Волшебная сила воздушного змея

(Дорогие читатели, если осилите до конца написанный мною текст, не судите строго. Это первый рассказ или очерк (даже не знаю,как правильно назвать), который я публикую. События и люди не настоящие. Всё это - мои собственные выдумки. А если мои герои говорят те фразы и слова, которые говорили мои знакомые,то это просто совпадение такое. Учительница, которая является главным героем, пусть вас не пугает, - таких, надеюсь, в жизни не бывает))) Если мне укажут на ошибки,и подскажут, что можно исправить, я буду очень признательна и благодарна, потому что это важно, чтобы двигаться дальше.)


- Окулова! Ты меня слышишь?! Делаем задание сто сорок пять! Опять ворон считаешь? О чём мечтаешь? О мармеладе?
Нехотя отрываюсь от любимого занятия. На уроках так интересно, смотря в широкое окно, наблюдать за жизнью, происходящей вне школы. Пока я сижу здесь, в душном классе, за окном происходят удивительные вещи. Жизнь и в правду кипит. Тут и там по синему небу носятся стрижи, разрезая его сильными крыльями. На березе вороны затеяли спор. А вон там, у магазина, вообще преступление совершилось - тощая грязная собачка украла целый батон из сумки какой-то толстой тетеньки. Та и не заметила вовсе. Ну и пусть. Тетенька и без батона выглядит сытой, а бедная собачка совсем с лап валится. Жаль, учительница совсем не понимает этого. Только всё пишет на доске и нас заставляет писать. Это ведь скучно… Вот взяли бы всем классом стали бы смотреть в окна. И учительница тоже. Сколько бы всего заметили! Можно было бы даже записать всё, что увидели. В таком случае я совсем не против.
- Окулова!!! Да перестань ты уже в окно пялиться! Что ты там увидела?!
Мне показалось, что весь класс подскочил почти на метр над полом. Только что была глубокая тишина, и вдруг этот гремящий голос. Отвечать на этот вопрос я не решаюсь, потому беру ручку, пытаясь сосредоточится на тексте в упражнении сто сорок пять.
- Сколько раз я тебе говорила!!! Пе-ре-стань!!! Два тебе за урок! В журнал!!! – грохочет учительница.
Иногда мне кажется, что внутри неё большие тяжелые камни, которые, стоит только толкнуть легонечко, катятся куда-то вниз, издавая гулкие и невероятно громкие звуки. Она вселяет в меня чуть ли не ужас, - всегда ходит в черном костюме, на высоких, твёрдых каблуках, с высокой, закрученной на макушке, прической. Она, вообще, постоянно грохочет. Можно даже за пять минут до её прихода услышать, как она приближается к кабинету. Весь класс замолкает, прислушиваясь, выпрямляется, и даже, кажется, часы перестают тикать. Грохот нарастает и нарастает… И вдруг – ХРЯСЬ! – дверь распахивается и влетает вся чёрная, как ворон, учительница. Я не помню, чтоб, хоть раз, она шутила или улыбалась. Всё время хмурая, угрюмая, сердитая. Виталька как-то пытался рассмешить её, но ничего хорошего из этого не получилось, - получил целых пять «двоек». В журнал!
- ОКУЛОВА!!! ДА ПЕРЕСТАНЕШЬ ТЫ УЖЕ ИЛИ НЕТ?! ОСТАНЕШЬСЯ ПОСЛЕ УРОКОВ!!!
Снова высоко подпрыгиваю от неожиданности вместе с двенадцатью мальчиками и шестнадцатью девочками. Оказывается, опять отвлеклась… Оставаться после уроков было самым страшным наказанием, потому что провинившийся был один на один с Чёрной учительницей. А это хуже, чем самая страшная пытка. Как нельзя было смотреть Медузе Горгоне в глаза, так здесь, наоборот, надо было выдерживать её сверлящий взгляд. Меня сковывал леденящий ужас, когда я заглядывала в её, кажется, бездонные, как бездна, глаза. А она молча впивалась взглядом в жертву, как удав перед тем, как сцапать кролика.
Теперь ни о чём, кроме этого я думать не могла. Не то, чтобы было очень страшно, но, согласитесь, не самое приятное ощущение от таких процедур. Мне вдруг очень захотелось растаять, как Снегурочка, и вылететь в окно, как Карлсон. Но, увы, ни того, ни другого делать не умею… Я потихонечку оглянулась, - весь класс безмолвно уткнулся в тетради, стараясь не делать лишних движений и не издавать звуков.
