Александр Казинцев

АЛЕКСАНДР КАЗИНЦЕВ
(1953 - 2020)

М.Лукичёву

Есть в первом настоящем снегопаде
какой-то грустный преизбыток сил.
Вы посмотрите, он не то что за день —
за полчаса весь мир преобразил.

И вот уже во двор выходят дети
и тычут в снег лопаткой для песка,
и скатывают ком, второй и третий —
и ставят с торжеством снеговика.

И все стихает, словно это сад
в глуши, а не в полметре от движенья,
и ветки невесомые парят,
как вишни в мае в первый день цветенья.

Глаза закроешь — до чего светло!
А небо нависает тяжело
над желтыми разбухшими домами,
над пэобразным вырезом двора.

Теперь пойдут такие вечера,
и только снег пребудет вместе с нами.

***

Сколько тут домов снесли
под один замах,
лишь проплешины земли —
память о домах.

Взялся поздний снегопад
выбелить дотла
пустоту, где год назад
жизнь своя текла.

Паром дверь заволокло —
вход по одному —
застоялое тепло
плещется в дому.

Газовых конфорок пыл,
жар кухонных ссор.
А какой тут запах плыл
за окно во двор!

Коридорной лампы свет
жалко оголён.
На стене велосипед
косо закреплён.

В белом воздухе пустом
в двадцать пять венцов
высится снесённый дом
без своих жильцов.

Словно струи сквозь золу,
в землю, в корни трав,
все они ушли во мглу,
слова не сказав.

ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Памяти отца

Что на тело смотришь ты, душа,
сторожишь пустую оболочку,
в памяти событья вороша,
теребя имен и лиц цепочку?

Каково тебе сидеть одной
в зале с голым светом посредине,
в страшной невесомости земной,
в кафельной сверкающей пустыне?

А над толщей сводов и палат,
там, куда крыла твои воздеты,
зимние созвездия горят
и, пылая, движутся планеты.

И о чем-то ангелы поют —
ты еще не поняла ни слова,
ты, томясь и сокрушаясь, тут,
вся во власти языка земного.

Ты еще не подымаешь взор,
ты еще сидишь осиротело,
не решаясь вознестись в простор,
в звездный мир из своего предела.

ЗИМА НА АРБАТЕ

Вот я опять на улице старинной,
слоистый снег идет с рассвета дня,
и запах новогодний, мандаринный
под скрип шагов преследует меня.

Но я не вынесу с граненой формой спора —
пускай войдут в чередованье стоп
заснеженные шишаки забора,
еловой веткой машущий сугроб.

И я скажу: осыпалась рябина,
и ягоды краснеют на снегу.
Нагнусь, носком ботинка пододвину —
рябина? Да, рябина на снегу.

А снег идет, а снег летит крылато,
все шире, все сильней, заносит он
оконницы особняков Арбата —
московских переулков сон.

А снег летит, как будто из придела,
где звезды высятся, сокрыты пеленой.
И потому такой холодный, белый,
наполненный колючей тишиной.