Сорок дней

        (Лирическая повесть).
             
                ЧАСТЬ 1.

И не хотелось в это утро
Из спальни в слякотную мглу,
Как всем невольникам уюта,
Но выпил кофе и иду,
Прикрыв лицо от снежной крошки
И, просыпаясь понемножку,
Стального разогреть коня,
Слегка студентку ту браня.
И что за встреча утром ранним,
Но от бесовских девы форм
В душе непроходящий шторм
И отказаться трудно крайне,
На что и был ее расчет,
А я как будто бы не в счет.

Застенчива и шаловлива,
Как это вместе в ней одной?
То загрустит, то вдруг игрива
И взгляд заманчивый такой,
Что даже я, в свои-то лета,
Разумного не дам ответа
Зачем мне это баловство,
А может чье-то колдовство?
Взамен пробелов в обучении
Иной экзамен в мастерстве
В постели сдать готова мне,
И не спросив иного мнения,
Назначила и день, и час,
Где Эрос позабавит нас.

Смирившись с взбалмошным капризом,
Как и с погодой в феврале,
Явившей вечные сюрпризы,
Гоню по мокрому шоссе.
Мотор ревет и стрелка скачет,
Подходит к сотне, не иначе,
И поворот какой крутой.
Но что же это? – боже мой!
Я словно в бездну провалился
И ничего не ощущаю,
Меня зовут – я понимаю,
Но мой язык, как отвалился,
Ответить сил уже и нет
И только белый, белый свет…

Так что ж за благодать такая,
Неужто я уже в раю?
Как будто я во сне летаю,
Но то не сон и наяву
Такое вряд ли бы случилось,
И сердце бы вовсю забилось,
Но нет – спокойствие во всем,
Как будто только что рожден.
Откуда тут и почему
Вокруг меня лишь белый свет?
И чудный ангельский сонет
Приятен слуху моему,
Что зазвучал как будто свыше,
Негромко так, что еле слышишь.

И вот мелодия пропала,
А вместе с ней исчез эдем,
Иные звуки слышно стало
И свет не белый между тем:
«Здесь не поможет и Всевышний,
Он умер, труп уже остывший,
Довольно поздно привезли,
Халат испачкал лишь в крови», -
О ком все это говорится,
Печалясь все по пустякам?
Халат испачкал, а ведь там…
И что вокруг меня творится?
Ведь я по воздуху плыву,
Плыву и словно не живу.

И тихо-тихо колокольчик,
Как погребальный перезвон,
Звенит в ушах и словно хочет
Уверить – это все не сон.
Я умер, – вот что это значит,
Отсчет минут обратно начат,
Где плюс на минус перейдет
И что-то ввысь меня ведет,
Но от земли не отпускает;
Так между небом и землей
Болтаться буду сам не свой,
Пока лимит мой не растает…
И это все – душой зовется,
С которой тело расстается.

Я мертв, однако еще мыслю,
Хоть это держит здесь в миру,
Уж не вдохнуть мне воздух чистый,
Не спать в нескошенном лугу.
Остались в прошлом расставания
И женщин, брошенных, рыдания,
Все было – будущего нет, -
Проклятый белый, белый свет!
А Там хватило ль негатива
В расцвете лет меня карать?
И глас боится Он подать,
Ответ чтоб был не столь и лживым.
Ужель с небес ошибся Он,
И не за мной плывет Харон?

Но нет, отбросил все сомнения
В вопросе: быть или не быть,
Когда увидел без движения,
В надежде тщетной возродить,
Свое истерзанное тело,
С которым доктор – было дело,
Пытался что-то совершить…
Не суждено ему вновь быть
Пристанищем души моей, -
Уж и какой – не знаю, право:
Ни злой, ни доброй, ни лукавой,
Обычной, как у всех людей,
В которой радость, да и горе
Живут бок о бок в вечном споре.

Как странно это состояние,
Когда душа и тело врозь, 
Ни рук, не ног, но паче чаяния,
Осмыслить это удалось.
Душа теперь и мысль, и тело
И на нее легло всецело
И боль ушедших дней моих,
И грезы прочих дел мирских.
Забыты вечные стенания
По поводу и просто так,
Когда со смертью на большак
Души последние скитания
Выходят воле вопреки,
Как воды полые реки.

                ЧАСТЬ 2.

