И юный... Гайдар впереди!

Гайдар - один из самых моих любимейших писателей.
По степени простоты построения фраз, по многослойной и неброской опоэтизации будничных житейских коллизий, по каким-то волшебным и пряным , сладко и больно покалывающим "иголочкам" авторского насилия над читательским воображением, аллюзиям и по глубоко упрятанной нежной растерянности аритмично бьющегося сердца  - ему не было и нет равных в сонме престидижитаторов слова.

...один из престраннейших его текстов: "Судьба барабанщика".

И вот я читаю: "Вдруг знакомый протяжный вой донесся из глубины двора через форточку. Это уныло кричал старьевщик"...

-Алтэ захЕн, алтэ захЕн, - вот они первые заунывно - пронзительные нотки в голосе, благодаря которым я постигал легитимность своего существования в Эрец Исраэль по приезде.
Да-да,  именно на искажённом донельзя идише, но не на иврите, арабы и сегодня, спустя 70-ят с лишним лет с момента образования государства Израиль, кричат всё так же громко, требовательно, зло и функционально...

"Я вскочил и распахнул окно. Во дворе, кроме маленьких ребятишек, никого не было. Молча поманил я рукой старьевщика, и, пока он отыскивал вход, пока поднимался, я озирался по сторонам, прикидывал, что бы это такое ему продать.

Вон старые брюки. Вон куртка – локоть порван.
Вон рубашка – все равно рукава мне коротки. Футбольный мяч! Наплевать… теперь не до игры. Я свалил все в одну кучу, вытер слезы и кинулся на звонок.

Вошел старьевщик. Цепкими руками он ловко перерыл всю кучу, равнодушно и вяло окинул её глазами и не глядя на меня произнёс: "Шесть рублей"...

...вот уже 21-ый век исподволь, но властно вступил в свои права и просвещённое человечество мечется между Сциллой растерянности, страхов и комплексов и Харибдой пандемии ковида, между глобальным потеплением на планете и локальной хОлодностью  и безразличием друг к другу , между сократовским умом и платоновской мощью формальной логики, между пугающей глубиной музыки Вагнера и невесомой , завораживающей лёгкостью и волшебством опусов Моцарта, между шекспировскими страстями и гофмановскими романтическими видениями, между ночами Кабирии и бледными, худосочными рассветами кафкаскианского сюра, кровавым мясом узувеченной плоти духа Сутина и великолепием золотого сияния роскоши шагреневой кожи  Веласкеса, между бесстыдством и дьяволиадой Достоевского и угрюмым реализмом Толстого, желчнным цинизмом Лермонтова и беспределом обворожительной цветаевской нежности, а четвёртое поколение арабских старьёвщиков в Эрец Исраэль, всё также яростно, нетерпеливо, но уже с оттенком обречённости выкрикивает извечные слова: "Алтэ захен".

*Алтэ захен - старые вещи (идиш)