Я, Анна, лежала желанная - 49

Тридцать шестая глава. я Создатель.

- ну что, почищен френд-лист? – сыронизировал Карл.
- ты что, надо мной смеёшься?
- делать мне больше нечего, как думать о твоей величественной персоне, - фыркнул он ей в ответ.
Гале стало неловко. «Почему?» – спросила она сама у себя, не у Карла. Но он снова встрял:
- потому что ты позволила. Все тобой манипулируют, кому не лень. Ты вручаешь свои вожжи каждому, кто встретится, и они погоняют тобой.
Галя вспомнила один советский мультик.
Дело было под Новый год, наступал год Лошади, или же он был на исходе. Семейная пара ругалась по обычному поводу и накатанному сценарию. Скандал всё набирал обороты, и скорость, и вышел за пределы квартиры. Муж с женой обратились в животных и преследовали друг друга, пока женщина-заяц не оказалась на железной дороге. Тогда мужчина стал поездом и начал на неё наезжать, но она стала лошадью и застопорила проезд. Из тепловоза вышел машинист в красных шапке и шубе с белыми оторочками, и запел:
- Уважаемая Лошадь…
- Никакая я не лошадь,
  Это, видимо, такое
  Выражение лица.
Женщина сняла маску-костюм и осталась обычной женщиной.

