снега,
                Сугробы синими волнами,
                В морозном небе жёлтая серьга,
                Висит недвижная над нами.

                Пурпурная, рябиновая кровь,
                Подёрнута алмазной пылью,
                Пиши поэт про вечную любовь,
                Для грешной утомились крылья.

               Людмила КУЗЬМИНА
( п.г.т. Вербилки, Талдомского г.о., Московской обл.)

ИЗУМЛЕНИЯ

Под стать лощенным изумрудам,
Но среди пыли и травы
В осколках, гранями в причудах
Играло солнце изнутри.

Какая боль лежит нежданно
Шагнувшей лапе, иль ноге!
Но чей-то разум неустанно
Востребует то зло земле.

Какая тяга к разрушению
Живёт, понятий не имев,
Что за такие прегрешения
Его настигнет чей-то гнев.

Душа отсутствует и вовсе,
Лишь оболочка существа!
Лишь человеческие кости
Кромсают мир по теме зла.

А цель -- унылая жестокость,
Где злобных помыслов улов,
К ней сильным бумерангом - "гостем"
Придет наука в сто узлов.
22.02.2017г.


ПЯТЫЙ

Комочек пуха у калитки --
Детёныш хищника, малыш.
Лишён еды, тепла, улыбки
Ты на земле холодной спишь.

Хозяин твой, душой не дрогнув,
Под зиму выбросил тебя,
Чтоб в одиночестве дорогу
Ты пробивал, его кляня.

Пойдём, малыш, в мой дом весёлый.
Еда, игрушки и тепло
Тебя там ждут, мороз суровый
Уж не настигнет дуя зло...

Там четверо, как ты,
Нужду избывших,
Нашли надежду и тепло.
Ты -- пятый и не станешь лишним --
Тебе ведь тоже повезло.
08.10.2016г.





Людмила ЕРМАЧКОВА
литО "Творчество", г. Клин, Московской обл.

ОСЕНЬ РАЗЛУЧНИЦА

Недописанная страница вылетает из рук,
Невесом и не слышен падения звук.
И осталась неясной мысль моя,
Вдохновенье исчезло, устала я.
Я устала от мысли, что нет тебя
И лучистая радость не разбудит меня.
Всё плывёт как в дурмане и осенняя ветвь
Подсказала сегодня, что лету конец.
Как сковала прохлада осеннего дня
И идет непогода войной на меня.
Заметает как вьюгой ночной листопад
И сжимается сердце совсем невпопад...
Межсезонье настало, - его черёд,
Так зачем причинило столько невзгод?
Уплывают в тумане дни и года,
А за ними потянемся мы тогда.
И уже не подхватит любви ураган,
Потому что расправил крылья туман...
Утонула в потоке белесых искр
И не хочется больше любовных игр.

______________________________

Николай КОРОЛЁВ
литО "Творчество", г. Клин, Московской обл.


НЕ  СДЕРЖИВАЙТЕ  СЛЁЗ

Друзья мои, не сдерживайте слёз
Слеза душе даёт успокоенье.
Смягчают слёзы наши огорченья,
Реалий облегчая  тяжкий воз.
Скупые слёзы радости, прощенья,
Глубокого в признанье  откровенья…
Слеза на строчках писем фронтовых,
Святые слёзы памяти живых…
Не сдерживайте слёз, мои друзья,
Когда печаль накатывает комом-
Как это чувство нам , увы, знакомо,
Когда  сдержать их да и скрыть нельзя…
Не сдерживайте слёз, друзья мои,
Пусть скатятся со щёк, упав на землю -
Она как  мать поймёт, благословенно
Простив все прегрешения твои…
Мужчины могут многое сдержать
Обиды, боль, страдания и слёзы -
Но как сдержать тревожные  угрозы,
Чтобы  все беды  ближним избежать…



7. РОМАН В ЖУРНАЛЕ

Теяра ВЕЛИМЕТОВА
(г. Видное, Московской обл.)
Член Союза писателей России, член Международной академии русской словесности, обладатель Золотой Есенинской медали, обладатель нагрудного знака Золотое перо Московии, лауреат Международной литературно-музыкальной премии имени Муслима Магомаева, лауреат Международной литературно-экологической премии имени В. И. Вернадского, автор романов: «Долгая любовь моя», « Узники Азазеля» и экологических истории для детей младшего школьного возраста «Земля у нас одна».



ДОЛГАЯ ЛЮБОВЬ МОЯ
( Продолжение. Начало в ; 42, 43)

Глава 3. ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК


                Задачу мне жизнь задала,
                Я перед ней как школьник.
                Три острых колючих угла --
                Любовный треугольник.
                Шпаргалку смотреть ни к чему,
                Не выручит задачник.
                Пусть двойку себе самому
                Поставит неудачник.
                Из песни М. Магомаева "Любовный       
                треугольник",
                Музыка Л. Гирина, стихи Н. Олева.

