Буквы

Страницы бытия листают годы,
но нет конца и края пестрых глав,
измученных капризами погоды:
вот пал на днях ноябрь-Голиаф.

Видать Давид – декабрь легконогий
метнул в него метелью из пращи,
и серых будней охранитель строгий
упал на снег – расплющены хрящи.

Пришла зима. Сложна ее текстура,
узорами покрылся переплет
житейской книги, чья температура
за грань нуля уверенно ползет.

Вглядись же рьяно в белые страницы,
увидишь букв затейливую вязь,
и как бесстрастной Клио колесницы
мильоны их закатывают в грязь.

Но реки букв не исчезают – снова,
разрушив гнет и чары белизны,
они слова рождают бестолково,
несущиеся в море новизны.

Спешащих букв чрезвычайно много,
не мало и заглавных среди них,
что и глядят заносчиво да строго
на крошечных, забитых, никаких.

Они частенько лезут друг на друга,
дабы вписаться в резкий поворот
грядущего, в котором злая вьюга
готовит проигравшим эшафот.

Но пролистай страниц еще с десяток –
туда, где снег лучом весны согрет,
увидишь, что знакомый отпечаток
теряется в ничтожности сует.

Иль то мираж? Сильна ж самоотдача,
что тащит в пекло следом за весной
команду букв, составивших «удача»,
и ты средь них натянутой струной.

Но есть ли автор у великой книги,
иль сами буквы сходятся в слова,
сулящие спокойствие, интриги,
каскад удач, несчастий жернова?

Вопрос опять возникнул хаотично,
по воле букв, образовавших строй,
но не найдя ответа, как обычно
переродился в слово «перегной»