Евгений Курдаков

ЕВГЕНИЙ КУРДАКОВ
(1940 - 2002)

ФОТОГРАФ

Я, к старости стихнув, фотографом стану
И в парке, раскинув треногу и зонт,
Душой осветлённой жалеть не устану
Закаты, летящие за горизонт.

Любить не устану ту зыбкую вещность
Теней, мимолётностей, полутонов,
Что раньше не видел, надеясь на вечность,
Что, в общем, и видеть-то был не готов.

Что, доски пластая, что, вирши верстая,
Сквозь юность спеша, разглядеть не успел,
Быть может, к концу рассмотрю, постигая
Любви этой вечно прощальный удел.

Чтоб с этой убогой и ветхой обскурой,
Бесстрастно смотрящей сквозь жизнь и сквозь вас,
Стать в парке том старом такой же фигурой,
Как эти обычные ясень и вяз.

А к вечеру по отдалённой аллее,
На плечи закинув треногу и зонт,
Неспешно уйти, ни о чём не жалея,
Навстречу закату за свой горизонт.

* * *

Вечный октябрь над усталой страной...
Боже, на что свои силы растратили,
Маялись ямбом и каялись дактилем
Перед глухой неминучей бедой.

Вот и опять чресполосая мгла
Рваным трёхцветьем взметнулась воочию,
Мерзкая, как пулемётная очередь,
Мёртво стучащая из-за угла.

Так обживай же подполье своё
В русской привычной своей бессловесности,
Пережидая, пока на поверхности
Не отжирует родное жульё...

Окна пылают и стены горят...
Боже, зачем это, что они, спятили?..
Дактилем, дактилем, дактилем, дактилем
Бьют пулемёты – и музы молчат.

РУССКАЯ БАЛЛАДА

Пока ты дремал в бесконечном похмелье,
Зима замела твой порог, и опять
За водкой пошел Иванов сквозь метели,
Чтоб в этих метелях навеки пропасть.

Пока ты валялся в дурмане тоскливом,
Апрель встрепенулся, листву теребя,
И Сидоров мрачно поплелся за пивом,
Пред этим до нитки очистив тебя.

А позже в жестоко запойное лето
Петров заходил, чтоб в угаре хмельном
Жену умыкнуть твою в пьянь, но и это
Тебе показалось, наверное, сном.

И только когда уж листва облетала,
На миг ты очнулся от шума дождей,
Не зная, что это Россия рыдала
Чуть слышно над тем, что мы сделали с ней.

* * *

Без надежд на случайность и чью-либо милость,
В терпеливой тоске по планиде земной
Жизнь прошла чередом и вполне поместилась
В то простое, что русской зовется судьбой.

И уже не беда, что споткнешься и сгинешь,
Ведь и сгинешь – в родном, и на вечный покой
Отпоет не чужое, а то, что покинешь, –
А оно до конца было вместе с тобой.

До конца трепетало, горчило и сладко
Наплывало, как ветер, – дыши и дыши, –
И в живом этом чувстве и есть вся разгадка
Пресловутой загадки славянской души.

Потому никогда, ни в обузу, ни в жалость
Мне не станет судьба и отчизна в судьбе, –
И какое бы зло в нашу жизнь не вмешалось,
Оно собственным злом захлебнется в себе.

* * *

Ледяной февральской ночью
Догорят дотла
Клочья памяти и клочья
Жизни, что была.
Только ветер полунищий
Над холодным льдом
Зло и весело досвищет
Этих дней содом…