Николай Колмогоров

НИКОЛАЙ КОЛМОГОРОВ
(1948 - 1998)

От странной мысли вздрогну иногда:
на эту землю, где мороз и вьюга,
мы сметены с небесного листа,
чтоб мучиться
и не жалеть друг друга!
Но точно так же сердце говорит:
на эту землю, где мороз и вьюга,
где столько зла, где позабыли стыд,
мы посланы,
чтоб полюбить друг друга!

ВЗГЛЯД

Мне эти звёзды принадлежат,
и я им принадлежу.
Вот они россыпью в небе лежат,
а я на земле лежу.
Долго лежу, гляжу через тьму
и не хочу понять,
кто чья собственность? И почему
жить дано, умирать?
Да, не хочу понимать совсем
Что такое предел!
Был я всегда. И останусь тем,
Кем и всегда хотел:
Буду, руки раскинув, лежать
На пригорке земли.
Буду снова принадлежать
звездам, а мне - они.

ПАМЯТИ ПОЭТА ПАВЛА ВАСИЛЬЕВА,
ПОГИБШЕГО В ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ

Никто не знает твой последний кров.
И те, кто хлеб разламывал с тобою,
давно легли в один казённый ров
и без имён пропали под землёю.

Они молчат… Оттуда никогда
не доскрестись до света им ногтями!
И нет нигде ни камня, ни креста
и ни звезды
над этими костями.

Через буран, где не втыкали вех,
меж белых гор невиданного края,
куда ты шёл, как миллионы тех,
по ком вздохнула ямина сырая?

Конвой был зорок.
А за толщей вёрст,
в столичной славе нежась, как в поруке,
твои собратья, накропав донос,
спокойно
от чернил отмыли руки…

Талант всегда кому-то поперёк!
Но той же чашей подлости и злобы
сама судьба, свершившая виток,
не обнесла их чёрные утробы!

В противоборстве истины и тьмы –
кому презреньем, а кому прикладом –
им воздалось!..
Но всё ли знаем мы
о временах, ещё смердящих ядом?..

Без глубины, без правды о былом,
без памяти, хотя бы даже страшной,
народа нет –
есть только скорбь о нём,
а ты для нас
не только день вчерашний!..

Настал твой час. Рассеялся туман
и уплыла таинственно и кротко
куда-то в Ледовитый океан
в комках шуги
твоя косоворотка.

***

Пусть так будет: опять оживут
дни мои, и раздумья, и чувства!
Эти пригоршни светлых минут
ощущения вечного русла!
Пусть вернётся в немое зерно
жизнь моя, взматеревшая древом.
И свершится, чему суждено,
не пустыми ловами, но хлебом.
И всё глубже во зрелость входя,
а судьбою дано, так и в старость,
буду юноша,
отрок,
дитя,
что когда-то слезой умывалось!
Эти ветры, влетевшие мне,
в колыбель
и грозой, и метелью,
как преданья о русской земле –
пусть гремят и над смертной постелью!
Ибо ласковей нет ничего,
чем тепло материнского поля.
Ибо выше чела моего
неусыпна Отцовская воля!..