Сергей Дрофенко

СЕРГЕЙ ДРОФЕНКО
(1933 - 1970)

Когда я вернулся домой,
припомнилось: пахло свечами,
сырыми дровами, зимой,
Бессвязные речи звучали.
Взаимная жажда добра
Надежно служила застолью,
И елка росла из ведра
С водой и поваренной солью.
Зеленое чудо ее
Проникло как будто без цели
В случайное наше жилье,
Где мы веселились и пели,
Где мы тосковали о том,
Что вскоре расстаться придется,
Что кто-то в бревенчатый дом
Обратно уже не вернется.
Хотели мы в общей судьбе
Удач на стезе нашей тесной
И жизни желали себе
Хотя бы недолгой, но честной.
И думали мы об одном
В ночи над приятельской чашей:
о снеге за черным окном,
о вьюгах над родиной нашей…

Сан Саныч

Много я передумал за ночь.
Не сомкнул до рассвета глаз.
И припомнился мне Сан Саныч,
человек, воспитавший нас.

В сочиненьях я был отличник,
но всегда повторял он:
– Ты
избавляйся от слов лишних,
бойся спешки и суеты.

Ты пиши, набирайся силы.
Этот труд – не бревно тесать.

Для людей, что живут в России,
Неудобно плохо писать.

Я по Вашим живу уставам,
в стиле Ваших бесед пишу.
Я бываю порою усталым,
но ломиться в дверь не спешу.

Крепко помню Вашу науку
и, как в классе, поверх голов
не тяну скороспело руку –
дескать, вот я уже готов…

Ясный полдень

Такая тишина в полях,
так небеса бездонны,
как будто отражен поляк
и изгнаны тевтоны.

Так ветры летние легки
и воды величавы,
как будто шведские полки
лежат вблизи Полтавы.

Но времени веретено
кружится без ошибки.
И впереди Бородино
и перевалы Шипки.

Преображается страна.
И снова край из края
по ней проносится война,
день кровью обагряя.

И вновь за тихий летний день,
оборванный снарядом,
встают питомцы деревень
и горожане рядом.

И я прочел на их костях,
на общей их скрижали
о том, что дорог тот пустяк –
клок неба со стрижами…

***

Поля не знают, что они поля,
и полевой дороге не морока
не знать о том, что имя ей дорога, –
петляет, под колёсами пыля.

О назначенье говорящих крон
не помышляют тёмные деревья.
Шумят они, исполнены доверья,
и одинокий осеняют кров.

От щедрости своей несёт река
тебя, рассвет, качающийся утло.
Не оскорби ж доверчивости утра,
поспешности бездумная рука!

Я следовать старался тишине,
и шелесту листвы, и вешним водам
и слушал, как упорно год за годом
ты зрело, бескорыстие, во мне.

Смотрели хмуро тучи из-под век.
И кроме пенья птиц и солнца, кроме
всего, чем живы люди, запах крови
ты приносил в дома, практичный век.

Ты грозные забавы затевал
и временность расчётливую славил.
И всё-таки ведь я с тобою сладил
тем, что пример меня не задевал.

Зачем вы существуете, стихи?
Зачем луной украшен звёздный вечер?
Зачем цветёт акация, а ветер
без привязи гуляет по степи?

Добро не может душу не задеть,
воплощено в улыбку, ливень, колос.
И если есть у человека голос,
то человек не может не запеть.

* * *

Не помог семафор бесполезный.
Рано вторглись в мой узкий мирок
век железный и ветер железный
по откосам железных дорог.

Изменились платформы, вагоны.
В резком свете заметны верней
на шинелях солдатских погоны,
сапоги деревенских парней.

Суетясь и шумя, как на рынке,
с бою жесткие полки берет
рассудительной русской глубинки
веком сорванный с места народ.

Телогрейки, платки, полушубки.
На судьбу не привыкли пенять.
Полуругань, а то полушутки.
Кто куда – невозможно понять.

В суматохе ребяческий лепет
И случайная песня слышна…
А Россия все едет и едет.
Все мечтает доехать она.

***

А всё, что унесу с собой
под твой, кладбищенская птица,
зелёный куст, звалось судьбой
и никогда не повторится.

Омытый свежей влагой рос,
я больше не вернусь в жилище,
в котором мой ребёнок рос.
Он будет искренней и чище.

Здесь рядом, на замшелом пне,
бывало, мы сидели оба.
Его раздумий обо мне
не омрачи, навет и злоба.

Я снова вспомню явь и сон
и, с чувством радости знакомым,
сюда, во мрак, перенесён,
увижу свет над нашим домом.

И плача близких стану звать,
благословляя всё земное,
а на земле не будут знать,
что под землёй сейчас со мною...