Анатолий Передреев

АНАТОЛИЙ ПЕРЕДРЕЕВ
(1932 - 1987)

Когда с плотины падает река,
Когда река свергается с плотины,
И снова обретает берега,
И обнажает медленно глубины, —

Она стремится каждою волной
Туда, где синь господствует неслышно,
Где ивы наклонились над водой
И облака застыли неподвижно...

Она прошла чистилище труда,
И — вся еще дрожа от напряженья —
Готовится пустынная вода
К таинственному акту отраженья.

Окраина

Околица родная, что случилось?
Окраина, куда нас занесло?
И города из нас не получилось,
И навсегда утрачено село.

Взрастив свои акации и вишни,
Ушла в себя и думаешь сама,
Зачем ты понастроила жилища,
Которые ни избы, ни дома?!

Как будто бы под сенью этих вишен,
Под каждым этим низким потолком
Ты собиралась только выжить, выжить,
А жить потом ты думала, потом.

Окраина, ты вечером темнеешь,
Томясь большим сиянием огней,
А на рассвете так росисто веешь
Воспоминаньем свежести полей.

И тишиной, и речкой, и лесами,
И всем, что было отчею судьбой...
Разбуженная ранними гудками,
Окутанная дымкой голубой!

***

В. Астафьеву
Я учился писать...
Мимо школы – колонны, колонны
Колыхались рекой
И впадали в невидимый фронт...
Я учился писать
Не спеша, с нажимом, с наклоном.
И скрипело стальное
Защитного цвета перо.
Я учился писать...
Лихорадочно били зенитки,
У войны отвоевывая
Островки тишины.
И таскал я в карманах
Тяжелые рваные слитки,
Как горячие метеориты войны.
Я учился писать...
Где-то плавились танки,
Где-то люди кричали,
Умирая в огне и дыму...
Я учился писать
Изложения о Каштанке,
Я учился страдать
Над судьбою Герасима и Муму.
Я учился писать,
И хрустящие хлебные карточки
От себя отрывала
По клеточке
Мать.
Чтоб меня не тошнило,
Чтоб меня не шатало за партою...
Я учился писать!..

***

Зачем шумит трава глухая,
Грустит пустынная вода,
Как будто помня и вздыхая
О вас, ушедших навсегда?

Зачем среди полей цветущих,
Где тихо облака плывет,
О вас, на кладбище живущих,
Далекий колокол поет?

Зачем я вечером беспечным
В аллеи ваши захожу
И, окружен покоем вечным,
На солнце красное гляжу?

* * *

Пускай закружат времена
своею музыкою дикой,
но позабытая весна
лица коснётся паутинкой!

И снова вспомнишь тишину
и край родной... И даль... И дымку.
И лучезарную одну,
сквозь ночь летящую косынку.

И ту неясную печаль,
и эту радость без названья,
и станет непомерно жаль
окна далёкого мерцанья...

Встаёт луна из темноты,
поёт невидимая птица,
и так поёт она, что ты
не можешь в мире заблудиться.

***

В атмосфере знакомого круга,
Где шумят об успехе своем,
Мы случайно заметим друг друга,
Не случайно сойдемся вдвоем.

В суматохе имен и фамилий
Мы посмотрим друг другу в глаза...
Хорошо, что в сегодняшнем мире
Среднерусская есть полоса.

Хорошо, удивительно, славно,
Что тебе вспоминается тут,
Как цветут лопухи в Лихославле,
Как деревья спокойно растут.

Не напрасно мы ищем союза,
Не напрасно проходят года...
Пусть же девочка русая – муза
Не изменит тебе никогда.

Да шумят тебе листья и травы,
Да хранят тебя Пушкин и Блок,
И не надо другой тебе славы,
Ты и с этой не столь одинок.

Мать

Уляжется ночь у порога,
Уставится в окна луна,
И вот перед образом Бога
Она остается одна.
Туманный квадратик иконы,
Бумажного венчика тлен.
И долго роняет поклоны
Она, не вставая с колен.
И пламя лампадки колышет,
Колеблет листочек огня
Ночной ее вздох —
не услышит
Никто его, кроме меня!
Лишь сердце мое шевельнется,
Сожмется во мраке больней...
Никто никогда не вернется
С кровавых и мертвых полей!
Не будет великого чуда,
Никто не услышит молитв...
Но сплю я спокойно, покуда
Она надо мною стоит.

* * *
В. Кожинову

Как эта ночь пуста, куда ни денься,
Как город этот ночью пуст и глух...
Нам остается, друг мой, только песня —
Еще не все потеряно, мой друг!

Настрой же струны на своей гитаре,
Настрой же струны на старинный лад,
В котором всё в цветенье и разгаре —
«Сияла ночь, луной был полон сад».

И не смотри, что я не подпеваю,
Что я лицо ладонями закрыл,
Я ничего, мой друг, не забываю,
Я помню всё, что ты не позабыл.

Все, что такой отмечено судьбою
И так звучит — на сердце и на слух, —
Что нам всего не перепеть с тобою.
Еще не всё потеряно, мой друг!

Еще струна натянута до боли,
Еще душе так непомерно жаль
Той красоты, рожденной в чистом поле,
Печали той, которой дышит даль...

И дорогая русская дорога
Ещё слышна — не надо даже слов,
Чтоб разобрать издалека-далёка
Знакомый звон забытых бубенцов.

Пехота 41-го года

Только выйду за ворота,
Только выбегу – и вот,
Вижу: движется пехота,
По бокам стоит народ...
За колонною колонна,
Колыхаются полки –
Непреклонные знамена,
Неуклонные штыки.
За шеренгою шеренга –
Грудь равняется на грудь –
Пылью светится железной,
Потом, блещущим, как ртуть.
За винтовкою винтовка –
Монолитный взмах руки...
Алюминиевые только
Им мешают котелки.
Этих красок половодье!
Этих труб литая медь!..
Мне догнать бы их сегодня,
Попрощаться бы успеть.

Кладбище под Вологдой

Памяти Рубцова
Края лесов полны осенним светом,
И нету им ни края, ни конца —
Леса... Леса...
Но на кладбище этом
Ни одного не видно деревца!

Простора первозданного избыток,
Куда ни глянь...
Раздольные места...
Но не шагнуть меж этих пирамидок,
Такая здесь - до боли! - теснота.
Тяжелыми венками из железа
Увенчаны могилки навсегда,
Чтоб не носить сюда
Цветов из леса
И, может, вовсе не ходить сюда...

И лишь надгробье с обликом поэта
И рвущейся из мрамора строкой
Еще живым дыханием согрето
И бережною прибрано рукой.

Лишь здесь порой,
Как на последней тризне,
По стопке выпьют... Выпьют по другой...
Быть может, потому,
Что он при жизни
О мертвых помнил, как никто другой!

И разойдутся тихо,
Сожалея,
Что не пожать уже его руки...
И загремят им вслед своим железом,
Зашевелятся Мертвые венки...

Какая-то цистерна или бочка
Ржавеет здесь, забвению сродни...
Осенний ветер... Опадает строчка:
"Россия, Русь, храни себя, храни..."