    В Москве шёл мокрый снег с дождем... Тамара зашла в квартиру, разделась, коробку поставила в кухне на стол, стала распаковывать вещи. На дне чемодана была салфетка, которую официант передал ей от Муслима. Ей показалось, что салфетка пахнет то ли южным ароматом, то ли сигаретным дымом. Тамара аккуратно положила её в конверт и спрятала на полке под бельём. Она вспомнила про важные документы. Зашла на кухню. Открыла коробку. Сверху лежали гвоздики. Она быстро поставила их в вазу. Папку отложила в сторону. В коробке оказалась баночка чёрной икры, чай, завёрнутый в фольгу, и мешочек из ткани, доверху наполненный восточными сладостями.
    Попив чаю с бакинской похлавой, Тамара взяла папку с документами. Женское любопытство охватило её. В ней боролись желания: убрать папку и посмотреть её содержимое. Второе взяло вверх, и Тамара развязала шнурок. Внутри лежала кипа совершенно чистых листков! Как девчонка, Тамара рассмеялась до слёз. Тушь с ресниц размазалась по лицу ( у нее всегда были две косметики: одна театральная, очень качественная, которая смывалась только особым лосьоном, и вторая -- на каждый день, удалить её не представляло труда).
    "Вот хитрец! Надо же такое придумать!" -- подумала Тамара не без удовольствия.
    Раздался звонок, она взяла трубку.
    -- Тамара Ильинична! Это я, Муслим. Как долетели? Араз передал вам папку с документами?
    -- Здравствуйте, дорогой народный артист Советского Союза! -- у Тамары перехватило дыхание, она сделала паузу. -- Раз вы узнали номер моего домашнего телефона и, конечно, не от кого иного, как от вашего друга, значит, я привезла эти бумаги особой государственной важности. Пожалуйста, пришлите кого-нибудь из ваших доверенных людей. Сами не приходите. У меня муж скоро должен вернуться. И поблагодарите Абрама и Араза. Я очень рада, что у вас есть такие преданные друзья. И последнее... Алло! Вы слушаете меня?
    -- Да! Да! Я сейчас в Останкино! Шли съёмки, я никак не мог встретить вас.
    -- И правильно сделали, что не встретили! И самое последнее. Забудьте все, что произошло между нами... -- последнюю фразу она произнесла сникшим, неуверенным голосом.
    -- Алло! Тамара Ильинична! Я плохо слышу вас...
    Телефонная связь прервалась.
    -- Тома! С кем ты разговариваешь? -- раздался голос Сергея.
    Он подошёл к ней и стал её целовать. Тамара, не отвечая на ласки, вдруг залилась румянцем, щеки вспыхнули, ей стало душно.
    -- Тома, что с тобой? -- спросил Сергей.
    -- Да так. Просто устала.
    "Нет, ничего не буду рассказывать ему. Зачем ему делать больно? Все! Окончен роман!" -- подумала она.
    Сергей зашёл на кухню. Увидев на подоконнике цветы, на столе -- сладости, икру, стал расспрашивать, как прошли концерты в Азербайджане.
    Тамара поделилась своими впечатлениями от поездки, но старалась имя Магомаева не упоминать...
    -- Это нам всем раздали, -- сказала она о подарках.
    -- Какая щедрость! -- удивился Сергей. -- А что за папка?
    -- Точно не знаю! Там какие-то документы. Кто-то должен прийти и забрать их.
    -- Ты слышала, что Магомаеву присвоили звание народного?
    -- Да! Гейдар Алиев вчера на банкете произнёс тост в его честь.
    -- Вот талант! Говорят, что он много курит.
    -- Пусть курит!
    -- Так он же Мальборо курит!
    -- Ну и что?
    -- Да ведь пачка этих сигарет стоит у спекулянтов пять рублей. Ты знаешь Ваню Денисова из нашей труппы. Так вот, когда мы гастролируем за границей, он на командировочные покупает эти сигареты и продает какому-то человеку по три рубля, а тот Магомаеву за пять рублей. Стало быть, Муслим тратит где-то двести рублей на сигареты. Вот чудак! И ещё говорят, все свои гонорары он пускает на гулянки, на друзей, на подарки. Безалаберный человек.
    -- Двести рублей, это же целая зарплата большого начальника! -- невольно вырвалось у Тамары.
    -- Баку все расхваливают. А правда, там все говорят на русском?
    -- Истинная правда! Очень гостеприимный народ! Алиев -- настоящий руководитель. И всем интересуется. Меня даже узнал, сказал, что я исполняла партию Ольги.
    -- Говорят, Брежнев очень любит Алиева за высокие показатели по добыче нефти и хлопка в республике... Тома, скажи, ты хоть Магомаева самого видела? -- Сергей вновь переключился на больную для Тамары тему.
    -- Да так, на сцене. Ой, картошка с курицей нагрелась! Я тебе сейчас положу, -- Тамаре хотелось отвлечь Сергея от этих разговоров.
    -- Милая! Сиди и рассказывай! Я сам себе положу и тебе тоже! Смотри, как ты похудела! Это я должен мало есть. Слушай, как вкусно пахнут эти сладости, а ничего, если я полакомлюсь после ужина половинкой вот этого кусочка?
    -- Сережа, съешь его после курицы. Ты лучше картошку не ешь, а пахлавы съешь целый кусочек, она очень вкусная.
    -- Я так и сделаю, а хлеб не буду есть. Ладно, ты сиди и рассказывай про этого Магомаева! Говорят, он женщин сводит с ума.
    Раздался звонок в дверь.
    -- Ты сиди, дорогая, а то на тебе лица нет, я открою дверь.
    Сергей пошел открывать дверь. На пороге стоял Магомаев с большим букетом гвоздик.
-- Вы Сергей? Разрешите войти, я пришел забрать свои документы, -- быстро проговорил Муслим и, не ожидая приглашения, снял плащ.
    -- Сережа! Кто там? -- спросила Тамара. Сердце у нее замерло...
    Муслим направился на кухню. Преподнес хозяйке букет.
    Тамара сидела, затаив дыхание.
    -- Тамара Ильинична! С благополучным возвращением с гастролей. Разрешите, вашу руку поцеловать, -- громко произнес Муслим и уже гораздо тише: -- Как вы прекрасны без макияжа!
