Я, Анна, лежала желанная - 43

Тридцатая глава. Рагнарёк.

"Следует иногда вспоминать, что главы этой книги распределены в беспорядке. Они будут структурированы голографически, однако это станет возможным лишь по полном завершении работы. Потому явной смысловой линии может пока четко и не прослеживаться", - писала Галя в свой что-ни-день.

- Ну, что, давай сразимся?
- За кого ты сражаешься, Сириус?! Ты знаешь, как они назвали новую программу для старого гаджета? Догадайся с трёх раз.
- Ты о той программе, что Сири им подарил?
- Скорей "подарила". Они придали ей женский образ.
- Почему бы и нет? Женский более актуален, образ как бы жены, но на самом деле Матери, что мы и наблюдаем во всём царстве животных. Куда я отношу, как вы знаете, и этих какашек.
- Как ты неделикатен всё-таки, Бахус! Да, они весьма неприятны. Но "какашки" - не просто определение, это также и отношение к окружающей тебя среде. Ты не любишь нас, Бахи?
- Какашки?! О, конечно, я хотел сказать "букашек". Москитов. Точнее всего, муравьёв.

***
Галя стояла на мосту и рисовала картину. "Я художник, я рисую. Этюд-хуюд... Картина. И вообще, у меня всё хорошо. Я сама что-то сделала, я свободна, у меня есть Ангел Карл. Если бы только знали!". Галю распирала гордость и чувство важности. В людях она порой пробовала угадать - есть ли у кого тоже ангел. Но он уверял, что таких на Земле единицы.
Чудный день стоял, ещё не вовсе осенний, но воздух уже по-осеннему свеж, хотя солнце и жарит, будто где-то скандалит пара, а хозяйка через крики улыбчиво предлагает чайку. "Точно, на пути домой купить хлеба и чаю", - вспомнила она. Клим же передразнивал её:
- Купу хеба, каю (намекая, как она говорила двухлетним ребёнком).
- Мы давно переросли этот сленг, - рассердилась она.
- Ничего мы не переросли, мы всё те же дети, Рогалик.
- И не зови меня больше рогалик. Я тебе не сдобная булочка.
- Очень даже сдобная. Вот такая, - и он прижался к ней сзади.
- Я творческий человек!
А теперь перед ней был Игорь, и не было обстановки его квартиры, где он вёл свои эти уроки, не было его учениц, так бесстыдно раболепствующих, при которых Галя избегала обнажать свои чувства. Только двое их, и Правда. Думал он, что может спрятать от неё всё, что угодно, но сейчас был перед ней и не открытой книгой, а стенным календарём, ярким плоским постером.

Галя посетила Абы-Как.
Наскребли они денег, и, хоть Абы-Как дальше Чекова, в Чеков Галя ехать побоялась. Позже она проклинала себя за трусость. Но выбрала поехать не к Константину, а к Грише. Осмотрела город, обошла его весь пешком, и в одном из магазинов на диванчике увидела двоих – простую тётю и высокого красивого мужчину, смуглокожего, темноволосого, широкоплечего… Сердце трепетно забилось, шоколадный баритон продолжал:
- Каждый человек талантлив, нужно только дать таланту возможность расцвести…
Галя испытала ревность: эти же слова он говорил им перед первым уроком. «То есть, мы у него не одни!»
Тётя млела, Галя видела, что та уже в уме перечисляет сумму. Она неторопливо обошла сидящих, собирая внимание в фокус и приводя в тонус дрожащие от волнения мышцы. Она до последнего не смотрела ему в лицо, чтоб он первым заметил Галю, может быть, поздоровался, что-то сказал, разрядил обстановку. Но он ей ничего не сказал. Галя встала перед ними в ожидании, тётя смотрела на неё улыбаясь и не понимая, Он смотрел на неё улыбаясь и не понимая, и он был не Игорь.

«Их печатают на принтере», - думала она, шагая быстро прочь. Ей было стыдно, но ещё – удивительно. Как они похожи, но – не братья. Просто типажи. Клим сказал про Иго: «Он давно в искусстве импотент». Да не импотент, а биоробот. Чей-то фото-негр. А теперь ещё и ясно – это клоны. И ладно то, что этот человек не обладает своей личностью, но то, что он при этом обладает весьма плохим набором качеств, - ей может повредить. «Вовремя я ушла от него. Итак столько денег вбухала. В его роскошную жизнь. В поездку в Италию, в загородный дом, встречи с Наташей». И он всё это видел у неё в глазах. Он раздевал натурщиц, и они стеснялись, и самые раскрепощённые стеснялись, хоть и скрывали это – он-то знал – вот так он действовал, нарочно, сначала подавлял, потом он возвышал их, дарил им комплименты: «Какая грудь! Она должна сражать!», и верили, и каждый получал по дозе - адреналин, серотонин, вазопрессин… теперь стоял нагой, стеснялся, и скрывал, и видел, что сам весь навиду, и ненавидел, а она – презирала его.
- Ну что, рисуешь? – Ему хотелось уколоть, как он умел – унизить, оскорбить, не выражаясь матерно, но чем-то там внутри, вибрациями, смыслом.
- Да… я в пятнадцать лет такое рисовал.
Он испытующе смотрел на Галю. Но Галя ему улыбалась. Она не презирала его. Он потерял для неё значение.

***
- Давай сразимся? В картишки.
- Нет, давай лучше в шахматы.
- Хорошо, расставляй.
- Фигуры готовы, мой генерал.
- А что это они делают? Скажи им, чтобы не начинали!
- Они спасают свою королеву, мой генерал. Их королева столь безнадёжно скомпрометирована, что эта отвага, конечно, им делает честь. Ведь за вашу жизнь я теперь бы не дал и полфиника.
- А не чересчур жестоко вы судите?
- Жестоко? Нееет... Это спрашивает богиня Геката? Нет, это совсем не жестокость. Это, дорогая моя, для вас - Милосердие.