Часть 16. Кошачья банда

Когда Маркиз совсем, было, подрос, он от отца ничуть не отличался:
усы такие же, такой же рыжий хвост, что, словно знамя, гордо развивался.
Он не умел, как Васька, говорить, но речь людскую понимал – уж это точно,
порой, от скуки, как и папа, пел, прогуливаясь по деревне еженощно.

Его в округе знали все коты. Да, что коты! Все кошки и собаки.
Маркиз любил выделывать финты, и ускользать от лап – во время драки.
Когда он ссорился, вставала дыбом шерсть, впивались когти в то, что было рядом,
то прыгал, то – решал присесть, то бегал от столба к столбу – туда, обратно.

Котов молоденьких в деревне развелось, что мухоморов на лесной опушке.
Так вот, однажды там такое началось, о чём поведать захотелось мне, старушке.
Тот рыжий басурман собрал котов молоденьких, всех крепких, разношёрстных,
и с этой бандой рыбу воровал, чем рыбакам нанёс урон серьёзный.

Был предводителем Маркиз в кошачьей банде, за ним коты ходили по пятам,
и мигом, дружно, все, как по команде, стащить могли всё то, что по зубам.
Уж если на веранде кто оставит мясцо, иль сало, или молоко,
от этой снеди банда не оставит ни капельки, ни крошки – ничего.

А животы набив, довольно плотно, к утру по хатам разбредались бандюки,
И спать ложились дома беззаботно, когда зарю будили петухи.
Кто б мог подумать, что коты – ворюги? Все деревенские пеняли на Фому.
И разнеслись по всей округе слухи: «Фома наш – вор! Намять бока ему!»

Когда к нему толпа пришла однажды, и обыск учинили у него,
то оказалось, у Фомы там, кроме каши, и не было, по сути, ничего.
— Нехорошо! — промолвил дед Евсентий, — Того винили, кто не виноват!
Что вор, Фома – так, это бабьи сплетни! — на женщин цыкнул он, — Прости нас, брат!

Фоме односельчане натащили продуктов – воз и целую тележку.
— Ты извини, что на тебя грешили! Устроим по ночам теперь мы слежку.
— Дежурить? Первым буду я! — сказал Фома, — Мне всё равно не спится!
Из-за того, что обвиняли меня зря, я на воришку теперь тоже разозлился!

Когда в деревне спали крепким сном все жители, от мала до велика,
Фома был на чеку, залез на дом, и наблюдал: кто, где крадётся тихо.
В обзоре было всё, даже река, и лес полоской простирался в дали,
была луна на небесах кругла, и звёзды, словно лампочки, мигали.

И вот средь оглушительной тиши раздались вдруг пронзительные звуки,
и высыпались как карандаши коты на улицу под их кошачьи фуги.
Фома чуть было с крыши не слетел, когда увидел ту кошачью банду,
устроившую снова беспредел, протискиваясь к деду Феде на веранду.

— Эх! Неужели и кошачий нюх столь же остёр и тонок – как собачий?
Я вижу рыжий хвост! — сказал Фома тут вслух, — Ни дать ни взять, кот Васька это, значит!
Тут осторожно вниз Фома спустился, потом помчался, пятки лишь сверкали,
он возле дома деда Феди прослезился, и стал стучаться: «Жуликов поймали!»

Коты в тот миг пустились врассыпную, и рыжий хвост, как знамя, развивался,
кошачий ор рассеял тишь ночную, догнать воришек сторож попытался.
Да, где там! Их и след простыл. « Я знаю, Васька главный в этой банде! —
вздохнув, соседу Фёдор пояснил: — Был сала шмат в корзине на веранде».

Наутро все, толпой – к Тимошке. « Где Васька твой? Где этот жулик-вор?»
«Да вон же он – разлёгся на окошке!» А Васька прыг в окно и – за забор.
Не стал он объяснять прилюдно деду, что невиновен, что он ночью спал.
Сынка, едва найдя, в кустах, к обеду, бранить не стал, но долго вразумлял.

— Иди домой, и больше не кради! А если хочешь – сытно чтоб жилось,
приноровись, да крыс, мышей лови, их много в деревеньке развелось.
Маркиз – храбрец, но голову склонил, мяукнул раз, и рыжий хвост поджал.
Кота Василия он, как отца, любил, как аксакала, чтил и уважал.

Из леса Васька заманил к домам лису, её поймали, обвинили во всех кражах.
Был благодарен кот Маркиз отцу, воров не стало – и в помине даже.