    Тамара вспомнила, как однажды подруга сказала ей: "Тамара, запомни! Если тебе мужчина скажет, как ты прекрасна без косметики, знай, он в самом деле любит тебя такую, какая ты есть!".
    -- Сергей, поставьте, пожалуйста, эти цветы в вазу! -- снова громко сказал неожиданный гость.
    -- А у нас только одна ваза... -- растерянный Сергей не знал, что отвечать.
    -- А у вас есть пустая трехлитровая банка?
    -- Есть! Только она в коридоре в шкафу.
    ( В этом доме были большие широкие коридоры, где около каждой квартиры стоял шкаф с хозяйственной утварью.)
    -- А вы достаньте! Вымойте как следует и принесите.
    Пока Сергей возился с банкой, Муслим стал целовать её волосы, глаза, лицо. Тамара опомнилась, резко скомандовала:
    -- Сядьте! Сейчас же!
    ... Минут через пять они втроём пили чай с пахлавой.
    -- Слушайте! Такую вкуснятину я ел только в детстве, когда тайком от мамы залезал в буфет, -- восхищался Сергей. -- Её на работе кто-то угощал. Мама не знала, куда спрятать восточные сладости. Всё говорила: "Сынок! Ты будешь танцевать а Большом театре, тебе категорически нельзя сладкого". Родители вечно спорили только из-за меня. Отец, что сладкое должно быть в доме, а мама не соглашалась с ним. Ой! Какой вкусный чай! Это откуда, Тамара? -- все расспрашивал Сергей.
    -- Это азербайджанский! Особый сорт, его поставляют работникам ЦК и Совета Министров, -- ответила Тамара.
    -- А понятно! -- кивая головой, отвечал Сергей.
    -- Ну! Такой чай у вас будет теперь всегда! А где можно закурить? -- спросил Муслим.
    -- На лестничной площадке, -- ответил Сергей.
    -- Серёжа, милый! Давай для такого гостя сделаем исключение! А то, кто-нибудь увидит его.
    -- Конечно! Конечно! Курите здесь! -- ответил Сергей.
    Муслим достал зажигалку, стал курить. Сергей поставил перед ним маленькое блюдце для окурков. Магомаев явно никуда не спешил.
    -- Муслим! Скажите, сколько стоит пачка ваших сигарет? -- спросила Тамара.
    -- Шесть рублей. Мне ребята достают. Я покупаю их блоками.
    -- Вот жулики! Они вам дороже продают, чем на черном рынке, -- возмутился Сергей.
    -- Ну и что? Ребята тоже хотят зарабатывать. У всех семьи! Вот когда пропадёт голос, я стану курить "Казбек".
    -- Ребята! Вы тут беседуйте! -- сказала Тамара, встала и вышла в зал.
    Через пять минут вернулась, зевая, чтобы Муслим понял, что пора уходить. Было уже десять часов вечера.
    -- Ребята! Как же у вас уютно! Я просто засиделся, сейчас вызову такси. Сергей, вы очень хороший собеседник! Вы не будете возражать, если я иногда буду составлять вам компанию. Я не думал, что у вашей жены такое красивое меццо-сопрано. А можно, ещё кофе? -- оттягивая время, спросил Муслим.
    Через несколько минут все пили кофе.
    -- Сергей! Попробуйте вот эту маленькую булочку с орехами! Она очень вкусная! А затем походите быстрыми шагами вдоль дома перед сном минут двадцать-тридцать, но не меньше. Я обычно так делаю, когда у нас ночные гулянки. Все лишние калории сжигаются. И на другой день снова бодрый, могу давать концерт. У вас завтра есть представление?
    -- Да, с утра репетиции... Ладно! Я съем половину пирожка и сделаю, как вы сказали. Но скоро я буду есть сладкого, сколько пожелаю! Шучу, но вот на пенсию я в этом году действительно выхожу. Но ещё несколько месяцев надо форму держать.
    -- Вы же такой молодой! Сколько же вам лет? Если не секрет.
    -- Мне скоро будет тридцать семь. Для балета, увы, настоящий пенсионный возраст.
    Муслим опять стал курить. Сергей съел половину булочки. Наконец они оба встали. Муслим на прощание поцеловал Тамаре руку.
    -- Отныне я ревностный поклонник вашего таланта!
    -- Милая, ложись спать! На тебе от усталости лица нет. Посуду я вымою, -- сказал Сергей и вышел вместе с Муслимом на улицу.
    Папку Магомаев так и не забрал.
    Тамара дошла до постели, надела пижаму и только хотела лечь, раздался звонок.
    "Сергей, вроде бы взял ключи с собой", -- промелькнуло у нее в голове. Но за дверью оказался Муслим, он почти втолкнул ее в прихожую и стал с жаром целовать.
    -- Уходите! Умоляю вас! Сейчас он придёт!
    -- Милая! У меня ещё есть целых пять минут!
    Тамара еле-еле выдворила Муслима за дверь. Она доползла до постели и рухнула от усталости.
    ... Проснулась Тамара от запаха свежезаваренного кофе. Сергей торопился на репетицию.
    -- Тома! Как ты себя чувствуешь? А то на тебе вчера лица не было. Вот чудак этот Магомаев! Документы забыл. Они на холодильнике.
    -- Сережа, ты там никому не рассказывай, что Муслим был у нас в гостях. Ты же знаешь, какие языки у всех!
    -- Нет! Нет! Не скажу! Пока, дорогая, я побежал.
    Тамара никуда не спешила, она решила заняться уборкой.
    Прошло два часа. Раздался звонок. Тамара подошла к двери, посмотрела через дверной глазок на лестничную площадку. Там стоял Магомаев с охапкой гвоздик. Она решила не открывать.
    -- Послушайте, Тамара Ильинична! Я скоро улетаю в Норильск на гастроли. Не отойду, пока вы не откроете дверь. Пусть увидят соседи, если вам так хочется. Отдайте мою папку с документами. Мне их срочно надо взять.
    Муслим был настроен решительно. Тамаре пришлось открыть дверь.
    ... Через два часа, когда он ушел, Тамара подошла к портрету матери, который висел на стене.
