Александр Росков

АЛЕКСАНДР РОСКОВ
(1954 - 2011)

ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА

...А мороз под Крещенье и в Вологде тоже – мороз,
как на родине детства, в Архангельской области, в Емце.
Он прохожих целует в пунцовые щёки взасос,
на балконах сцепляет бельё – простыню с полотенцем.
Он рисует узоры на мутном оконном стекле
неуютной квартиры, где груду бумажного хлама
в дальнем тёмном углу да бутылку вина на столе
освещает луна сквозь ни разу не мытую раму.
Человек у стола тянет руку к посудине... и,
опрокинув стакан, чистит хвост заржавевшей селёдки...
Пей, Рубцов, свой портвейн! Георгины замёрзли твои,
и на жёлтой мели догнила твоя старая лодка.
Пролетели твои самолёты, прошли поезда,
и телеги твои, как ты сам говорил, проскрипели.
Не горит, а мерцает полей твоих зимних звезда,
в перелесках ветра твою душу заочно отпели.
Пей, Рубцов, свой портвейн! Места в жизни тебе уже нет,
во всей Вологде нет завалящей тебя человека...
У подъезда напишут, что жил здесь великий поэт,
четверть века спустя. Да, какую-то там четверть века.
Издадут мемуары – да, да! И (тебе невдомёк)
в городке древнерусском твою установят скульптуру...
А пока что на твой, неуютный такой, огонёк
если кто забредёт, так уж точно – по пьяни иль сдуру.
Пей, Рубцов, свой портвейн! Скоро будешь не здесь, а в раю
с серафимами пить совершенно другие напитки.
Скоро примет Господь покаянную душу твою
и пошлёт её в рай – за земные страданья и пытки.
Скоро в дверь постучат. Ты откроешь единственной – той,
за плечами которой архангел погибели реет...
Минет несколько дней... И останется Русь сиротой.
Как она без тебя – непутёвого – осиротеет!
Скорбно сгорбятся избы любимых тобой деревень,
станут ниже кресты на заснеженных русских погостах.
Пронесётся над ними души твоей лёгкая тень,
ты простишься с Россией без крика – трагично и просто.
...Кто стучит в дверь поэта морозной январской порой? –
по-хозяйски стучит, а не скромно и благоговейно?
То судьба, Николай... Это – смерть твоя. Встань и открой,
и налей ей в стакан, просто – вылей остатки портвейна...

ЗИМА

За последней лебединой стаей,
Совершившей с Севера побег,
Прилетел, упал и не растаял
Побеливший землю зябкий снег.
Солнышко холодное незримо
По чужим дорогам колесит.
Затяжные, пасмурные зимы
Прописались, видно, на Руси.
В глубине померкнувшей России
У берёз, у каждого окна,
Распахнув глаза свои большие,
Бродит по сугробам тишина.
Да порой, швыряя ветра сгустки
В снеговую пухлую постель,
Песни позабытые по-русски
Распевает русская метель.

***

Человек должен жить на природе,
на виду у Господних небес,
где прямая тропинка уводит
от крыльца прямо в поле и в лес.
Где над крышами изб и скворешен
ветви старых берёз шелестят.
И он должен быть чуточку грешен,
но не более, нежели свят.
Человек должен жить и трудиться
на себя – не на светскую знать.
И не знать, что творится в столицах
иль стараться об этом не знать.
Он, в ладу и в согласье с природой,
на виду у лесов и полей
должен дважды в течение года
за деревней встречать журавлей.
А когда по окрестностям свищет,
сеет вьюга морозную смерть,
человек должен в тёплом жилище
на огонь возле печки смотреть.
И наверное так, между прочим,
о неблизкой мечтая весне,
он в февральские длинные ночи
должен ангела видеть во сне.
А когда по скончанию века
он покинет отеческий край,
ангел душу того человека
унесёт, как положено, в рай…

