К вопросу о происхождении Мурзилки

Всё началось с того, что однажды мистер Пальмер Кокс, художник и сочинитель, придумал человечков брауни. Конечно нет ничего удивительного в том, что человек с такой фамилией выдумал человека-пирожное. Удивительное началось потом, а именно когда некой русской писательнице с типично русской фамилией Хвольсон приснилось имя, и имя это было «Мурзилка». Госпожа Хвольсон тут же применила свой сон к человечку-брауни, который по прочтению опусов вышеназванного мистера Кокса, завел привычку являться ей в хлебном шкафу. О факте имяприложения г-жа Хвольсон тут же сообщила по оптическому телеграфу мистеру сочинителю в Катманду. Пальмер Кокс, живший в то время в Канаде, нисколько не удивился такой буйной фантазии своей почитательницы, - только задумчиво погладил указательным и большим пальцем свои воспаленные ноздри. «Бывает…» – думал Кокс.
Бывает и бывает, но кто же знал, что спустя некоторое количество лет, мистеру Коксу придется столкнуться с «фантазией» русской писательницы воочию.
Однажды, уже в следующем веке, мистер Кокс, как человек разносторонний и одаренный, к тому же с подходящей фамилией, был послан в далекие Каразыл-кумы противопоставить гуманизм и научную культуру красной вакханалии угрожающей всему светлому на этой планете, - корреспондировать басмачей и других мужественных борцов за светлое прошлое. И в один из дней славного приключения, Пальмер, пораженный равнодушной дикостью и удивительной некультурностью корреспондируемых борцов, в порядке показательного акта цивилизованного гуманизма, выменял за вязанку веток саксаула лохматого мальчонку у местного мурзы, который случайно завалялся у того в переметной суме. На какие-либо штанишки малышу веток не хватило и покупатель резонно решил, что коль природа - мать, то и стесняться нечего.
Мальчонка этот не то чтоб понравился нашему гуманизатору, а скорее привлек его внимание. Он был очень странный. В чем именно заключалась эта странность Кокс себе объяснить не мог, пока не додумался его анатомировать и вывернуть мехом наружу и тут же зашить хитрыми потайными стежками. «Да это же, блин, Мурзилка!» – удивился мистер Кокс, столкнувшись лицом к лицу с плодом фантазии далекой русской писательницы. Вновь нареченный не смог ни опровергнуть, ни подтвердить предположение ученого мистера, так как рот у него остался с той стороны лица, и он мог только утробно мычать, тщетно пытаясь хоть как-то самовыразится. «Да мать твоя йети, и сам ты йети!» - классифицировал Кокс и, обуянный сочувствием к удивительному крестнику, решил нарисовать горемыке рот. Однако и этот акт гуманизма ни к чему решительному не привел. Мурзилка мычал ещё громче и усиленно махал шерстистыми руками. Тогда Пальмер Кокс, призвав на помощь всю йетитскую силу которую только знал или о которой когда-либо слышал, решительно сунул в конвульсирующие руки горемыки свой фотоаппарат и напялил свою беретку вольного художника на желтую кудрявую голову, чтоб не напекло по такой жаре. И хотя мальчонка мычать не перестал, но дело было сделано и помощь пришла! К тому же, джентльмен резонно заметил, что фотографа ценят отнюдь не за слова и тут же записал себе в блокнотик возникшую в его голове, свободной от условностей беретки, сентенцию: "Творить можно и молча!" (Кокс). Прочтя записанное вслух и до слез растрогавшись услышанному, мистер Кокс, как простой Пальмер, одарил Мурзилку ещё и шерстяным шарфом. Ибо пусть сейчас вокруг и пустыня, но кто знает на какую ещё далёкую Колыму загонит беднягу планида