    -- Мамочка! Прости меня, грешницу! У меня раздвоение личности. Я смеялась над Абрамом, как так можно? А это случилось со мной. Бедный мой Серёжа! Он этого не заслуживает. Помоги мне избавиться от этого наваждения. У меня никогда не было таких чувств, я никогда не испытывала раньше такого наслаждения! Милая, родная, помоги мне! Тебя так не хватает! Пусть он уйдет из моей жизни... Толпы молоденьких красавиц любят его. Ну почему он выбрал именно меня? Мне тридцать лет, детей у меня не будет, я замужем. Ну что он нашел во мне? Я чувствую, что он любит меня...
    А мама словно отвечала, как всегда, когда ещё была жива: "Тамара! Моё солнышко, ты самая красивая, самая талантливая из всех певиц в мире! Ему нужна ты, а не смазливые девчонки. Ты же знаешь, девочка моя, чего мне стоило воспитать тебя такой какая ты сейчас есть, дать тебе музыкальное образование. Ты никогда не видела чужого мужчину у нас дома. Ведь я тоже была женщиной. Но если тебе выпало такое горячее, искреннее чувство... Будь с ним счастлива! А Серёжа немного пострадает и найдет свою половину. Истинное счастье человеку даётся через преграды, испытания. Иначе он не сможет по-настоящему оценить его".
    ... Спустя три дня, Тамара в гримёрной Большого готовилась выходить на сцену.
    Забегавшие костюмерши и гримерши хихикали.
    -- Девочки, что вы такие веселые? Я тоже хочу посмеяться!
    -- В первом ряду сидит ваш поклонник, -- негромко сказала гримерша Алла.
    "Точно, он пришёл! Все уже догадываются!" -- сердце у Тамары снова замерло...
    "Евгений Онегин" удался, как никогда, зал аплодировал стоя. Сотрудник театра вынес большую корзину с гвоздиками и поставил у ног Ольги -- Тамары.
    С этого дня вся Москва заговорила о новом романе Муслима с замужней женщиной. Только Сергей не догадывался ни о чём. Все скрывали от него измену жены. Все ему сочувствовали, так как Сергей был всегда предан ей и никогда не позволял себе гастрольных романов. Все думали, что это временное увлечение Тамары.
Опомнится, прогонит этого сердцееда, и все станет на свои места. Не тут то было! Если Муслим бывал в Москве, он уже не мог ни дня прожить, чтобы не встретиться с Тамарой. Если Сергей был на гастролях, он приходил к ним домой, лишь бы увидеться со своей желанной красавицей.
    Им было хорошо вдвоем. Они понимали друг друга с полуслова. А когда какая-нибудь беседа прерывалась -- Тамаре или Муслиму нужно было спешить на спектакль или концерт, то,  встретившись через день или два, они начинали своё общение буквально с того слова, на котором прервался прежний разговор. Но чаще им просто хотелось помолчать вдвоём, и это были самые лучшие, самые светлые минуты в их жизни.
    Тамара всё время ловила себя на том, что стоит ей заглянуть в его темно-карие глаза, как она словно падает в их бесконечную бездну -- и летит к центру неведомой вселенной, которая называется душа...
    Муслим жил на 15-м этаже гостиницы Россия. Он снимал номер из пяти комнат класса люкс. На этом этаже он был самый щедрый постоялец. Никто не оставался без его чаевых, от охраны до горничной. Горничная, которая убиралась у него в номере, старалась, будто случайно, оказаться рядом с Магомаевым, чтобы подслушать, о чем он говорит по телефону. Вот так обо всем и узнают люди! Кто-то расскажет пикантную подробность своим друзьям,  а те, в свою очередь, своим знакомым. По всей столице гуляли разговоры о щедрости Магомаева и, конечно, о его романе с Тамарой Синявской.
    Приближался Новый год. Тамара четко осознавала, что надо распутать этот любовный
треугольник. Только как?! Все её мысли были только о Муслиме, день, проведенный без него, казался серым и тусклым. Она с нетерпением ждала его звонка, и стоило ему войти в дверь, в квартире словно начинали звенеть волшебные колокольчики -- так звучит в симфоническом оркестре челеста, колдовской, завораживающий инструмент...
    В один из последних дней декабря Тамара сидела у Магомаева в номере вместе с его друзьями. Собрались Юрий Григорьев, Полад Бюль - Бюль - оглы, Эльдар Кулиев, Роберт Рождественский и Арно Бабаджанян. Тамаре не хотелось уходить, она чувствовала себя в этой компании вполне уютно, но Сергей должен был прилететь с гастролей.
    -- Вы извините меня. Но я пойду домой, -- Тамара решительно встала и направилась к двери.
    Муслим позвонил своему таксисту Арифу. Через 20 минут они стояли около ее подъезда. Муслим никак не хотел отпускать Тамару. Было 10 часов вечера. На улице стоял мороз, снег скрипел под ногами. На московском безоблачном небе сияла полная луна и миллиарды хрустальных ярких звёзд смотрели на столицу, на Сретенский бульвар и на двор, где жила наша героиня. От лунного света искрился снег. Они целовались на московской улице, как тогда на набережной Баку. Тамара не чувствовала холода, её сердце билось всё чаще и чаще. Она словно улетала к тем далёким звёздам, что так призывно мерцали в морозном небе... Что ждёт их впереди? -- никто из них не знал и думать об этом не хотелось.
    ... Тамара еле-еле вырвалась из объятий Муслима, побежала домой, оставив меховую шапку в снежном сугробе.
    Тихо открыла дверь своим ключом. Навстречу вышел Сергей. Он подошёл к ней, хотел поцеловать, но остановился.
    -- Тамара! Что с тобой?! На улице мороз. Где твоя шапка? Ты вся растрёпанная, от тебя пахнет дорогими сигаретами! На тебя что, напали?
    -- Серёжа! Слава богу, все обошлось. Один тип выскочил из-за угла, пристал ко мне и стал говорить, что он мой поклонник, поцеловал меня, а шапку схватил и убежал.
    Раздеваясь, Тамара отводила глаза.
