Кавказский пленник

 По одноимённому рассказу Льва Николаевича Толстого.


Служил в горах Кавказа барин Жилин.
Пришло письмо из дома. Пишет мать:
– Стара я стала, организм бессилен,
Тебя бы перед смертью повидать.

– Сыночек, приезжай со мной проститься,
Потом на службу поезжай опять.
Нашла тебе невестушку-девицу,
Полюбится, останешься, как знать.

Стал Жилин думать: “Ехать надо точно:
Старуха стала уж плоха совсем”.
Пошёл к полковнику, взял отпуск срочно
И водки два ведра поставил всем.

Пора ему настала ехать вскоре.
В то время с горцами была война.
Они всех пленных уводили в горы,
Чтоб деньги получить за них сполна.

Поэтому, и спереди, и сзади,
Чтоб защитить народ со всех сторон,
Ходили провожатые солдаты.
С обозом тронулся верхом и он.

Укрыться негде, жарко, словно в бане.
Обоз буквально по степи ползёт,
То колесо слетит, то лошадь станет.
Немедля Жилин выехал вперёд.

С ружьём Костылин подъезжает следом:
– Поедем, Жилин, без солдат, одни. –
Подумал Жилин: “Что ж, мне страх неведом.
Мой конь так резв – попробуй догони”.

Он согласился. Едут степью знойной,
Вдвоём глядят вокруг по сторонам.
Степь кончилась, им стало неспокойно –
Дорога между гор, что ждёт их там?

– На гору выехать, Костылин, надо
И поглядеть. Ты подожди меня.
Ущелью узкому душа не рада. –
Налево Жилин повернул коня.

Конь мощно взмыл на крыльях, словно птица,
Вознёс его на кручу в тот же миг.
Глядь, – горцы на конях и негде скрыться.
Его увидев, мчатся напрямик.

Пустился он назад, но было поздно.
Шесть горцев бросились наперерез.
Костылин ускакал молниеносно.
“Как быть? Ружьё мне надо позарез”.

Уж близится к нему неудержимо,
Визжит татарин с красной бородой.
“Посадят в яму, – он представил зримо –
Я знаю вас. Не дамся же живой”.

Тут Жилин шашку выхватил мгновенно:
“Срублю и растопчу тебя конём”.
Но выстрелили вслед одновременно,
Попали в лошадь. Он упал ничком.

Хотел подняться Жилин, да куда там.
Подмяли впятером. Поспел шестой,
Стал бить его по голове прикладом.
Затем скрутили руки за спиной.

Схватили крепко Жилина в охапку,
Поволокли его к седлу бегом,
Стащили сапоги и сбили шапку,
Часы и деньги вынули потом.

Сел на коня татарин с бородою.
Вслед подсадили Жилина к нему
И в горы повезли крутой тропою,
Взбираясь ловко вверх по одному.

Приехали в аул, когда темнело.
Мальчишки окружили и пищат,
В него пуляют камни то и дело.
Татарин криком отогнал ребят.

Он властно приказал ногайцу что-то.
Надев колодку, тот отвёл в сарай
И, руки развязав, закрыл ворота.
Всю ночь не спал – мешал собачий лай.

Вдруг слышит – отпирают двери двое.
Пришёл татарин красный, с ним другой
Поменьше ростом и лицо смешное.
На поясе висит кинжал большой.

По-своему лопочет возбуждённо.
“Хорош”! – прищёлкивает языком.
“Пить дайте”! – жаждет Жилин утомлённо.
Татарин с этим жестом был знаком.

В дверь выглянул и громко кликнул “Дина”,
Велел кому-то принести воды.
В сарай вбежала девочка с кувшином,
На вид ей лет чуть больше десяти.

Дочь горца подала ему водицу.
Попив воды, подал кувшин назад.
Она, как прыгнет прочь, – его боится.
Отец смеётся, аж глаза блестят.

Ушли татары. Погодя немного,
Пришёл ногаец и велит: “Айда”!
Он вышел, видит – горец у порога
Смеётся и зовёт их в дом: “Сюда”!

Пришёл с колодкой Жилин в дом. Хозяин
Блинами потчует своих гостей.
К ним интерес у всех необычаен,
Узнали все немало новостей.

