Сорокин портрет. Рассказ. и Стишок для птички

СОРОКИН ПОРТРЕТ.

/Правдивая история/.

  Как-то раз решила я написать иллюстрацию к своему стихотворению.

  Достала гуашь, кисти, на мольберт водрузила досочку, а на досочку приклеила малярным скотчем первую попавшуюся на глаза картонку.

  Уж не знаю, что там на обороте листа картона было изображено. — Но, по всему случившемуся позже, понимаю: дело — в изнанке...  Хотя, пожалуй, не столько в ней, сколько...

 
  Ладно, не буду отвлекаться.

  По задумке на картине должна была появиться припорошенная снегом нахохленная птица, одиноко сидящая на веточке дерева.
На заднем плане — зимний лес и луна в ночном небе. — Всё.

  Больше мне ничего не хотелось видеть в своём рисунке. — Для иллюстрации этого достаточно.


  Наметила я на листе карандашом расположение предметов в пространстве. Выложила из баночек на палитру краску: каждого цвета — понемногу ( всего их двенадцать было). Взмахнула кисточкой — и тут началось!

  Каким-то непостижимым образом ночь на листе картона окрасилась чуть ли не во все имеющиеся у меня в наличии цвета и оттенки, полученные путём смешения красок.

— Да уж, — вздохнула я, — посмотрим, что из этого получится. В крайнем случае — заново положу краску поверх нижнего слоя, когда подсохнет пестрота.
 
  Начала было луну писать, а кисточка — к красно-карминовым краскам тянется. И, что самое интересное, рука не меня, а кисточку слушает.

— Ладно, — думаю, — пусть будет красной, тем более, что краснолуние — явление вполне себе реальное.

  Потом я обозначила ветку дерева, решив раскрасить её до того, как на ней расположится птица.

  Принялась за пернатую. —
Провела чёрной краской по предполагаемому хвосту.

— Ай-яй-яй-яй! — закричала птичка. — Кто Вам позволил очернять моё великолепное оперение?

— Простите великодушно! — извинилась я. — Вы предпочитаете быть блондинкой?

  Я осторожно нанесла ей на тельце мазок белой краски.

  — Что же Вы вытворяете, неумеха! Если ничего не смыслите в живописи — не пачкайте бумагу! — птица приняла уморительную позу и, как будто невзначай, — замерла.

  Я тут же попыталась скопировать её манерное позёрство на свой импровизированный холст.
  После чего та оценивающе глянула на набросок и слегка смягчилась:

  — Не совсем точно передали, но, так и быть, — пишите мой портрет. Меня Сорокой зовут, чтобы Вы знали. А то оставите безымянным произведение искусства или вовсе "Портретом неизвестной" объявите. Вам, рисовальщикам, только волю дай! — Творите, что хотите!   
  И, предупреждаю, если намереваетесь писать меня — немедленно забудьте всех знакомых сорок! — Я такая одна-единственная. Так что не глазами — сердцем смотрите! Я ведь не только снаружи, а ещё и изнутри, красавица неописуемая! Не разглядите — намалюете какую-нибудь наседку! — А мне потом отдуваться?

  — Я поняла Ваши пожелания, уважаемая Сорока. Но давайте условимся, что до окончания работы Вы воздержитесь от комментариев и подглядывания. Раз уж я автор, пусть и начинающий, то портрет должен быть таким, как видится мне, — остудила я сорочий пыл.

  — Уговорили. Обещаю молчать и не вмешиваться в процесс, — согласилась птица. Но всё существо её при этом сжалось от несправедливости и выражало горечь сомнения, вызванную уязвлённой гордыней великого знатока искусства.

  Я начала кропотливо рисовать, прислушиваясь к голосу сердца. —
И наряду с этим отгородилась мольбертом от натурщицы, чтобы птица, увидев происходящее на холсте таинство, невольно не нарушила данное обещание, не удержавшись от ценных указаний.

  Любопытная Сорока то нетерпеливо ёрзала, то скакала по ветке, не меняя позы, краем глаза пытаясь заглянуть за край доски на мольберте убедиться: правильно ли я её рисую.
  Правое крыло у неё было поднято вверх и изогнуто по направлению к виску, левое — подпирало бок. — Очевидно, поза казалась ей изысканной.

 Своим обеспокоенно-серьёзным видом птица вызывала у меня бесконечное умиление,   и, наблюдая за её поведением, я практически не заметила как закончила работу над картиной.

