Ад - это другие люди

 
 Поль Сартр «Ад – это другие люди»
               
       ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ЭССЕ-ЭТЮД НА ТЕМУ:               
                КАК Я ПОБЫВАЛ В АДУ

    Высказывание Поль Сартра звучит претенциозно. Искусство  предполагает единство формы и содержания, - так говорят знатоки. Но не жонглирование ли это словами и голая форма.
    Сартр сказал так, переночевав в тесноте с сотней китайцев.  Потом написал пьесу, придав словам, ставшим известным многим, другой смысл. Мол, меня неправильно поняли… 
    Сартр пояснил, что, по его мнению, наше самосознание скрывается в других, и если они плохо относятся к нам, и мы зависим от них, то находимся в аду. Почему-то на ум приходит библейское: «…враги человеку домашние его…» Вот так-то!  Кстати, добавлю от себя: - Настоящего Ада (в Загробном Мире) не существует - я писал об этом, приводя источник. Мы его создаем сами!
     Как известно, люди в основном зациклены на самих себе. Часто считают себя любимых чуть ли не «пупом Земли».
     Наши диалоги с самим собой - наши внутренние диалоги? Они подводят к тому, что мы почти всегда правы. Другой вопрос – согласны ли с нами другие? Разве на похоронах, при поминальной речи…
    Однажды я понял, - излишнее самомнение не стоит выеденного яйца, но надо помнить: Честь превыше всего! У  достойных людей она всегда ценилась выше жизни, особенно у дворян, а японские самураи делали харакири, запятнав её.
    Есть поговорка: «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Автор высказывания, английский писатель Сэмюель Джонсон, сказал понятнее: «Ад вымощен добрыми намерениями». Вывод: задумал доброе дело – доводи  до конца.
   Однажды я хотел сделать доброе дело, но не сделал. Поэтому, если судить по Джонсону, - палубу Ада скрепила еще одна дощечка. А по Полю Сартру - я оказался в  аду.  Увидев свое отражение в других, заглянув в свою сущность, я усомнился, что представляю что-то достойное. Скорее - нечто ужасное. Не говоря уже о чести и достоинстве, которые были растоптаны. Поистине прав Соломон, который сказал: «Многие знания – многие печали».
    Все началось с пустячка. Соседка (в Магадане) сказала, что ночью её хомячка сбежала с клетки. Что еле нашла и поместила на место. Мол, жаль, что сама никуда не ходит, не то предложила бы зверька кому-нибудь в подарок.
    - Возможно, есть живой уголок в школе, что напротив нашего дома. Сходить и узнать? - спросил я её. Но она сказала, что это очень плохая школа, и вряд ли там есть живой уголок. Там очень нехороший коллектив, - добавила соседка.
       Я пытался убедить её в том, что она неправа. Весь персонал школы не может быть нехорошим. Учителям нелегко в любой школе. Всегда есть отрицательные эмоции: зависть школьников друг к другу и прочее. Встречаются учителя-селекционеры, сажающие неуспевающего ученика рядом с отличникам, забывая известное: «дурак думкой богатеет».
     Я сказал, что был в этой школе и все были очень вежливы. Даже подписал завучу школы свою книгу «Путь в Небо».         
     Вспомнил симпатичную и интеллигентную женщину. Я сказал ей, что в книге есть эпатажные моменты. Что, при описании любовных сцен, брал пример с Харуки Мураками.  Современный японский писатель пишет об интиме с подробностями, порой шокирующими. Но его, ещё при жизни, признали классиком.
     Мол, меня, по сравнению с японцем, пожалуй, можно назвать скромным. Но все поставлено с ног на голову. На некоторые подробности особенно болезненно реагируют те, кто, по какой-то причине, зациклены на интиме. Ханжество - это показная ранимость, возможно, и слабость. Таких людей можно сравнить с Ахиллом, с уязвимой пятой.
     Совсем недавно я написал рассказ и зачитал его своему хорошему знакомому (почти другу) магаданскому архиепископу владыке Иоанну. Вышел из собора и зашел в микроавтобус. Он был набит битком, но маленькая девочка Ксения уступила мне место. Я написал о ней стихотворение, съездил в замечательную 24-ю школу, вручил  стих девочке, учительнице и завучу школы. Все благодарили.