    -- Он, наверное, очень богатый, может, какой-нибудь грузин, да ещё вор в законе. Обычный советский человек не может позволить себе курить такие сигареты. Если только Магомаев? Он, кстати, пользуется у себя на родине огромным авторитетом, даже у всякой шпаны. Знаешь, когда ансамбль "Самоцветы" гастролировал в Баку, там у них украли дорогую заграничную аппаратуру. Ребята обратились к Муслиму, так на следующий же день им всё вернули. Может, он через свои связи сможет заставить этого ненормального вернуть твою шапку.
    Повздыхав, Сергей добавил:
    -- Давай, родная моя, не будем обращаться в милицию, а то лишь сплетни и пересуды пойдут.
    -- Серёжа, я тебя не слышу... -- убегая в комнату, чтобы переодеться, сказала Тамара.
    Через 20 минут, взяв себя в руки, она вышла на кухню.
    -- Ну и заждался я тебя! Смотри, что я привез из Франции. Эта ваза очень дорогая! А то некрасиво вышло, моей жене подарили цветы, а я их поставил в банку. Да ещё этот Магомаев подарил нам хрустальную чешскую вазу. Французская дороже, чем чешская. А эту, -- Сергей достал ещё одну такую же вазу, -- я подарю маме на Новый год. А вот духи "Шанель ;5" -- это тебе. Ваня, я про него рассказывал, помог выбрать -- он в этих делах большой дока, кстати, взял всего два таких флакона.
    -- Он что, своей жене купил такие же духи?
    -- Как бы не так! Магомаевский заказ для его любовницы.
    -- А что Муслим, сам заказал ему эти духи?
    -- Тома, родная моя, ну какая же ты наивная. Ваня заказы выполняет через посредников. Мы у него всегда спрашиваем, что надо купить. Он, кстати, уже отстроил дом в Расторгуево. Нас приглашает в гости. Ещё хочет поставить баню... И вообще, давай как-нибудь скажем Магомаеву, чтобы он сюда больше не приходил, а то ведь нехорошо получается. Эта баба Зухра с соседнего подъезда уже спрашивала, часто ли приходит Муслим, она у него хочет взять автограф. Говорят, её внучка влюблена в него до беспамятства. Я-то в тебе уверен, но другие сплетничают. И ребята вчера в гостинице о чем-то говорили, а как я подошёл, сразу перевели разговор. А ведь я своими ушами слышал имя Магомаева...
    -- Ой! Я совсем забыла про ёлку, -- Тамаре хотелось уйти от этой темы.
    -- Давай пойдем спать! А ёлку я прямо с утра наряжу. А ты свой курс лечения закончила? А то я так соскучился по тебе.
    -- К сожалению, нет! Ещё немного потерпи, пожалуйста!
    -- Я ради тебя на все пойду! Ты самая лучшая, а я самый счастливый человек на свете. Ну и пусть не будет у нас детей. А то кто их будет воспитывать? Мы с тобой люди искусства, вечные гастролеры, а детям нужны нормальные родители, как наши с тобой, -- то ли всерьёз, то ли в шутку говорил Сергей жене. -- Только все указания врача выполняй. А то простудила себя в этом солнечном Азербайджане. Знаешь, как поступим: я пойду спать, устал смертельно, а ты пока книжку почитай, посиди, пока я засну. Да, ты в курсе, Мишу Колобкова хотят выгнать из труппы.
    -- Это почему?
    -- Потолстел, форму теряет. Ему последнее предупреждение сделали. Я ему подсказал магомаевский метод похудения.
    -- Серёжа! Я надеюсь, ты не проговорился, чей метод?
    -- Нет, конечно! Я ещё в своем уме! Я сейчас только и думаю, как отвадить этого Дон Жуана.
    -- Серёжа, милый, клянусь, я говорю тебе от души, ты самый славный, самый хороший! Запомни этот вечер, пожалуйста, я говорю тебе от души, чтобы ни случилось между нами. Это истинная правда! -- у Тамары на глазах стояли слёзы, она резко вскочила и пошла в ванную комнату, закрылась и разрыдалась. А Сергей, ни о чём не подозревая, усталый и счастливый, пошёл спать, не ведая о том, что ждёт его накануне Нового года...
    30 декабря прошло спокойно, Муслим из-за концертов не смог встретиться с Тамарой. Каждый был занят своим делом.
    Тамара репетировала в театре и выглядела очень неважно. После репетиции к ней зашла Лена Образцова, подруги обнялись.
    Дверь была приоткрыта. Около гримёрной находился пожарный щит. Пожарный с чем-то возился.
    -- Как ты себя чувствуешь, Тамара? -- спросила Лена.
    -- Хуже некуда! А то сама не знаешь? Прямо так и спроси про мой роман. Все знают. Только мой Серёжа ни о чём не догадывается.
    -- Тамара, милая, тебе решать, что делать. Как сердце тебе подсказывает, так и поступай.
    -- Лена, это со мной случилось в первый раз! Ничего такого никогда не испытывала. Это больше, чем страсть запутавшейся женщины. В моё сердце кто-то вселился и словно командует мной, и я, как слепая, подчиняюсь этому "кому-то", когда вижу Муслима.
    -- Перед ним невозможно устоять! Ладно! С Новым годом тебя!
    -- И тебя также с Новым годом!
    Подруги расцеловались.
    -- Владимир Иванович! Что вы там так долго! У нас всё в порядке, -- послышался голос уборщицы тёти Нины.
    -- Всё! Я закончил, -- ответил Владимир Иванович, мужчина лет пятидесяти, который работал пожарным в Большом театре.
    ... Когда Тамара пришла домой, Сергей подбежал к ней, обнял её и проговорил очень быстро:
    -- Я так переживал за тебя, хорошо, что эту норковую шапку с тебя не сняли и волосы не пахнут сигаретами, -- снимая с неё шубку и шапку, принюхиваясь к её волосам, пошутил Сергей.
    Наступило 31 декабря. Сергей и Тамара завтракали.
    -- Знаешь, я тут подумал, пусть к нам приходит Магомаев. Я уверен, что ты напоминаешь ему мать. Я слышал, что он рос без родителей. Пусть все говорят, что хотят. А любовниц у него и так хватает. Самое главное, что я знаю, какая у меня жена.
    -- Спасибо тебе, Серёжа, за всё.
    -- Я поеду к родителям, вечером вернусь. Ты особо ничего не готовь, все равно мама передаст нам целую сумку провизии, а то на тебе лица нет.
