Майя Борисова

МАЙЯ БОРИСОВА
(1932 - 1996)

Моих детей не будет никогда.
Ни выросших, ни умерших не будет.
Ни в вещих снах, ни в праздниках, ни в буднях —
моих детей не будет никогда.
Устав от волхований, от стыда
перед собой, судьбой и медициной,
я поняла: ни дочери, ни сына —
моих детей не будет никогда.
С тех пор прошло довольно много лет.
Чужих собак я, припадая, глажу.
Но это не чужих собак я глажу:
ласкаю я детей, которых нет.
Когда вы мне бросаете упрёк,
что я молчу, то это я, в молчанье
неведомых имен ловлю звучанье:
мне почему-то кажется, что трёх…
Когда же прохожу я стороной
по улице и выгляжу престранно,
три маленьких разреженных пространства —
три пустоты бегут передо мной.
Мне говорят: не велика беда…
— Не велика! — я отвечаю людям.
Но на земле детей моих не будет.
Нигде. И никаких. И никогда…

***

Дом того, кто уедет, и до отъезда пуст.
Освобождает себя он нощно и даже денно:
пусть ещё пол сверкает, книги на полках пусть -
окна вовнутрь взирают строго и отчуждённо.
Как я боюсь отъездов, как я боюсь разлук!
В юности — вспомнить странно — я их любила даже...
Видно, слабеет хватка памяти или рук:
связанному так просто вновь распуститься пряжей.
Мама, не надо мены! Мама, не переезжай...
И без того уж наша улица опустела.
Лестничная площадка — крашеная скрижаль,
буквы наших имён въелись ей прямо в тело.
Ну, подберёшь варианты, мебель спроворишь вниз,
переместишь посуду в недра квартиры новой...
А одноногий голубь будет клевать карниз,
будет помёт ронять, клянчить крупы перловой.
Мама, я тоже голубь, мама, корми меня,
чем — всё равно, но только стол чтобы — этот, старый!
Я не хочу меняться. Я не хочу менять.
Может, устала я, может, умнее стала.
Я не хочу в примерке сравнивать города.
Есть ли друзья роднее, ближе подруг по классу?
Я не хочу «надолго», я хочу «навсегда».
Верности, клятв хочу! Милый, заставь поклясться...
Мама, повремени, выпусти лучше в пляс
духов твоей стряпни, духов борща и теста!
Пусть замутят стекло. Да не коснётся нас
из-под неснятых штор мертвенный взор отъезда.

***

Уходят не тогда, когда уходят.
Совсем иначе это происходит.
В какой-то день воскресный или будний
Он шлёпанцы привычные обует,
И зубы жёсткой щёткою почистит,
И выключатель сломанный починит,
За завтраком газету почитает,
Прикинет, как идёт футбольный счёт.
И вдруг увидит - женщина чужая
Тарелку держит: «Положить ещё?»
А дальше всё останется, как было:
Не вспыхнет стол малиновым огнём,
И в ванной не окаменеет мыло
(«Семейное» - написано на нём).
И станут годы скатываться в забыть.
Покой, густея, зацветёт в дому...
Но женщина начнёт всё время зябнуть,
Сама не понимая, почему.
И муж – непьющий, и достаток нажит,
А всё как бы в предчувствии дождя.
А это он ушёл. Ушёл однажды.
И двери не захлопнул, уходя.

***
В. Сосноре

Тихо строки наклони
и не вздрогни, поражённый:
всё искусство — на крови,
на своей ли, на чужой ли...
Тихо строки наклони,
и вскипят по краю слёзы:
то, что пишется серьёзно,
всё рыданию сродни.
Если ты увидишь, как,
грохоча, сверкая, мчится
смеха бурная река
по абзацам и страницам,
то дознайся, где исток...
И отыщешь там, быть может,
чей-то стон или платок,
жалкий, скомканный, промокший.

***

Замыкается жизнь. Что жалеть, чем гордиться,
что себе засчитать в искупленье вины?
Для родных мы — чужбина, почти заграница,
а чужим — до последней кровинки видны.