Пьяный ветер

Он, резкий, в мареве снежинок
привел в смятенье тихий бар,
как завсегдатай вечеринок
иль новоявленный гусар.

Скрипят бутылочные ели,
а солнце-бармен ждет капель,
и лишь пришелец (неужели?)
утробой впитывает хмель.

И вот, исполненный бравады,
из синеватого ведра
он пьет морозные рулады,
удвоив градус серебра

в лихой крови, что сердце гонит
к несносным вихрям головы,
где седока лишившись кони,
готовы мчать быстрей молвы.

Ведя себя, как забулдыжник,
пропойца с грудью колесом,
в руке сжимающий булыжник,
перевернуть готов вверх дном

он всё размеренное в баре,
протяжно воя, вереща,
и в пьяном, бешеном угаре
дает размашисто леща

одной заплаканной березке
чью жизнь опутала нужда,
чьи по весне скупые слезки
в лучах желтеют, как слюда.

И лихо с сосен-великанов
он чудо-шапки посбивал,
опорожнив пяток стаканов,
поставил бармену фингал,

что обернулся рыхлой тучей,
и повалил густой-густой
снег, как икота приставучий,
сокрыв цвет неба голубой.

И вот уж площадь барной стойки
как будто пеною пивной
накрыло снегом, а постройки
обшило белой бахромой.

А после, в вихре небывалом
он закружил клубок дорог,
и превратил в сумбурный слалом
уютный, замкнутый мирок.

И даже путнику досталось
от кулаков, затмивших свет,
ведь им неведома усталость –
наворотить бы только бед!

Еще глоток пьянящей стужи –
и заплетается язык,
но мир таинственный снаружи
к такому хамству не привык.

И в бар тепло с пометкой "срочно"
пришло пропойца повязать,
и вот буян закован прочно –
в браслетах марта не сплясать!

Тут распогодилось нежданно,
и звонким воздухом пьяна,
с небес обрушилась, как манна
на бар желанная весна.