    Вся Москва готовилась к Новому году. Было безветренно и сухо, снег скрипел под ногами, люди радовались приближению главного праздника страны, готовились, несли живые ёлки, стояли в очередях в продуктовых магазинах, набирали колбасу, конфеты, мандарины. В московских дворах было шумно и весело: начались школьные каникулы, ребята катались на санках, лепили снеговиков. Был короткий рабочий день и все уходили с работы пораньше. Хозяйки хлопотали, чтобы украсить стол, прятали под ёлки подарки для детей.
    Тамара, вопреки пожеланиям Сергея, тоже оживлённо готовилась к Новому году, делала салаты, испекла пирог. Раздался звонок, она поняла, что пришёл Муслим. Он, как всегда, был с цветами, да ещё принес большую сумку деликатесов. С порога начал обнимать и целовать её. Сумку отнес на кухню, достал оттуда коробочку и вручил ей подарок. Это оказались такие же духи "Шанель ; 5", что вчера подарил ей Сергей. Тамара показала вторую коробочку с духами. Магомаев начал курить.
    -- Муслим! Я должна положить конец этому. И я приняла решение: это наша последняя встреча, хотите вы этого или нет! Я потеряла покой, я обманываю мужа. Все только и говорят о нас...
    Магомаев прошел в комнату, украдкой, чтобы Тамара не заметила, отключил телефон и... согласился с ней.
    -- Пусть это будет наша последняя встреча! -- с невозмутимым видом и с горячими глазами южного мужчины отвечал Муслим. Подойдя к ней, бережно взял её на руки и осторожно понёс в комнату, как самую большую драгоценность в своей жизни. Тамара не могла больше ни говорить, ни думать ни о чём. Она закружилась в этом чарующем вихре, забывшись в объятиях любимого мужчины...
    ... Сергей стоял за апельсинами в гастрономе на Автозаводской, недалеко от дома родителей. Он сегодня помогал маме, отец был болен. Он всё думал о своей Тамаре. В очереди позади Сергея две молоденькие девушки о чём-то оживлённо говорили. У Сергея был великолепный слух. "Магомаев... Синявская... подруга мамы... позвонила... пожарный..." -- различал он слова.
    -- Девушка! А что, у Магомаева роман с Синявской?! -- как-то неожиданно для себя спросил Сергей.
    -- Конечно! Вся Москва об этом говорит! Представляете, в Большом театре пожарником работает дядя Володя, он муж знакомой моей мамы. Так вот он сам лично слышал, как Синявская жаловалась Образцовой, что в неё вселился какой-то бес, и она ничего не может сделать, когда видит Магомаева, и муж стал ей противен. Знаете,  все там так любят Тамару Синявскую, говорят, что она одна из образцовых актрис. Все в шоке, как Магомаев смог вскружить ей голову до такой степени. Ладно, чёрт с ним, с этим романом, он у них когда-нибудь закончится, но вдруг голос пропадет у Синявской...
    -- А почему у неё должен голос пропасть?
    -- Как почему? Магомаев не только талантливый и популярный певец, он ещё и роковой мужчина!
    -- Как роковой?! -- спросил Сергей и почувствовал слабость в коленях.
    -- Послушайте, первая жена Магомаева после развода видеть никого не хочет, хотя очень красивая, говорят. Люда, вторая подружка, чуть не покончила с собой, говорят, во время спасли, а третья больше нигде не поет, а какой голос был у неё! Она пела в ансамбле...
    Сергей дальше не стал слушать, быстро ушел из очереди, прибежал домой, с порога отдал маме продукты.
    -- Мама, прости, пожалуйста, мне срочно домой надо!
    -- Сынок! Тамара заболела что ли?
    Нина Ивановна подошла к телефону, позвонила Тамаре, но телефон не отвечал.
    Сергей быстрыми шагами направился к метро. Он не обращал внимания на толпы народа. Думал только об одном, как спасти Тамару. "У всех одаренных, талантливых людей есть какой-то порок. Во что бы то ни стало надо спасать Тамару. Мало ли, что нас учат не верить
сверхъестественному, но до конца ведь не изучен человеческий мозг. Скорее всего моя Тома попала под его чары, недаром говорят, что Магомаев, как сатана: женщины от него с ума сходят. Распутин тоже сводил с ума самых богатых женщин Петербурга, да ещё говорили, что сама жена императора была его любовницей. Бедная моя Тамара!" -- так думал Сергей...
    -- Муслим! Докури свою сигарету и уходи! Я пойду в душ, а то вижу, ты не собираешься уходить, надо промыть голову от сигаретного дыма, -- просила Тамара Муслима.
    Муслим распрощался с Тамарой. Она приняла душ, проветрила сначала комнату, затем кухню, надела свое красивое платье, в котором выступала в Баку, взяла ковшик с горячими термобигудями, села у трюмо и стала накручивать волосы. Муслим снова вернулся... Стал врать на ходу:
    -- У вас тут нигде не работают телефонные автоматы, надо срочно позвонить.
    -- Пожалуйста, быстрее звоните и уходите!
    Муслим включил телефон, позвонил дяде Джамалу, поздравил тетю Муру, Марию Григорьевну с Новым годом и подошёл к Тамаре.
    -- А знаете, моя мама тоже накручивала волосы на большие железные прищепки и спала в них всю ночь. А поспорим, я лучше накручу ваши локоны!
    -- О чём вы говорите?.. Ладно, накручивайте, только не дышите на меня.
    Тамара сняла все бигуди и предоставила возможность Муслиму показать свое "мастерство". Он снял пиджак, достал из своего кармана мужскую расчёску, засучил рукава и, как умелый мастер, аккуратно, быстро, подхватывая ровные пряди волос маленькой расчёской, стал накручивать их на горячие термобигуди. Они не заметили, как тихо вошёл Сергей и направился туда, откуда слышался смех двух воркующих голубков.