Когда они отведали закуски,
Один из них на Жилина взглянул,
Стал внятно говорить ему по-русски:
– Тебя взял Мугамед, привёз в аул.

– Потом отдал тебя Абдул-Мурату,
Абдул-Мурат теперь хозяин твой.
Он ждёт, чтоб за тебя прислали плату,
Тебе велит письмо писать домой.

Подумал Жилин и спросил: “А сколько”?
Гость говорит: “Три тысячи монет”.
– Нет, не могу. Пятьсот рублей и только. –
“Посадим в яму”! – слышит Жилин вслед.

– Я не боялся вас, да и не буду! –
Упёрся Жилин, на своём стоит.
Гость это перевёл спустя минуту.
Вскочил татарин: “Рус, джигит, джигит”!

Сказав, послал работника куда-то.
Пришёл работник и Костылин с ним!
Узнав, глядит на друга виновато.
Тут Жилин ахнул голосом глухим.

Костылин рассказал, как было дело:
– Нагнал меня потом в степи Абдул.
Тут, как назло, моё ружьё заело,
Скрутил, я даже глазом не моргнул.

Не унимается Абдул настырный,
Согласен и на тысячу рублей.
– Ты всё серчаешь, а товарищ смирный. –
Но Жилин не согласен, хоть убей.

Не выдержал Абдул, достал чернила.
– Пиши пятьсот! – Он хлопнул по плечу.
Всё это Жилина развеселило:
– Ты погоди, я с другом быть хочу!

В письме он адрес написал с ошибкой,
Чтоб не дошло, добавил ерунду.
Затем хозяину вручил с улыбкой.
Сам думает: “Я всё равно уйду”.

Жил так с товарищем он месяц целый.
Хозяин очень плохо их кормил,
Им только и давал: хлеб пресный белый.
А друг ждать денег выбился из сил.

Высматривает Жилин неустанно,
Как ночью выбраться из плена им.
Из глины кукол лепит постоянно,
Привлёк всех рукоделием своим.

Слепил раз куклу, примостил в сторонку.
Глядь, утром – Дина вышла на порог,
Качает эту куклу, как ребёнка,
Баюкает, закутала в платок.

Старуха вышла, выхватила мигом,
Разбила куклу об дверной косяк,
Услала Дину на работу с криком,
Ворчит, не успокоится никак.

Другую куклу сделал – отдал Дине.
Несёт ему кувшинчик как-то раз.
Стал Жилин пить – там молоко в кувшине.
Она в ладоши хлопает, смеясь.

С тех пор, увидит – хлопает в ладошки,
И стала каждый день носить тайком
Сыр, молоко и сырные лепёшки.
“Иван”! – смеётся с радостным лицом.

В грозу однажды забурлили речки.
Он выпросил у горца нож на час
И валик вырезал, потом – дощечки.
Идея сразу следом родилась.

Взял кукол: баба и мужик с букетом,
Приделал к колесу на двух концах.
Затем поставил на ручей всё это.
Две куклы стали прыгать на волнах.

Пришли татары, бабы и мальчишки,
Прищёлкивают языком: “Ай, рус”!
Резвятся, скачут куклы, как зайчишки.
Все после этого вошли во вкус.

Он починил хозяину часы в оправе,
Хозяин подарил ему бешмет.
Про Жилина прошла повсюду слава,
Кто нёс в ремонт ружьё, кто пистолет.

Не видывал лекарства Жилин сроду,
Татарин заболел: “Лечи, Иван”!
Он при татарах нашептал на воду,
Дал выпить, и – встал на ноги Осман.

Так жил, как только ночью всё стихает,
Обратно возвращается и вновь
Он у себя копает лаз в сарае.
И вскоре лаз был полностью готов.

“Узнать мне нужно место хорошенько”.
Когда Абдул уехал по делам,
Стал Жилин лезть на гору помаленьку,
Бежит за ним мальчишка попятам.

Абдул ему велел ходить за пленным.
– Нельзя туда! – Он сзади пристаёт.
Уверил Жилин голосом смиренным:
– Хочу найти траву – лечить народ!

Взобрался Жилин с мальчиком на гору,
Застыл, разглядывает всё вокруг.
Долина между гор предстала взору,
А там внизу, дымок заметил вдруг.

