Леонид Филатов

ЛЕОНИД ФИЛАТОВ
(1946 - 2003)

На свете нет ужаснее напасти,
чем идиот, дорвавшийся до власти!

***

…А началом явился испуг
От нечаянно хрустнувшей ветки…
И дремучий немыслимый звук
Шевельнулся тогда в человеке…

Человек начинал говорить!..
И, не в силах бороться с искусом,
Обнаружил великую прыть
В овладении этим искусством.

Он придумывал тысячи тем,
Упиваясь минутным реваншем.
Говори-и-ть! – А о чём и зачем –
Человеку казалось не важным.

Он смолкал по ночам, но и тут –
Что ни утро – в поту просыпаясь,
Он пугался безмолвных минут
И ничем не заполненных пауз.

Но однажды случилась беда:
Он влюбился и смолк в восхищении…
И к нему снизошла немота –
И свершила обряд очищения.

Он притих и разгладил чело,
И до боли почувствовал снова
То мгновение, после чего
Станет страшно за первое слово…

***

В пятнадцать лет, продутый на ветру
Газетных и товарищеских мнений,
Я думал: «Окажись, что я не гений, —
Я в тот же миг от ужаса умру!..»

Садясь за стол, я чувствовал в себе
Святую безоглядную отвагу,
И я марал чернилами бумагу,
Как будто побеждал ее в борьбе!

Когда судьба пробила тридцать семь.
И брезжило бесславных тридцать восемь,
Мне чудилось — трагическая осень
Мне на чело накладывает тень.

Но точно вызов в суд или собес,
К стеклу прижался желтый лист осенний,
И я прочел на бланке: «Ты не гений!» —
Коротенькую весточку с небес.

Я выглянул в окошко — ну нельзя ж,
Чтобы в этот час, чтоб в этот миг ухода
Нисколько не испортилась погода,
Ничуть не перестроился пейзаж!

Все было прежним. Лужа на крыльце.
Привычный контур мусорного бака.
И у забора писала собака
С застенчивой улыбкой на лице.

Все так же тупо пялился в окно
Знакомый голубь, важный и жеманный..
И жизнь не перестала быть желанной
От страшного прозренья моего’..

***

Всё куда-то я бегу, -
На душе темно и тошно,
У кого-то я долгу,
У кого - не помню точно.

Всё труднее я дышу,
Но дышу - не умираю,
Всё к кому-то я спешу,
А к кому и сам не знаю.

Ничего, что я один,
Ничего, что я напился,
Где-то я необходим,
Только адрес позабылся.

Ничего, что, я сопя,
Мчусь по замкнутому кругу, -
Я придумал для себя,
Что спешу к больному другу.

Опрокинуться в стогу,
Увидать Кассиопею, -
Вероятно, не смогу,
Вероятно, не успею

***

О, не лети так, жизнь, слегка замедли шаг.
Другие вон живут, неспешны и подробны.
А я живу — мосты, вокзалы, ипподромы.
Промахивая так, что только свист в ушах

О, не лети так жизнь, уже мне много лет.
Позволь перекурить, хотя б вон с тем пьянчужкой.
Не мне, так хоть ему, бедняге, посочуствуй.
Ведь у него, поди, и курева то нет.

О, не лети так жизнь, мне важен и пустяк.
Вот город, вот театр. Дай прочитать афишу.
И пусть я никогда спектакля не увижу,
Зато я буду знать, что был такой спектакль

О, не лети так жизнь, я от ветров рябой.
Мне нужно этот мир как следует запомнить.
А если повезет, то даже и заполнить,
Хоть чьи-нибудь глаза хоть сколь-нибудь собой.

О, не лети так жизнь, на миг хоть, задержись.
Уж лучше ты меня калечь, пытай, и мучай.
Пусть будет все — тюрьма, болезнь, несчастный случай.
Я все перенесу, но не лети так, жизнь.

* * *

Тот клятый год уж много длился лет.
Я иногда сползал с больничной койки –
сгребал свои обломки и осколки
и свой реконструировал скелет.

И крал себя у чутких медсестёр,
ноздрями чуя острый запах воли,
я убегал к двухлетней внучке Оле
туда, на жизнью пахнущий простор.

Мы с Олей отправлялись в детский парк,
садились на любимые качели,
глушили сок, мороженное ели,
глазели на гуляющих собак.

Аттракционов было пруд пруди,
но день сгорал и солнце остывало.
И Оля уставала, отставала
и тихо ныла: деда, погоди.

Оставив день воскресный позади,
я возвращался в стен больничных голость,
но и в палате слышал Олин голос:
дай руку, деда, деда, погоди…

И я годил, годил сколь было сил,
а на соседних койках не годили,
хирели, сохли, чахли, уходили,
никто их погодить не попросил.

Когда я чую жжение в груди,
то вижу, как с другого края поля
ко мне несётся маленькая Оля
с истошным криком: «дедааа! погодии…»

И я гожу, я всё ещё гожу
и, кажется, стерплю любую муку,
пока ещё ту крохотную руку
в измученной руке своей держу.

Записка на могилу

Он замолчал. Теперь он ваш, потомки.
Как говорится, «дальше — тишина».
…У века завтра лопнут перепонки —
Настолько оглушительна она.