Валентин Сидоров

ВАЛЕНТИН СИДОРОВ
(1932 - 1999)

Читайте Тютчева, поэты,
В тот вещий олимпийский час,
Когда безмолвие планеты
Ниспровергается на вас,

И мирозданья звёздный хаос
В твоё врывается окно,
И неземной восторг и пафос
Тебе почувствовать дано.

Боренье тьмы,
боренье света.
Луны скользящий бледный след.
Читайте Тютчева, поэты,
В нём есть предчувствие ответа,
А это больше, чем ответ.

Лебеда

Пускает корни лебеда.
Пускай растёт.
Она права.
А мне и нынче лебеда
Не просто так – трава.

Не стороной война прошла,
Не обошла нуждой.
И лебеда для нас была
И хлебом и едой.
В тяжёлой ступе лебеду
Мы сокрушали,
как беду.

Я помню,
как месили хлеб
В заржавленном ведре
На лебеде
да на воде,
На ключевой воде.
Бока мякинные мягки.
Пирог из печки плыл.
В нём только горсточка муки,
Чтоб запах хлеба был.
Пирог – на стол.
Есть хочешь?
Ешь!
Отстала корка.
Мякоть режь.

Мы ели хлеб
за кусом
кус.
И горек был
тот хлеб на вкус.
И сладок был.
И не остыл,
Как подобает пирогу.
И ел я хлеб.
И телом креп.
Назло войне.
Назло врагу.

Тревожной хмари не дымить,
Не стлаться над водой,
И лебеде уже не быть
Ни хлебом, ни бедой.
Но память прежняя жива.
Но память прежняя права.
Мне и сегодня лебеда
Не просто так – трава.

Русь

То над степью пустой загорелась
Мне Америки новой звезда!
А. Блок

Какая над тобой, Россия,
Ни восходила бы звезда,
Но ты не только индустрия,
Да города, да провода.

В тяжёлом смоге и тумане,
В грохочущем обвале дней
Россия, как и прежде, манит
Неуловимостью своей.

И мне тревожно и печально,
Когда под звон ночных ракит
Она недвижными очами
В меня пронзительно глядит.

Но, от восторга холодея,
Я не берусь,
я не берусь
Хотя б на миг постичь идею,
Что однозначна слову
Русь.

И лишь, в скитаньях повторяясь,
К её ракитам припаду,
В её просторах затеряюсь,
Снежинкой малой пропаду...

Ветераны войны

Тень высоких берёз подступает вплотную,
Обрывается марш у незримой стены,
И уходят от нас в тишину вековую
Ветераны последней великой войны.

Потускнела латунь, и ржавеет железо,
Тянет сыростью трав от разрытой земли.
Отслужили своё, отскрипели протезы,
Отстучали по скользким камням костыли.

В исчезающей мгле лист осенний кружится,
Убегающий свет возвращается вспять.
Не впервые им в землю сырую ложиться,
Не впервые всем телом её обнимать.

Гаснет синее поле в глазах у солдата,
И мне кажется – им перед смертью дано
Видеть снова всё то, что свершилось когда-то,
Что уже не воскреснет в стихе и кино.

И в предсмертном бреду тишина раскололась,
И рубила пустое пространство ладонь,
И хрипел, задыхаясь, слабеющий голос:
– Батарея, огонь! Батарея, огонь!

В обожжённых степях необъятной России
Неумолчно и вечно орудья гремят.
И, услышав их рёв, прозревают слепые,
Поднимает солдат из окопов комбат.

И опять чернозём сотрясают раскаты,
И опять в небесах – нарастающий гуд,
И безрукие в руки берут автоматы,
И безногие снова в атаку идут...

***

Ах, как пахнет некошеным летом!
Разнотравье звенит на лугу.
Примелькалось, знакомо всё это,
А привыкнуть никак не могу.

В неуютном, грохочущем мире,
Застилающем гарью глаза,
Где тревожно смешались в эфире
Грозы, музыка и голоса,

Поразительней призрачной славы,
Удивительней всяких чудес, –
Что ещё поднимаются травы,
Дышит хвойною свежестью лес,

Что журчат непогибшие реки,
И прозрачен рассвет голубой,
И плывут, как в доатомном веке,
Облака не спеша над тобой.