“Там наша крепость” – стало всё понятно.
Вернувшись, молвит другу обо всём.
Смекнув, Костылин согласился: “Ладно,
Пойдём! С собой лепёшек наберём”.

Когда затихло ночью всё в ауле,
Из лаза вылезли: “Ну, с богом, брат”!
Придя к реке, в лощину повернули.
Над головою звёздочки горят.

Свежо, вот только сапоги неловки,
Сняв их, шагает Жилин босиком.
Они так долго шли без остановки,
Не может друг уже идти пешком.

Кряхтит – в кровь сапоги истёрли ноги.
Устал совсем, на землю лёг пластом.
Как вдруг – стучат копыта по дороге,
Татарин едет на коне верхом.

Костылин стал вставать, упал: “Ой, больно!
Ей-богу, не могу; сил больше нет”.
Тут Жилин так и обмер вслед невольно:
– Что надоел тебе уж белый свет?

– Чего кричишь? Садись ко мне на спину. –
Он подсадил его и поволок.
– Скорее нужно выйти на равнину.
Татарин этот крик услышать мог.

– В погоню соберёт татар за нами. –
Прошёл он так ещё с одну версту.
Глядит – родник, обложен весь камнями.
Ссадил Костылина, достал еду.

Он даже не успел воды напиться –
С собаками татары в двух шагах,
Какие-то совсем чужие лица,
Связав, их повезли на лошадях.

Абдул их молча встретил на рассвете.
В колодки заковали беглецов,
Затем спустили в яму у мечети.
С тех пор кормили тестом, словно псов.

Костылин разболелся и всё стонет.
Вонь в яме, духота и мокрота.
Горсть глины Жилин начал мять в ладони,
Сидит и лепит кукол – красота!

Упала вдруг лепёшка на колени.
Глядь, – Дина наверху, глаза блестят.
– Хаджи велит отцу убить двух пленных,
Обоих вас зарезать, как телят.

Добавила: “А мне тебя так жалко”.
– Коль жалко, – Жилин вылез из угла:
– Я умоляю, принеси мне палку. –
– Нельзя, – вздохнула тяжко и ушла.

Подумал Жилин: “Побоится Дина”.
Когда стемнело, прокричал мулла,
Посыпалась внезапно сверху глина.
Он глянул кверху – длинный шест. “Пришла”!

Обрадовался, шест схватил рукою.
Нагнулась Дина, шепчет беглецам:
– Уехали все, дома только двое.
Я принесла с собой лепёшки вам. –

 – Давай-ка подсажу тебя, Костылин!
Брат, попытаемся ещё разок. –
– Не выйти мне отсюда – обессилен.
Теперь, мой друг, я точно, не ходок. –

– Ну, так прощай, — не поминай, брат, лихом. –
Простившись, выбрался наверх с трудом.
– Ты шест снеси, пока в ауле тихо.
А я спущусь с горы, займусь замком. –

Взял камень, но замок уж больно крепкий,
С колодки не собьёт его никак.
Вернулась Дина, помогает цепко,
Пытается разбить и так, и сяк.

Нет сил – уж слишком тонкие ручонки.
Не выдержав, заплакала она.
Дрожит во время плача голос тонкий.
Налево за горой взошла луна.

Поднялся Жилин: “Я пойду в колодке,
Пройти лощину надо до зари,
Успеть добраться вон до той высотки”.
До слёз перевернулось всё внутри.

– Прощай, тебя век помнить буду, Дина! –
Погладил девочку по голове.
– Спасибо, умница. Ты молодчина! –
Пошёл, шурша колодкой по траве.

Тут, как заплачет Дина вслед тихонько,
На гору полетела мотыльком.
Монисты на лету звенят легонько,
Лес наполняя чудом и теплом.

Дорогу он узнал. Идти вёрст восемь.
Спешит, торопится – светло, как днём.
Всю ночь так шёл, упал устало оземь.
Глядь, – крепость, люди и костры кругом.

Поднявшись, ринулся навстречу: “Братцы”!
Вдруг горцы бросились наперехват.
Солдаты наши – человек пятнадцать,
Услышали – к нему верхом летят.

Татары, испугавшись, повернули.
Все обступили Жилина толпой.
Он рассказал друзьям, как жил в ауле.
А вскоре друг вернулся – чуть живой.