Еще с утра был жив-здоров,
Лелеял со студенткой встречу
И наломал, наверно, дров,
Спешил, но и никто не вечен…
Моя ли в том вина иль нет?
Теперь не важен тот ответ,
Что был записан в протоколе.
Увы, печальное застолье
Родным и близким предстоит,
И в скорбной веренице дней
О теле – не душе моей
Заботиться им надлежит.
Ну, а от прочих всех мучений
Господь избавил – на лечение

И тратиться им не придется,
Чему и рад, хоть и грешно,
Но ведь не сладко всем живется,
А тут к концу всё и пришло…
Смешно! – Что только я несу?
Плутать мне в сумрачном лесу
И предстоит незнамо сколько,
Но где тот лес? - узнать бы только,
Иль Данте воспаленный ум
Галлюцинировал в бреду?
Пожалуй, вскоре сам смогу
Узнать правдивость его дум,
Его картин остережения
На полпути в страну забвения.
 
Теперь незримый, бестелесный
Парю невидимой душой
Над тем, кем был и словом лестным
По мне прочтут за упокой.
Но то все позже – в день ли третий
Сыра земля меня приветит,
Пока ж, как знаю, что душе
Лишь сорок дней дано извне,
Чтоб напоследок насладиться
Еще раз утренней зарей;
О жизни о своей земной
Помыслить, молча и проститься
С кем бы хотелось в эти дни,
За тем ли оны нам даны?

И как бы жизнь не угасает,
Хотя бы в эти сорок дней,
Ни жив, ни мертв, а бог весть знает,
Кто я теперь в юдоли сей.
И дни те будут созерцанием,
Как лиц знакомых очертания
Преобразятся в одночас,
Лишь холм земли укроет нас.
Кода ж еще все лицемерие
Узреть у ближних нам дано
И в тягость ли кому оно?
Или по жизни, по поверью
С лица воды нам не испить
И с тем ли только грешным быть?

А лживость лиц едва ль во благо
Порывам искренним души,
Кому-то это может надо,
Уж сам себя спроси в тиши,
В своей душе-исповедальне
Без лжи, без мнимых оправданий
Устрой свой суд – пока земной.
Когда ж уйдешь в тот мир иной,
Найдется тот, кто пострашнее,
Кто все оценит, не простит,
А может соблаговолит
Тебя понять, на что имея
И право миловать-карать,
Но кто им будет – вот бы знать?
 
Пока же ложь на скорбных ликах
(Кривое зеркало их душ),
Увижу я, от глаз всех скрытый,
Не бог, не черт, но всемогущ
В те сорок дней, раз уж послали
Сей дар небесные скрижали,
Греха, пожалуй, в этом нет,
Не прогневлю сим белый свет.
Людских же душ все откровения
Доступны мне в сей скорбный день,
Хоть в церкви за меня не лень
И покреститься без стеснения,
Но это лишь в людской толпе,
С иным все чаще в голове.

С души чтоб сбросить камень грузный,
За пазуху его кладут,
Речами льстивыми натужно
«Друзья» без сожаления врут;
И трудно на сию уловку
Нам не попасться, – больно ловко
Словами стелется постель,
Но жестко спать, уж мне поверь.
В душе, проклятья посылая,
Прилюдно милы и добры,
Но это лишь до той поры,
Когда споткнешься ты, не зная,
Что ближний этого и ждет, 
А если надо – подтолкнет.

Вот хоть жене, хотя и бывшей,
Пристало у могилы быть.
Любила ли, а может свыше
Ниспослано меня забыть?
Но нет ее, как нет и прочих
На секс, на флирт весьма охочих,
О коих вспомнить мудрено.
Как позабытое кино
Те дни из памяти изъяты;
Отрывки лишь воспоминаний
О бурных встречах и лобзаниях
Все вспоминал еще когда-то…
Но молодые наши годы
Столь скоротечны, ведь природой
Весне отведен только миг,
Глядишь, а ты уже старик.

Женат один был раз – недолго,
И чем в тот раз ее пленил? –
Своею новенькою «Волгой»
Иль чем еще? – уж позабыл.
Но помню вечные скандалы,
Хоть летописные анналы
Об оных можно сочинять;
И понял: что-то ведь менять
По жизни этой мне придется.
Детей как не было и нет
На протяжении стольких лет,
Дай бог, спокойно разведется
Без всякой мерзкой суеты,
Без крика: «Виноват лишь ты!».