Мало кто по этому предмету имел хотя бы «четыре». Только те, кого на уроке было совершенно незаметно, кто делал всё, что требуется, без возражений. «Двойки» учительница, наверное, просто обожала ставить в журнал. За любое незначительное нарушение полагалась отрицательная оценка, которые та с видимым удовольствием смачно рисовала жирной красной пастой. Вот и мне старательно вывела огромную «двойку».
О, ужас! Прозвенел звонок… Хоть бы мне невидимой стать, что ли, и прокрасться вон из класса. Хоть бы в муху превратиться, чтоб улететь из-под носа Чёрной учительницы… Увы, увы… Остаюсь на месте, пока все одноклассники, осторожно шурша, складывают учебники и тетради в рюкзаки и чуть ли не на цыпочках выходят из класса под испепеляющим взглядом учительницы. Хоть бы кто-нибудь задержался подольше. Танька или Василий. Нет, все покинули кабинет.
И вот я остаюсь одна напротив Чёрной учительницы, которая темной грудой возвышается надо мной. Что-то зловещее замелькало в воздухе. Мне даже показалось, что из её глаз летят прямо в меня крошечные, но острые, как иголки, стрелы. Было бы не так жутко, если бы я сидела где-нибудь в конце класса. Но я была прямо на первой парте под носом учительницы.
Наверное, уже минуту гляжу я в бездонную пропасть её глаз, и мой затылок леденеет от дикого страха. Чтобы немного отвлечься, начинаю думать, почему учительница такая страшная и черная. Интересно, что её сделало такой. Ведь люди никогда не рождаются такими. Я никогда не видела черных, сердитых детей…
- А почему вы всегда ходите в черном?
Ой, что это?! Неужели, я сказала это вслух? Что я наделала… Что теперь будет…Мысленно я уже приготовилась к собственной смерти. Ясно как день, что мне сейчас конец. Таких вопросов никто никогда учительнице задавать не смеет. Ей вообще вопросов не задают.
Что же это? ... Она опустила глаза, она не сверлит меня взглядом….
- Я расскажу… - вдруг совершенно не своим голосом говорит учительница. Не грохочущим, не гремящим, а тихим и немного грустным. Я замираю… Чувствую: сейчас что-то будет…
- Это было давно… Я была ещё совсем девчонкой. У меня была мама…
На этом она снова замолкает. А я не могу себе представить, как она была маленькой. Неужели, бегала, как все дети, по улицам, прыгала через верёвочку? Грустно и протяжно вздохнув, учительница продолжает:
- Мама очень любила меня. Шила для меня нарядные платьица, заплетала косички, ласкала меня и говорила, что я – её счастье. Так оно и было. Это было сказочное время, когда, просыпаясь утром, я чувствовала мамины руки и видела её нежные глаза. Как сейчас помню: я бегу что есть силы по бескрайнему зеленому лугу навстречу маме. Синее-синее небо над головой, лучистое солнышко, и такие же синие и лучистые, смеющиеся глаза моей мамочки. Он подхватывает меня, прижимает к себе и говорит, что я одна у неё осталась… Но… Однажды… Однажды мамы не стало… Как это произошло, не помню. Просто весь мир вокруг разом почернел. Пропало всё: и дом, и добрые соседи, и солнце, и трава… Я очнулась в серых грязных стенах детского дома, и всё предыдущее казалось мне самым лучшим в мире сном…
В глазах учительницы появились, кажется, слёзы. Впрочем, может быть, это всего лишь показалось.
- У меня не сохранилось ни одной фотографии моей мамы. Я даже не помню, как она выглядела. Только помню хрупкие нежные руки и голубые добрые глаза, - глядя в окно, тихим дрожащим голосом промолвила учительница. Тут я с удивлением отметила, что у неё вовсе не чёрные, а светло-голубые, как ручеёк, глаза.
- Хоть разочек, хоть одним глазком увидеть бы её… Детский дом забрал у меня всё хорошее, что было во мне, поселил в моей душе черствость, недоверие, озлобленность. Я разучилась видеть мир цветным, он навсегда остался беспросветно чёрным…
Рассказчица замолчала, в очередной раз горестно вздохнув. Мне вдруг захотелось погладить её по голове, как младшую сестрёнку. Такой она выглядела жалкой, растерянной и печальной. Но я этого, конечно, не сделала. Но что же делать? Как ей можно помочь? ... Неожиданно возникла идея, и, похоже, не плохая:
- Может, у вас осталось хоть что-нибудь из детства? Игрушка? Одежда?
- Не знаю… Надо поискать… Тот дом, в котором мы жили, перешёл к другим хозяевам. Вряд ли там осталось хоть что-нибудь…
- Поищите! Обязательно поищите! Это вам поможет вспомнить маму.
