Иван Стремяков

ИВАН СТРЕМЯКОВ
(1941 - 2017)

Русское имя

Разлетелось княжеское слово
и осело в душах и умах, -
шли пешком на поле Куликово,
ехали на собственных конях.
Вот пришла из Суздали подмога,
воевода весел и румян.
"Как зовут?" - спросил Димитрий строго.
Отвечал с достоинством: "Иван".
"Хорошо ответствовал, толково, -
князь подумал, - Краше слова нет".
"А тебя?" - спросил он у другого.
"Иоанн" - послышалось в ответ.
Все назавтра повторилось снова,
и попробуй не смутиться тут:
прибежал ярыжка из Ростова,
оказалось, Ванькою зовут!
Словно застолбили это имя
или все вокруг сошли с ума:
шлет Иванов, Углич и Владимир,
подсыпает Брянск и Кострома.
"Ох уж эти Ваньки! Надоели!" -
вскрикнул князь, доспехами звеня, -
Посмотрю, какие вы на деле,
а не то дождетесь у меня!"
Ничего, что часто были пьяны
и носили ветер в голове,
показали русские Иваны,
где зимуют раки, татарве,
шли на бой спокойно и красиво,
понимая - нет пути назад...
Что же ты стесняешься, Россия,
Называть Иванами ребят?

Соседка

Живое хороним нередко
И загодя ставим кресты.
Всю зиму болела соседка,
Ходила у самой черты.
Горела свеча у иконы,
И был припасён холодец,
И каркали в поле вороны,
Что, дескать, она не жилец.
И шастали тени зловещи
Над бедной её головой,
Делила родня её вещи,
А ей полегчало весной.
На улицу вышла – живая,
Припомнила светлые сны.
Россия моя горевая,
И ты потерпи до весны!

Матушка-печка

Запело-заныло сердечко,
Когда я ступил на порог,
Привет тебе, матушка-печка,
Тебя в своём сердце сберёг!
Бывало, за окнами вьюга
Шептала молитву свою,
А здесь мы, жалея друг друга,
Сидели, как будто в раю.
Скучали в сарае салазки,
Молчали в хлеву петухи,
Нам старший рассказывал сказки,
Читал вдохновенно стихи.
Вот здесь я в морозы, когда-то
Сидел при мерцании свеч
И здесь, у клюки и ухвата,
Впитал нашу русскую речь.
Ещё тебя, матушка-печка,
За что тебя нежно люблю?
Однажды, катаясь по речке,
Я сдуру влетел в полынью.
Морозец в железную корку
Одёжку мою превратил –
Мне дома устроили порку,
Зато я на печь угодил.
Она мои кости согрела,
Шепнула: «Родимый, не трусь!»
И ласково что-то пропела
Про нашу любимую Русь.
Оттаяло разом сердечко,
Простуда меня не взяла,
Привет тебе, матушка-печка,
Ты сказкою нашей была!

Зрелость

Ну вот, и наступила зрелость –
Пора невиданных потерь:
Как в город некогда хотелось,
В деревню хочется теперь.
Полы скрипучие, полати,
Коровы, баня, сеновал –
Я этой сути не утратил
И в суете не растерял.
Мой лоб не ниже и не уже,
В сосудах кровь, а не ситро,
Но лезет яростно наружу
Моё крестьянское нутро.
Я болен грустью полевою
И сенокосною тоской,
Умру, наверное, раздвоен,
Не сельский и не городской.
Носила жизнь меня шальная
По всей немереной земле,
Где хоронить меня – не знаю,
Наверно, всё-таки в селе.

Дед и кастрюля

Шалые ветра подули,
холодно от сквозняка.
В домике дед и кастрюля -
два закадычных дружка.
Варится каша к обеду.
Преет крупа не спеша.
Чудится нашему деду:
есть у кастрюли душа.
В духе Данилыч - не в духе -
солнцем сияет литье:
это подарок старухи,
смертный подарок ее.
Отворковала бабуля,
сети сплела тишина,
но громыхает кастрюля,
точно живая она.
То залепечет готовно,
то затаится в ночи,
то, как старуха, незлобно
на старика поворчит.

Роддом

В городке степном и сером
в молодые мои годы
я работал акушером
принимал ночами роды.
Трудно женщины рожали,
нелегко давались дети,
но в палаты поступали
апельсины и конфеты.
На мужей косились жены
и, сияя телесами,
говорили раздраженно:
"Вы попробовали б сами!"
Но обиды были редки,
а конфеты были сладки,
и посапывали детки
в прокварцованной кроватке.
Воздух пятками пинали
озорные ребятишки,
в жизнь большую стартовали
с номерами на лодыжках...

***

Хорошие поэты, как отшельники,
Всегда таятся где-нибудь в тиши,
Намордники не носят и ошейники
И никому не продают души.
Их муза - дева чистая и вольная,
Не суета творит, а тишина,
Напрасно мельтешит первопрестольная,
Поэзии столица не она.
Пока витии важные московские
Играют в супермодные слова,
Рязанские ребята, вологодские
Восходят на вершину мастерства.
Ещё не раз мы поменяем ценники,
Кому молиться - спросим у души.
Хорошие поэты, как отшельники,
Всегда таятся где-нибудь в тиши.