***
Женька шёл морозным вечером из магазина. «Вот, сейчас рожки и путассу, и маргаринчику немножко. Хорошо». В тёмной пластиковой бутылке из-под кваса плескалось молоко: душевная старушка-соседка только что подоила козу. Они с мужем без детей, и принимали Женьку как родного. Угощали: горсть конфеток, миску супа тёплого. Хоть иногда, а всё ж не только приятно, но иногда и просто спасало. «Ничего, картошку скоро вырою – подкину им мешок». Он каждый год сажал картошку в поле, договаривался с директором колхоза об аренде, брал трактор в найм, сажал. Потом иногда с трудом удавалось урожай сохранить – где будет жить этой зимой, порой он знал не всегда.
Точней, где будет жить он сам – на работе, это ясно. Но были у него и кой-какие вещи. Одежда, магнитофон. Как правило, жильё предоставляли женщины. Он помогал, как мог: чинил, паял, строгал, рыл колодцы, латал крыши, ставил заборы. Ну и, конечно, секс. Одного он только дать не мог, чего они все страстно хотели – любви. Точнее даже, не самой любви, а лишь одних этих слов. Но он знал силу Слов, знал им цену, и не кидал просто так. И не в том даже дело, что он скажет их лишь Одной, неет, вовсе даже не в этом. А в том, что если скажешь это человеку, которого на самом деле не любишь – то продашь свою Душу. Не очень-то пока ясно, кому. Но попользуются ею нехорошие Силы. Как бы сдашь в аренду, в найм, трудиться в рабство. Будет она та же проститутка. Ведь, если произносишь «люблю», то что от тебя сразу ждут? Выполнения каких-то обязательств. Которые ты на себя не брал. А начинают почему-то требовать, - опеки, ласки, соблюдения режима, внимания к себе. И возникает ревность, жадность, посягательство на личное пространство, вообще, на человеческую жизнь. Так что со словами он был всегда осторожен. А тут  - про-пал.
Она стояла на широком тротуаре у кафе, рядом с тележкой с пирожками, выкрикивала неуверенное «пирожки, горячие, горячие – пирожки», заглядывала проходящим в глаза, как щенок, который ищет приюта. Светло-русые волосы непослушно выбивались из-под вязаной вручную пёстрой шапки. Средний рост, размер и интеллект, - определил про себя тогда Женька, не нарочно, а компьютер просчитал и засейвил. Он же сам смотрел – его Судьба, его Юнона, она - Была.
Он стал встречать её с работы. Узнал, что мается она с каким-то придурком, старичком вдвое старше себя. Один раз приняла таблетки, но откачали, и снова вернулась к нему. Он понимал, как бывает порой трудно поменять что-то в своей жизни. Как не хватает сил, когда тебя выдаивают все. Когда упёрся в потолок, а вода подступает уже к носу, но ты можешь только барахтаться, потому что не находишь отверстия, и сконцентрирован на том, чтоб хоть просто не затонуть.
У Женьки в собственности значилась квартира. Ему оставила в наследство бабушка, которая была тепло привязана к нему. А младшей внучке, Ольге, досталась материнская любовь. Но Ольгу и Любовь такой расклад всё равно не устроил, и они коварным хитрым планом отобрали у него жильё. «Пока пожить», - сказала ему мать. «Ведь Оля замужем, а ты пока один. Надумаешь жениться – жильё освободим».
Жениться он не думал. Он был уже женат, когда в 17 предки сговорились и поженили их. Родили дочь, супруга б ля давала, и только ей случилось восемнадцать – а родила она в шестнадцать лет – он стребовал развод.
Нельзя сказать, что им овладело безумство. Но какие-то глупости начал творить. Запёрся пьяным в гости к Гале и этому её старичку. Пригласил к ним соседа, молодого придурка. Чтоб старик не заподозрил, что он – Галин друг. Пили пиво. У соседа оказался пистолет, новомодный – газовый. Женька предложил сходить за водкой, взял с собой пистолет – район чужой, пошли с соседом. Галя нервничала, её сожитель Вовка начал подозревать. Не потому что чуял где-то правду – такие чувства им давно уже утрачены, - а потому, что парни задержались, а организму нужен был догон. В итоге он затеял ругань, начал с подозрений, перешёл на подозрения, закончил поисками топора. Всё это бы переживалось проще, если б не Галина запуганность и совершенное безволие к защите себя. Она боялась двинуть ему так, чтоб слетел с копыт, она боялась – вдруг не хватит сил, и тогда он забьёт её до смерти, или – до переломов, ну по крайней мере – до боли, а Боли Галя боялась пуще всего. Тогда она улучила момент и убежала на улицу. Женьки и соседа видно не было нигде, хоть винно-водочный стоял тут рядом. Она кружила по району, но их так не нашла. За ней кружился Вовка, кричал – «Вернись, Малыш», но Галю трясло от страха. Она вышла на работу прямо с улицы, не спав, а вечером, собрав вещички, перебралась жить к брату, который сам снимал утлую комнатёнку, а в соседней жила безумная хозяйка-старуха, которая Галю почему-то невзлюбила, не поверила в родственность уз, потребовала паспорт, увидела там разные фамилии – ну и что, что двоюродные? – но переночевать разрешила. А после обвинила Галю в краже пенсионного, трёх долек чеснока и панталон.
Женька со Славиком напоролись на милицейский наряд. Только вышли из подъезда – они тут как тут. Может, и нарочно ждали, слыша их громкий спор. Пистолет в кармане Женьки. Камера в СИЗО. Кормили сытно, но Галю к нему до суда не пустили, передачу от неё не принимали, даже сигарет. На суде, пройдя с ним очень близко, она ему шепнула: «ничего, условкой отделаешься». Он успокоился – ведь это Знак. Она ж его Юнона.
Он вышел из Суда, под руку с Галей, и им предстояло выбрать, где жить. Привести ночевать её на работу он, конечно не мог – там и так было тесно. Он тогда позвонил своей матери. Начались мытарства.
- Зачем тебе двухкомнатная квартира, если ты один?!
- Я не один, у меня есть Галя.
- Сегодня есть, завтра нет…
- Это не ваше дело, квартиру оставили мне.
- У Оли муж и дети, третий на подходе, куда им прикажешь идти?!
- Это не моё дело, ведь квартиру оставили мне.
Наконец она купила комнату, обременённую долгами, в двушке, где в соседней жили семеро: двое взрослых, пятеро детей. На своё, конечно, имя. Галю прописать на площадь отказалась. Но Галя была счастлива и так: она была с любимым. Для неё не имели значения условия жизни, место, холод, голод, труд и трудности, - она была не одна.
Женька понимал, что так не пойдёт. Что если за себя не бороться, то эта акула их сожрёт. Он выдвинул матери условие – зарегистрировать Галину в комнате.
- Вы итак уже отняли всё, неужто мало? Квартира, мебель, жизнь!
Но ей укоры были не заметнее укуса комара.
- Тогда я на ней женюсь, - поставил он их в известность. – И в качестве супруги пропишу.

***
- я тебя люблю, - сказал Карл.
- неет, неправда, - протянула Галя.
- да, увы, это так…
Галя первым помыслом* не поверила в это, но где-то в отдельных кабинетах уже был обработан этот чудовищный вброс, активировались алгоритмы, и пошли на выброс гормоны. Галя будто заново родилась.

*Тифани Болит «Я надену платье цвета ночи».