    -- Так вот, как вы околдовываете мою жену, дорогой товарищ народный артист Советского Союза! Вся Москва знает про ваш роман, только я, дурак, узнаю в последний момент!
    -- Серёжа, успокойся! Я тебе всё объясню! -- снимая с себя бигуди и оттолкнув Муслима, Тамара встала: -- Муслим! Вы уйдёте в конце концов или нет?!
    -- Но я всего зашёл на пять минут, чтобы вас поздравить, а вы просили меня помочь вам с этими прищепками!
    -- Что-о-о! Это я вас попросила?! -- с негодованием воскликнула Тамара.
    -- Тома! Милая! Неужели ты не поняла, что попала под его чары. Все говорят, что Магомаев сатана, кто под его гипноз попадает, тот пропал.
    -- Это я сатана!? Я поклонник таланта вашей супруги!
    -- Тамара! Скажи, пожалуйста, ты вчера разговаривала с Леной Образцовой, говорила ей, что этот бес Магомаев вселился в тебе и что муж тебе стал противен после возвращения из Азербайджана? А мне, значит, лгала, что лечение проходишь, чтобы не спать с законным мужем!
    "Ай да моя Тамара! Ай да умница! А я тут от ревности умираю в своей гостинице, как представлю тебя с ним, особенно по ночам. Я буду  идиотом, если отпущу тебя. Лучше буду бесом или сатаной, как про меня говорят!" -- так думал Муслим, пока Серёжа уговоривал Тамару быть благоразумной.
    -- Муслим! Вы же все равно её бросите! А если у вас голос пропадет, вас совесть мучить не будет?
    Тамара быстро пошла на кухню, развела в трёх стаканах настой из трав, выпила свою порцию, а два других стакана подала мужчинам и скомандовала:
    -- Выпейте сейчас же оба этот отвар, а то ещё передеретесь!
    -- Сергей! Это ваша жена колдунья, это она сводит меня с ума с тех пор, как я увидел её! -- говорил Магомаев. -- Вот видите, какие колдовские отвары она даёт нам!
    -- Ребята, прекратите сейчас же! -- рассердилась Тамара.
    -- А позавчера поздно вечером вы напали на мою жену, расцеловали её, содрали шапку с её головы и убежали?
    Хорошо, что Тамара успела рассказать Муслиму придуманную ею историю с шапкой. Муслим стал смеяться. Сергей был вне себя, посмотрел на трюмо, взял одну из коробочек с духами и спросил громко:
    -- Тома, скажи, какой из них магомаевский подарок для его любовницы, а какой из них мой для законной супруги?
    -- Ну какая разница?..
    -- А вот какая! -- Сергей взял коробочку с духами, открыл окно, выбросил сначала духи, затем вазу с цветами, которые подарил Муслим.
    -- Слушайте! Что вы себе позволяете?! - вне себя от ярости крикнул Муслим -- Никто! Никогда! Не швырял моих подарков из окна! Слышите, сейчас же принесите их обратно. Я не вам их подарил, а моей возлюбленной, которая отвечает мне взаимностью! Теперь вам по - нят - но?!
    Сергей так резко толкнул Муслима, что тот ударился головой об стену. Мужчины вцепились друг в друга. Тамара быстро достала скалку из кухонного шкафа и резко скомандовала:
    -- Если вы сейчас же не разойдетесь, я буду бить вас обоих.
    Муслим отступил первым. Сергей весь вспотел и стал пунцово-красным. Тамара впервые видела мужа в таком состоянии.
    -- Тома! Я твой законный супруг! Я имею право предостеречь тебя от этого...
    -- Законы написаны, чтобы их нарушать! -- издевательским тоном проговорил Муслим.
    -- Пошёл ты, знаешь куда! По--русски на ...
    -- Сам иди туда! По--азербайджански "Buynuzlu ag ciliz keci!"
    -- И что это значит? -- со скалкой в руках с угрожающим видом спросила Тамара.
    -- Это значит, твой муж тощий козёл с рожками! -- ответил Муслим.
    -- Тома, скажи ему, что этот упрямый черный архар, спустился с гор, блеет и лезет в чужие ворота, а я тонкий и стройный балерун, к тому же, артист Большого театра! -- с негодованием воскликнул Сергей.
    -- А я народный артист Советского Союза! -- выкрикнул Муслим, демонстративно приподняв голову.
    -- А я, по-вашему, кто? -- спрашивала Тамара своих рыцарей, держа скалку в руке.
    -- Ты моя царица Тамара, -- с театральным жестом воскликнул Магомаев.
    -- Милая я ухожу, но я за тебя боюсь, твой голос ведь пропадет из-за этого черно..опого беса! -- произнёс Сергей.
    Одеваясь в коридоре, выясняя отношения, Муслим и Сергей, вероятно, подрались бы, если бы не звонок в дверь. На пороге стояла баба Люся, соседка, в руках у неё была неразбитая хрустальная ваза и коробочка с духами.
    Тамара жила на третьем этаже пятиэтажного дома, на втором находилась поликлиника. Баба Люся, старушка маленького роста, худенькая, седая, с морщинистой кожей и с грустными голубыми глазами, занимала квартиру на первом. В одном углу у окна у неё висела икона Богородицы, а в другом -- большая стеклянная рама с портретами близких людей и Л.И.Брежнева. Мама Тамары и баба Люся дружили. Тамара росла у нее на глазах. После того как несколько лет назад баба Люся похоронила единственную дочь, а следом подругу -- маму Тамары, у неё часто болела голова, и она не выносила никакого шума. Новый год встречала одна, смотрела телевизор. Баба Люся жила очень скромно, хотя получала высокую пенсию. Она помогала внучке, которая вместе с детьми жила в Солнцево, в квартире, что выделили бабе Люсе как ветерану Великой Отечественной войны. Тамара искренне, как родную бабушку, любила её и всегда угощала деликатесами.
    -- Ой, простите меня, что это за подарки вылетают из вашего окна? Они чуть голову мне не расшибли.
    -- Это вы нас простите! -- сказал Муслим, -- забирайте их себе! Я их вам дарю!