  Отойдя от мольберта на несколько шагов, чтобы получше сверить изображение с оригиналом, я обнаружила, что первоначальная пестрота фона рассыпалась разноцветными шариками, а так же то, что луна моя превратилась в огромную ёлочную игрушку, к которой не то долька очищенного мандарина прилипла, не то кусочек сыра, не то месяц...

  — Может быть, пока я рисовала, луна успела похудеть? — вслух задала я себе вопрос и подошла к окну узнать — верны ли мои догадки?

  — Испортила мою красоту?!? —  встревоженная Сорока стрелой подлетела к картине.
И вдруг — расплакалась.

  — Не понравилось? — огорчилась я. — Честное слово, я очень старалась. Всё как ты учила: как почувствовала... — теперь уже у меня на глаза навернулись слёзы. Не оправдала доверия такой красивой во всех отношениях птицы.

  — А ты заметила, что мы перешли на ты? — спросила Сорока.
 
  — Ой, извините, я исправлюсь.

  — Исправится она! Глупая! Это я от счастья плачу. Надо же, как получилось! Просто вылитая я! А пёрышки то! Пёрышки! И шарики... И мандариновый сыр, с луны свалившийся... Как ты узнала, что Новый Год на носу, я ведь ещё никому не рассказывала? Или всё-таки проболталась раньше времени да и не заметила?

  — Сердцем, наверно, разглядела, — улыбнулась я, вытирая слёзы.

  Я аккуратно отклеила скотч от картонки и протянула портрет Сороке:

  — С наступающим Новым Годом тебя!

  — И тебя с Наступающим, Художница! — Сорока выдернула из хвоста самое яркое перо и вручила его мне. Потом крепко прижала портрет к груди. — Над гнездом повешу — пусть все любуются! — и тут я увидела, что на обратной стороне моего рисунка ёлка, наряженная гирляндами да игрушками, изображена.

  Представляете, картонка оказалась заготовкой для новогодних подарков! 


   Чтобы вы могли убедиться, что история правдивая, я сфотографировала и портрет, и его обратную сторону прежде, чем Сорока утащила его в гнездо.


...

    А если вам вдруг покажется, что Сорока на портрете абсолютно не похожа на тех сорок, с которыми вы встречались, или вовсе за ворону какую-нибудь её примете, значит с моей Сорокой вы не были знакомы. Или... только глазами на неё смотрели . — А вы попробуйте сердцем взглянуть. —
Одна она такая! — Её ни с кем не спутаешь.

  — Ну, раскаркалась то! Раскаркалась! — до боли знакомое ворчание раздалось откуда-то сверху. — И кто бы это мог быть?

   Утром посмотрю. Сейчас спать пора.
 
...

   А грустную замерзающую птичку я как-нибудь потом нарисую — если встречу.

  Хотя, лучше угощу её чем-нибудь вкусненьким, чтобы сердечко согрелось.
И у неё. — И у меня.

И стишок ей праздничный подарю — пусть детишкам своим читает.


А то, боюсь, в художествах у меня опять что-нибудь не плану пойдёт — я ведь только учусь рисовать.




___________________________________________________


Стишок для птички. /как обещала/.



***
"Эй, зверье, спешите к ёлке!
Заводите хоровод!"
Словно крошечные пчёлки,
снег роится... — Как живой.
Растрезвонила проворно
весть Сорока: "Гость в лесу!
Новый Год не провороньте! —
Он буквально на носу!"

Нос ощупал Медвежонок —
пусто! Зря лишился сна!
"Детям врать нехорошо! Но
как бы правду разузнать:
за нос водит ли она нас,
одурачивая всех,
или хоть кому-то на нос
Новый Год сумел присесть?"

Медвежонок из берлоги
вышел. Ахнул! — Снег кругом!
А по чистеньким сугробам,
торопясь, почти бегом
кто-то маленький несётся
с огромаднейшим мешком.
Запыхался, но смеётся —
снеговик снеговиком.


 — Кто ты? — удивился Мишка.

 — Вот-те здрасьте! — Новый Год!
     Не узнал меня, Топтыжкин?
     Ждёшь подарка моего? —
     Получи бочонок мёда! —
     Что-то ты, гляжу, не рад?

 — Да не на носу ты сроду. —
     Всё-то бы Сороке врать...

И побрёл Медведь к берлоге
досыпать медовый сон.
А Сороке-балаболке
по весне припомнит он
шутку, чтоб осталась с носом
в женский день календаря!

Дети, у меня вопрос к вам:
"Губы дует Мишка зря?"




Рисунок — моих рук дело. Гуашь. На упаковочной картонке.)))