ЖИТИЕ У РЕКИ
В ЗАХОЛУСТНОМ ГЛУХОМ ГОРОДКЕ…

Житие у реки в захолустном глухом городке,
где на том берегу тарахтит и визжит пилорама,
где при свете луны отражаются звёзды в реке,
а при солнечном свете – старинные белые храмы,
где на площади главной растут лопухи и трава,
где в тени колокольни вино мужики распивают,
где пешком на обед каждый день городской голова
по мосточкам идёт, головою прохожим кивая.
Дома ждут голову; щи горячие в русской печи,
телевизор «Рекорд», – а другого ему и не надо...
Житие у реки, где пастух под окошком кричит,
собирая коров поутру от подойников в стадо.
Житие в городке, где все знают друг друга в лицо,
где любая кума непременно нуждается в куме,
где крапивой густой затенило забор и крыльцо
вросшей в землю избы, где хозяин единственный умер.
Где в одном помещении с ЗАГСом находится суд,
где весной голубой, год за годом, ещё раз и снова
во дворах перед Пасхой перины хозяйки трясут
и гоняют мальчишек к реке за водой родниковой.
Где вороны истошно орут в ожиданье дождя,
где мужик на завалинке смачно дымит папироской,
где стоящая в сквере еловом фигура вождя
отливает не бронзой, а старой сереет извёсткой.
Житие в городке, где подать до погоста рукой
и любой старичок добрести сюда в Троицу в силах,
где за каждой оградкой – уют, тишина и покой,
где покойников чтят и сажают цветы на могилах.
Где, гостей провожая, старушка в цветастом платке
крестит их со спины и рукой вслед автобусу машет.
Житие у реки в захолустном глухом городке
есть как раз ЖИТИЕ, а не жизнь сумасшедшая наша...

ПРОРОЧЕСТВО

Союз нерушимый республик свободных
сплотила навеки великая Русь...
Государственный гимн СССР
И, конечно, напрасно сплотила....
О, Россия! – видать неспроста
отлучила нечистая сила
твой народ от Исуса Христа.
И вчерашние кровные братья
по укромным углам, втихаря
крест готовят тебе – для распятья.
Но о дружбе в глаза говорят.
Всё как в Новом Завете: Иуда
объявился, он здесь, среди нас.
И пока разговоры, покуда
шум да гам, он Россию предаст.
Прокуратор ладони обмоет,
оглядев разношёрстную рать.
Эта рать, обезумевши, взвоет
кровожадно и злобно: – Распять!
И, не зная, какой катастрофой
обернутся деяния те,
рать Россию введёт на Голгофу
и распнёт, как Христа, на кресте.
И отметит гульбой и весельем
миг распятья лукавый народ.
Но за смертью придёт воскресение,
воскресение, знаю, придёт...

ЭЛЕГИЯ

...Дует северный ветер во мгле,
преисполненный силы и злости.
Все мы гости на этой земле,
зачастую – незваные гости.
У окошка, дымя табаком,
вспоминая не Бога, а чёрта,
сам себе признаёшься тайком,
что и сам ты – из этой когорты.
Что в стране ты родился не той,
не в то время, не тем человеком.
Век серебряный и золотой
твоего не касаются века.
Что сейчас в деревенской избе
(как от ветра скрипят её кости!)
не тебе бы сидеть, не тебе,
а действительно – званому гостю.
А тебе совершить бы побег
(и без всяких на это усилий)
сквозь года в девятнадцатый век,
в совершенно иную Россию.
Чтобы там – ни машин, ни ракет,
ни стриптиза на телеэкране,
вообще – ни одной из примет
современных открытий и знаний.
И чтоб конь, закусив удила,
вёз кибитку заснеженным бором,
чтоб тебя та кибитка везла
по бескрайним российским просторам,
чтоб тебе и вдогонку, и встречь
лёгкий ветер летел – без причины,
чтоб топилась на станции печь
и горела над кадкой лучина,
чтобы пел самовар на столе,
месяц в окна заглядывал узкий.
Чтобы ты на российской земле
горд был тем, что ты истинно русский...