    -- Ой! Вазу себе оставлю! А духи внучке подарю и скажу всем, что сам Магомаев мне лично подарил эти подарки. Спасибо, милок, я буду молиться за вас! Если тебе не трудно, сынок, напиши тут ( баба Люся достала из кармана пальто ученическую тетрадь и подала её Муслиму). Магомаев написал: "Самой хорошей бабушке! От Вадима Мулермана".
    Сергей помог бабушке спуститься по лестнице.
    -- Ой! Ой! Такая примерная была девочка! И вот тебе! Ты потерпи, сынок. Это у Тамары пройдет.
    -- Баба Люся! Скажи, честно, ты слышала, как мы ругались?
    -- Если честно, то немножко, когда ты открывал окно. Потом вижу, что-то летит вниз, ну я побежала и забрала, а заодно прихватила дома тетрадку, чтобы этот Дон Жуан поставил автограф.
    -- Какой такой Дон Жуан?! -- спросил Муслим, который тоже спускался от Тамары.
    Баба Люся быстро зашла в свою квартиру, как будто ничего не слышала. Сергей и Муслим молча пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.
    Прошло часа полтора. Тамара сидела в красивом платье, с прической, накрашенная и разговаривала по телефону, отвечая на поздравления. Позвонила мама Серёжи:
    -- Алло! Тамара! Что с телефоном? С вами все в порядке?! Где Серёжа?! Что у вас там случилось?
    -- Простите меня, пожалуйста, я "заблудилась".
    -- Тамара! Ты где заблудилась?! Я ничего не понимаю.
    -- Нина Ивановна, поздравьте, пожалуйста, Николая Ивановича с Новым годом. После смерти мамы, вы были для меня самыми близкими людьми, я вас очень люблю! Сережа вам все расскажет...
    Только Тамара положила трубку, вновь раздался телефонный звонок.
    -- Алло! Это Тамара? Это Зарифа Алиева из Баку, вспомнили меня?
    -- Да, да! Я очень рада слышать ваш голос, Зарифа Азизовна! Я поздравляю вас и вашу семью с Новым Годом и лично Гейдара Алиевича. Такого гостеприимства, как у вас, я не встречала нигде.
    -- Дорогая, я тут вашего Ромео разыскиваю, никак не могу найти, он мне очень нужен.
    -- Я недавно выгнала его, он чуть не подрался с моим мужем. Я их обоих выгнала! Не осуждайте меня, пожалуйста! Я так сильно полюбила Муслима. Сама не знаю, что делать...
Можно спросить у вас, кто вам дал номер моего телефона?
    -- Муслим, конечно. Он сказал, если срочно что-то надо, позвонить вам. А то трудно бывает иногда его отыскать.
    -- Не осуждайте меня, пожалуйста, я скоро положу этому конец, как бы мне трудно не было.
    -- Милая! За что тебя осуждать? Знаешь, Тамара, сколько раз я приезжала в Москву, Муслим никогда не знакомил меня ни с одной из своих подруг. А когда он пришёл с вами ко мне в институт, его глаза говорили, о чем он думает: "Смотрите! Какую Женщину я нашёл!".
Ладно, милая, меня зовут, когда наш Ромео вернётся обратно, скажите ему, чтобы он не забыл поздравить Гейдара Алиевича с Новым годом. Он скоро должен приехать с работы. Только, чур, меня не выдавать.
    -- Зарифа Азизовна! А если он не вернётся?
    -- Вернётся! Ещё как вернётся! Ладно, милая, до встречи! Не ругайтесь в Новом году с любимым!
    ... Бедный Сергей не знал, что делать. Стоял у соседнего подъезда и думал, как быть? Как преподнести эту новость родителям, ведь они так радовались за них, особенно Нина Ивановна, она всем рассказывала, какая замечательная у них сноха и как повезло их Серёже.
    Вдруг он увидел, как баба Люся с какой-то сумкой зашла в соседний подъезд, а через несколько минут вышла, недовольно ворча.
    -- Баба Люся, что с вами!?
    -- Ой! Это ты, сынок, пойдём ко мне, что тебе расскажу! Пойдем, пойдём, милый, а то совсем здесь замёрзнешь, заодно и узнаешь про этого наглого Дон Жуана.
    Серёжа действительно замёрз и, подчиняясь бабе Люсе, пошёл к ней. Она заходила к подружке Зухре. Зухра в молодости, видимо, была очень красивой: выкрашенные хной густые волосы она собирала на затылке в пучок, глаза её задорно блестели, да и фигура хорошо сохранилась. Зухра всегда следила за бровями и за ногтями. Возраст выдавали только морщинки, руки и шея. Сегодня у неё был юбилей: исполнилось семьдесят лет. На празднование собралась большая родня. Баба Люся пошла её поздравить, а заодно взяла с собой -- похвалиться -- подарки Муслима и его автограф. Когда гости прочитали этот "росчерк", все стали смеяться над бабой Люсей. Она очень обиделась, и никакие уговоры Зухры остаться у неё ни к чему не привели. А на юбилее только и было разговоров о том, какие страсти кипят в квартире у солистки Большого театра Синявской.
    Итак, Сергей сидел на диване у бабы Люси и отогревался, а соседка ругала и Тамару, и Муслима.
    -- Ну, разве можно так издеваться над старым человеком! Я без очков ничего не вижу! Хотела похвастаться подарками этого нахала, а ещё народный артист Советского Союза! А гости Зухры прочитали, что этот бабник написал, и спрашивают меня: ты, случайно, не перепутала Вадима Мулермана с Магомаевым? Хорошо, что Зухра накричала на них!
    Она уговаривала Сергея быть похитрее, не скандалить и ждать, пока этот Дон Жуан не отвяжется от Тамары. А сама она пойдёт в церковь, где в хоре пела мама Тамары, и будет молиться, чтобы скорее Тома опомнилась и вернулась к мужу.
    -- Знаешь, милок, я буду смотреть в окно, а ты отдыхай, как увижу этого длинного, я тебе скажу. Он наверняка сейчас вернётся. Ты тоже иди, позиции не сдавай! Только не ругайся и не дерись. А если Тамара ещё раз прогонит тебя, ты поспи у меня здесь, на диване, я дверь оставлю открытой.
    Не прошло и пяти минут, как баба Люся доложила:
    -- Смотри-ка, идёт наш Дон Жуан! Явился -- не запылился! Иди, быстро одевайся! Пусть он первый пойдет, а ты вслед за ним! Только смотри, молчи! А то всё испортишь. С богом!
    Сергей, как слепой, подчинялся бабе Люсе.