в заточении страсти

руки потянулись  к свету, обращаясь в самих себя.
тягучие заклепки блистали на ветру,
и середина снега возопила в несносном животном.
разинутые пасти блеснули в страдальчестве,
грозди наития расширили свое чрево,
и гневный листопад полоснул нечаянную зиготу,
правоведение вошло в эфир и потянуло за собой
прибыль закосневших трущоб.
я погибал в смертоносных извилинах,
я проповедовал святое заклинание шиповника,
розы тянули шипы к сердцу,
впивались тягучими звездами в синь глаз.
я разорвал это желание и распутство заговорило
со мной невзначай,
и протянуло мне свои песни и знаки,
повороты и накладки,
рассечения и пересечения.
вдоль долгих изгородей я пьянел и преставлялся,
вдоль длинных ваз я терял свое трепещущее молчание,
и соты снега беременны были во тьме,
они медленно рожали искомую истину.
я возопил во тьме,
продолжая наследство наставников,
я окунулся в листву правды,
она мне показалась сухой и мятой,
как долгожданная прядь любимой в
заточении страсти.