    Соседку я не послушался и пошел в школу, чтобы выяснить насчет хомячка, и подумал:  «возможно, и об этой школе тоже сочиню  стихотворение, и даже музыку к нему». У меня уже был такой опыт.
    Школа выглядела неплохо. На фасадной части, на фронтоне надстройки, надпись: Учиться. Учиться…  В. И. Ленин. Но внутри невзрачный интерьер, как в забегаловке дешевой пиццерий.
    Живого уголка в школе не оказалось. Об этом мне сказала одна из женщин в гардеробной. Но вопрос о хомячке был уже не главным. Мои мысли были о песне с музыкой и словами, которая бы славила школу, которую постоянно вижу из окна своей комнаты. Вспомнив о доброжелательной и обаятельной женщине, -завуче школы, я спросил о ней. Что хочу с ней поговорить.
    Вдруг из гардеробной потянуло холодком, с примесью чего-то весьма неприятного. Предпосылки были и раньше - меня  рассматривали не очень дружелюбно. Но я не придал этому значения. Мало ли что. Но тут вперед выступила одна из женщин, и, глядя неприязненно, сказала, что пустить меня в школу они не могут, так как завуч занята, у нее совещание. А оно будет  продолжительным, и ждать не надо, все равно не дождусь...
    Я удивился – ведь в прошлый раз была схожая ситуация, но мне разрешили пройтись по школе, поговорить и прочее.
     Нет, так нет. Я был готов повернуться и уйти, но тут женщина положила руку мне на плечо, с явным намерением подтолкнуть к выходу, выпроводить как нашкодившего школьника.
     Сложное чувство. То же, если бы плюнула в лицо. Я брезгливо, движением плеча, сбросил руку и хотел уйти без  выпроваживания, но она мгновенно дотянулась снова. Меня охватила дрожь. Чтобы урезонить женщину я сказал, что уже встречался с завучем школы и даже подписал ей свою книгу.
    - Знаем, знаем о вашей книге! - сказала женщина, глядя уже злобно.
    «Откуда о ней знает женщина из гардеробной? – мелькнуло в сознании. Не означает ли это, что меня запретили пускать в школу?  Не может быть! Возможно, она соврала?
     Я сказал резко: - Не трогайте мое плечо!
     С неудовольствием, как будто её лишают чего-то ценного, женщина со словами: «Ничего я не трогаю!» - убрала руку.
     Своей соседке о посещении школы я не сказал. Казалось так и слышу: «Что я вам говорила?!» И осадок в сознании – неприятная муторность. Если что-то не так, мы привыкли винить в этом не себя - порок присущий многим и не каждый способен преодолеть это.
    И неожиданно я подумал: «Возможно, Поль Сартр  прав, и мы, по правде, как в зеркале, видим себя в других».
    Да, размышлял  я, – что бы мы ни мнили о себе, порой полезно скидывать завесу самообмана, и критически посмотреть на себя, и судить по тому, как относятся к тебе другие.
      Снова вгляделся я в зеркало - и сделал вывод:  «Дело не в школе и гардеробщицах - вина на мне самом!» И сразу мысль: «Как трудно осудить самого себя!». 
     -«Что бы сказал обо мне японец, с которым дружил четверть века назад, в Амурской области?» – подумал я.    Поразмыслив, пришел к выводу, что он сказал бы: - Настоящий самурай сделал бы сеппуку (харакири), а лучший друг снес бы ему мечом голову, чтобы долго не терпел боль!
      Меч-катана у меня есть, - висит на стене в комнате, но он сувенирный.  Друга  нет. Засомневавшись в необходимости столь крутых мер, позвонил знакомой Светлане, и объяснил затруднение.
     Все поняв, она сказала: - Не бери в голову! Ты уже сделал себе харакири, написав рассказ. Я лично отношусь к тебе с некоторой иронией, но не так плохо, чтобы отразившись от меня, ты задумал покончить с собой...
      Я обрадовался её словам. Мне дарили жизнь. За добро я привык отвечать добром, если есть чем ответить. В состоянии эйфории, вспомнив цитату Сартра «Ад – это другие», и сочиняя на ходу, я немедленно зачитал Светлане коротенький стих, сказав, что экспромт посвящаю ей:
 

          СВЕТЛАНЕ Ш.

  Распят – высок мой Крест,
  Вокруг не лица – Ад!
  Но знаю точно – Ада нет,
  Забвенье есть…  и Свет!

  Достойных всех не счесть,
  Они оставят след.
  У них и кредо есть
- На первом месте Честь!