Баллада о звездных рифах

Просвистев по ветрам
ковылями души,
я охрип, поседел
и тревогой наполнил бокалы.
Мои сны тяжелели.
Любовь превращалась в гроши.
И глаза от бессонницы ночь раскаляла.
Жить так больше не мог.
Знал!
Пора уходить в океан. Знал!
Пора опрокинуть форштевнем пучину.
Поклониться, как идолам,
Древнезеленым морям
и зажечь острова взглядом долгим,
как тонкой лучиной.
Я торговца искал и нашел.
Он всегда продавал корабли.
Он всегда продавал
со времен сотворения мира.
В этой лавке толпились
бродяги Земли,
и ветра всех дорог
горячились в пассажах клавира.
И торговец повел мимо гибких прогулочных яхт,
мимо лайнеров новых постройки голландской.
Закипели обводы фонтаном огня.
И заря загустела
до розовых чаек на шканцах.
Он подвел меня к рухляди старой,
сошедшей с гравюр.
Шевелил океан почерневшей
обшивкой из дуба.
Ей по свежей волне
невозможен свободный аллюр,
кобылице, известной с времен Христофора Колумба.
Я торговцу отдал все, что было и будет душой.
И кристаллы, в которых рождалися мифы.
Поднял парус. Фелюга пошла налегке.
Без команды взяв курс прямо к звездному рифу.
И вертелся, как маятник, в медных заклепках штурвал.
Я пытался рулить, но рулить бесполезно.
И всегда надо мной
Яркий символ витал:
символ бездны скитаний,
поэзии или надежды.
А на траверзе вечера только моя седина
освещала легко доски палубы, ящик канатный.
И летела в лучах волокнистых луна.
И вся сфера струилась в созвездиях красных.
Вижу риф.
Это все, чем меня одарила судьба.
В звездной пене прибоя змеится улыбка торговца.
Вся обшивка фелюги трещит.
Днище поднято на рога.
А по палубе волны кочуют., как
в созвездиях красных,
как белые овцы. Вот и все.
И клубятся туманы.
И птицы летят в облака.
И душа превращается
в чайку, паря над кострищем.