для каждого неба

замер генерал возникновения,
плеснул водой из стакана.
четыре правды - для каждого кольца,
для каждого неба на завихрении.
песнь плетет венок и уходит в зыбь,
в тлен уходит немое слово,
и проповедь блистает своими
серебряными эполетами.
зима отражает снег для своей еды,
для зыби она мертва,
и мы сбивает для нее серебряный гробик.
в сатану уходит железо,
и мы прячем свои глаза,
потому что на нечего сказать
этим троеточиям.
белый мир - весь в опеке и таинстве,
белый мир одевает макияж и вставляет
правду в изгнание.
ветер рвет клочья ее,
сыплет обветшалым знамением.
отходит он от стены,
от правды он отходит бледными глазами.
стены плачут у ног и хотят встретить
тебя и обнять, и поцеловать в изгнании.
белый ветер жаждет совокупления,
жаждет он, жаждет в немом величии.
я прячу его - но куда? где его храбрость,
 где его истоки?
на востоке он уже лишний,
на севере его ждет молчание.
ворота закрыты,
и песнь поет немую пашню,
песнь проповедует кривым перстом.
сволочь грядет в спине,
боль глаголет в забвении снега.