Мои Учителя. Часть 4. Сцена

Мой триумф в мои 17... А вот было... Было! Я тогда училась в ленинградском музыкальном училище... и вроде не было открытого антисемитизма, но я его чувствовала... спинным мозгом чувствовала от некоторых учителей и сокурсников.
У меня была мечта... я хотела на сцену! Кстати сказать, на сцене я бывала и не раз... Участвовала в нескольких фортепианных конкурсах и как-то обычно занимала вторые места.
Один только хор в 90 человек чего стоил! Чаще - было красивое полнозвучное Tutti, но иногда наш руководитель хора, Семён Наумович, ставил состав из 4 человека впереди хора и мы пели какой-то отрывок произведения соло-квартетом. Почти в каждом произведении я была частью этого квартета.
Руководитель нашего хора часто выбирал классику на латыни. Зная, что я пишу стихи, давал мне отдельные слова произведения, переведённые на русский язык и я делала поэтический перевод так, как я чувствовала произведение. Наши эмоции по поводу содержания чаще всего совпадали... Я видела в нём старшего товарища, могла поделиться своим сокровенным, своими мечтами... Однажды я сказала ему, что мечтаю стоять на сцене! - Как Вы это видите? - спросил он (да, все учителя называли своих учеников на Вы! До конца обучения. И я рассказала!
-Я вижу, как я стою на сцене почти в темноте и только луч прожектора освещает мои белые руки... руки отражают эмоции, бушующие внутри... в глубине сердца... я читаю “Песню о Буревестнике”... Да, это было моим любимым произведением в мои 17 лет...
Семён Наумович обещал в первый же праздник, на первом же концерте поставить мне этот номер, исполнить мою мечту.
И вот я стою на сцене, а в актовом зале собралось очень много людей... На мне длинная узкая чёрная юбка и чёрная водолазка... копна длинных волос, тяжёлыми волнами падающая на плечи... туфельки - лодочки на высокой шпильке... немного подкрашенные ресницы... И духи. Настоящие духи фабрики Северное Сияние “Звёздная Ночь”.
Я чувствовала себя актрисой... я чувствовала себя богиней на эти несколько минут. Объявили меня и “Песню о Буревестнике”... я услышала смешки в зале... ну кто не переделывал эту Песнь на смешной и пошловатый лад? Но погас свет, прожектор осветил моё лицо, я дождалась тишины и... Я не видела и не слышала ни себя, ни людей в зале... Я была там... над седой равниной моря...
Вернулась в себя я только тогда, когда услышала дикий шум... оказалось, что апплодисменты гремели (как мне казалось, на весь мир)... в висках стучало и я вся горела... до щёк и ушей дотронуться было невозможно... они полыхали огнём!.. А потом...
А потом шёл мягкий волшебный снег... и мы стояли со взрослым уставшим человеком, который тоже чувствовал антисемитизм из всех уголков нашего музыкального училища... но он был одухотворённым, и совершенно гениальным руководителем хора... и болтали, и взахлёб читали стихи, пропуская трамвай за трамваем... Но мне нужно было возвращаться домой... Конечно мне не хотелось расставаться с Ним, для меня тогда – Богом от искусства. Он робко взял мою руку в свою и поцеловал. Справившись с замешательством, он грустно улыбнулся и сказал: “Это Ваше счастье, что я имею право поцеловать только Вашу руку”...

 Максим Горький. Песня о Буревестнике.

Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный. То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы. В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике. Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей. И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает. Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах... Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем! Всё мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому. Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады. Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает. Вот он носится, как демон, — гордый, черный демон бури, — и смеется, и рыдает... Он над тучами смеется, он от радости рыдает! В гневе грома, — чуткий демон, — он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, — нет, не скроют! Ветер воет... Гром грохочет... Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний. — Буря! Скоро грянет буря! Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы: — Пусть сильнее грянет буря!..