Я сама удивлялась своей смелости. Никогда ни с кем я не говорила в подобном тоне, тем более с Чёрной учительницей. Впрочем, она не казалась уже такой чёрной.
Учительница ещё несколько минут глядела куда-то вдаль, а я молчала, переживая всю её грусть и боль. Подумать только! Потерять любимую ласковую маму в раннем детстве… Уму непостижимо!
- СМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА! – прогрохотало вдруг прямо надо мной. Что это?! Меня подбросило в воздух на десяток сантиметров. Я подняла глаза от парты и встретилась с твёрдыми, чёрными глазами. Мне стало ещё более жутко, чем до этого. Как так? Только что учительница была беспомощной и жалкой, а теперь… Откуда столько холода и железа в её голосе? Может, ничего и не было? Может, обо всём мне рассказали её глаза? Совершенно непонятно…
Просидев таким образом ещё полчаса, я была, наконец, отпущена домой. Весь день никак не могла выбросить из головы этот беспредельно печальный рассказ. Что бы, в самом деле, можно сделать, чтобы хоть немного помочь человеку облегчить его переживания? Пусть и кажется учительница злой и даже жестокой, я-то знаю, что где-то глубоко внутри неё прячется тихий и грустный голос, светло-голубые глаза, и маленькая беззащитная девочка, которая скучает по маме…
На следующий день Чёрная учительница не появилась в школе, и вместо её урока у нас была география. Кстати, и на этом уроке я получила «два», так ка всё время думала о Чёрной учительнице и прослушала вопрос, который мне задала Наталья Фёдоровна. Потому-то и не смогла ответить. Едва дождалась, когда закончатся уроки, и, выскочив из школы, побежала, сама не зная, куда. Ноги несли меня, а я всё думала и думала о бедной Чёрной учительнице. Не помню, сколько прошло времени, только вдруг поняла, что иду уже не по шумным, многолюдным улицам, а пробираюсь тихими, узкими проулками. Похоже, я вышла на окраину города, где толпятся низкие одноэтажные старые домишки. Многие из них уже покосились, обросли плесенью и нахохлились, как воробьи в стужу. Я уже немного испугалась и хотела скорее возвращаться, но тут увидела невдалеке знакомую фигуру, длинную, всю в чёрном. Эта была та самая учительница… Что она здесь делает? Я юркнула за старый тополь и оттуда стала наблюдать. Просто безумно интересно стало узнать, что она может здесь делать.
Удивительное у меня, всё-таки, сердце. Даже мама не раз говорила мне, что оно у меня очень чувствительное и притягивает меня к тому, о ком я переживаю. Вот и сейчас сердце привело меня прямо к учительнице. Может быть, я и не люблю её, но, уж точно, не ненавижу. Просто мне её очень жаль. Особенно после моего открытия.
Тем временем фигура постучала в ветхую дверь одного из самых старых, покосившихся домишек. Долгое время никто не откликался на стук, но она продолжала стучать, пока на пороге не возникла не менее древняя старушка. Кажется, она была несколько глуховата, потому что учительница говорила очень громко, почти кричала. Поэтому я нехотя услышала, о чём идёт разговор:
- Я жила здесь лет сорок назад. Остались ли хоть какие-нибудь вещи с тех пор? Хоть что-нибудь?
Кажется, она умоляла старушку найти предмет её прошлой жизни. Та, похоже, плохо понимала странную посетительницу, но, подумав, впустила её в дом.
По правде говоря, мне было очень любопытно, что же будет дальше, но знала, что нехорошо подглядывать. Я ещё постояла в нерешительности, и, как только собралась уходить, дверца старенького домика распахнулась. Чёрная учительница быстрым шагом вышла на улицу, держа что-то довольно большое за пазухой. Вы не поверите, но она улыбалась! Широко и ясно. В этот момент, уверена, её глаза были снова голубые, как небеса. Это так заворожило меня, что я уже не думала о том, что делаю плохо. Это уже было не простое любопытство, а что-то гораздо большее.
Тем временем предмет моего наблюдения направился вниз по улице к мостику через речку. На нём учительница ненадолго остановилась, словно вспомнила что-то хорошее, улыбнулась и быстрым шагом двинулась дальше – в поле.
Сейчас, в начале мая, свежая молодая трава зелёным ковром расстилалась по лугу, пробиваясь сквозь прошлогоднюю, пожухлую. Пока я, залюбовавшись этой картиной, медленно подходила к реке, учительница добралась уже до середины зеленеющего луга. И тут с ней произошло что-то удивительное: Она закружилась, затанцевала, запрыгала, прижимая к груди четырёхугольный предмет, состоящий из разноцветных кусочков. Постойте… Так ведь это воздушный змей! Самый настоящий! Только полинявший какой-то, потрёпанный. Казалось, что он вот-вот рассыплется, будто его достали из прошлого века. Впрочем, по-видимому, так оно и есть.
Я стояла, совершенно поражённая. Неужели, это та самая Чёрная учительница?! Неужели, такой взрослый серьёзный, даже сердитый, человек может, как ребёнок, прыгать и скакать, улыбаясь до ушей, не замечая ничего вокруг. Просто не верилось, что это та самая женщина, которую так боялись все ученики в школе, до дрожи, до замирания сердца. Теперь она кружилась и кружилась среди бесконечного, только начинающего зеленеть луга. Я уже начала думать, что ей грозит так вот всю вечность остаться на месте и вертеться волчком, как заколдованной. Но, наконец, остановившись, Чёрная учительница глубоко и сладко вздохнула и стала разматывать леску воздушного змея. Неужели, она будет запускать змея? Взрослые не умеют такого, это же детское занятие. Но что это?! И в правду, учительница берёт в одну руку змея, другой держит катушку с леской. Неловко так, маленькими шажками, спотыкаясь и прихрамывая, она бежит… Бежит! Честное слово, бежит! Похоже, не очень-то удобно бегать в туфлях с высоким каблуком, и гроза всей школы скидывает обувь на ходу и бежит уже в полную силу, совершенно так же, как бегают дети. И тут – Что же это?! – я увидела вместо строгой, деловой женщины маленькую беззаботную белокурую девчонку. Змей взвился ввысь и засверкал на солнце своими разноцветными боками, ка новенький. А девочка, которая только что была учительницей, вдруг поменяла направление и побежала прямо ко мне. Совершенно растерявшись, я застыла на месте и замерла… «Что делать? Что будет?» - завертелось в голове. И тут звонкий, яркий голосок раздался так громко, что эхо ещё три раза повторило этот крик: «Мамочка!» И бежит, бежит девочка, улыбаясь и смеясь, как родничок, распахнув объятия, прямо на меня… И яркое солнце, и цветастый воздушный змей, и зелёный луг – Всё вдруг повалилось куда-то на бок… «Мама!» - звякнуло совсем рядом и разом стало темно…
Что-то ещё тихонечко звенело в ушах, когда, наконец, я открыла глаза. Первое, что я увидела, - это чьи-то голубые, как небо, глаза. Они озадаченно и с волнением смотрели на меня. Я тихонечко села и огляделась: я лежала под старым тополем, а надо мной, склонившись, стояла Чёрная учительница. Видимо, здесь я и заснула, пока поджидала её здесь, и мне приснился этот странный сон. Ой, что сейчас будет? Боюсь представить, как мне достанется за мою слежку… Я вся съёжилась… Но что с её глазами?! Ведь они совсем не чёрные. И лицо другое стало, мягкое, доброе.
- Что ты здесь делаешь? – ничуть не зло спросила учительница. Не зная, что ответить, я промолчала. - Пошли домой.
И мы пошли по этим старым улочкам с перекошенными домами и поваленными заборами, и почему-то я вовсе не боялась больше учительницу. По дороге мы всё время молчали, но на прощанье она мне даже улыбнулась и сказала «Спасибо!». А за что, я не поняла…
На следующий день мы не узнали Чёрную учительницу. Во-первых, она пришла без грохота, во-вторых, в платье, а в –третьих, не в чёрном, а в синем и с новой, очень красивой причёской. А самое удивительное, она не кричала, не хмурилась, а даже улыбалась, широко и ясно, как там, на лугу… Весь класс сидел, раскрыв рты и выпучив глаза, смотрел на эту перемену завороженно, как на чудо. Самое большое чудо в жизни.
- Простите меня, дети, - Сказала вдруг тихо учительница. – Я была с вами очень несправедливой и грубой. Пожалуйста, не сердитесь на меня…
Тут она стала такой не страшной и даже немножко жалкой, что я не выдержала и первая, неожиданно для всех и самой себя, крикнула на весь класс:
- Конечно, прощаем!
О, сколько искр засверкало в её глазах. Но не искр злости и гнева, а добрых и признательных. Тут и весь класс потихонечку оттаял:
- Не сердимся! Прощаем!
И уже совсем не хотелось называть её Чёрной. Ведь она оказалась очень даже симпатичной и приятной. Кто-то даже вспомнил, что зовут её Варварой Павловной. А сама Варвара Павловна уже не могла стоять на ногах, и потому села на стул и только улыбалась, и слёзы текли из её глаз, синих, как весеннее небо…