Ну бог с ней, - нет ее и нет,
Иные взору мне предстали,
Что, как и я, покинув свет,
У вырытых могил летали.
Одни кивком лишь обозначив
Свое присутствие, утратив
И свой как будто интерес
Ко мне, в преддверии небес
С немым вопросом: «Как все станет?».
Тревожно как-то «новичкам»
О том что будет с нами там,
Как сорок дней уже настанет.
Другие будто бы с почтением,
А может с неким сожалением

Рукой невидимой махнут.
Сосед, бывало, так с похмелья
Все мне махал, но только тут
Ни мне, ни им не до веселья,
Коль видишь гроб, а в нем себя,
В молчании таинство храня.
Засим сей скорбный ритуал
Окончен был – теперь все в зал
Напиться в волю да поесть,
Да с поминальными речами,
Слова те ихними б устами
При жизни б слышать в свою честь;
Но, видно, был их не достоин,
Пока в земле не упокоен. 

А лет едва ль всего с десяток
С моих промчится похорон,
Так и не вспомнят у оградок,
Кто здесь под камнем погребен.
Ну что, куда и чем заняться?
Те сорок дней уже как мчатся,
Всего осталось тридцать семь;
Дубов кладбищенская сень
Уже не манит, не зовет
Мое эфирное начало,
Где и могил уже немало,
Средь них моя и где мой род
Нашел себе упокоенье,
И я зарыт с их позволения.

                ЧАСТЬ 3.

Но что там? – это не видение,
Живой, похоже, человек
Моей могиле преклонение
Свершает и на сей ковчег
Цветы с любовью возлагает,
Глаза платочком утирает
И что-то шепчет про себя,
Наверно, Господа моля.
Я ближе, ближе подлетаю,
Чтоб все получше рассмотреть,
И не успеешь умереть,
Как тут уж те, кого не знаю:
Лет средних женщина в слезах,
Печаль сквозит в ее словах

И, видно, искренне скорбит,
Платочек в пальцах теребя.
Себя за что-то там бранит,
По ходу вспомнив и меня, -
Незлобно так, но проклинает;
С улыбкой что-то вспоминает
И слезы ангельским ручьем
Стекают на могильный холм.
Растерян я, спросить не в силах,
Что привело ее сюда?
Будь я живой, так без труда
Узнал бы все, но в миг сей льстило,
Что кто-то слезы по мне льет
И к доброй памяти зовет.

Она уходит – любопытство
Взыграло все узнать о ней;
Отбросив всякое бесстыдство,
Незримый средь простых людей,
Я следую завороженный,
Ее печалью пораженный,
В конце концов все разузнать,
А может и вину признать.
Ведь не напрасно же бранила,
Слезу горючую пустив,
Узнала, что уже не жив,
Цветы возложив на могилу.
Так, где, когда ее я видел
И чем невольно, но обидел?

В маршрутке посреди людей,
В личине духа иль фантома
Из мира мертвых и теней,
Спешу за ней и вот я дома
У той, что в памяти не вижу.
Своим присутствием не обижу,
Хлопот никак не принесу,
Ни есть, ни пить не попрошу,
Хоть гость незваный, но и тихий.
Вот тут на кресле притулюсь,
Прогнав нахлынувшую грусть
На ум пришедшим школьным стихом:
«Усталый взгляд; скользнула вон…
И недвижим остался он…».

С дороги наскоро умылась, -
Халат домашний ей к лицу,
При свете ламп преобразилась,
А я сижу чего-то жду.
Припомнив что-то, незнакомка
Меня по имени негромко
Все называла между тем…
Забыв о множестве проблем,
От коих все мы так зависим,
Достала пачку старых писем,
Включив убогонький торшер,
Читать их стала, улыбаясь,
И постепенно возвращаясь
В те дни, как будто бы курьер
Письмо лишь только передал,
А в нем банальный мадригал:

«Я вам пишу, чего же боле,
И нет уж ласк твоих во поле,
Один нетрезвый старшина,
Но скоро дембеля весна…», -

О, боже, слог какой знакомый…
Ведь я сей стих и сочинил
Для одноклассницы, для Томы,
И ей писал, хоть не любил.
На выпускном поцеловались,
Затем недолго и встречались,
Но до интима не дошло,
И время послужить пришло.
Два года в армию писала,
Я отвечал ей по привычке:
О третьей на погонах лычке,
Про то, что служба уж достала,
Не думая, что все всерьез,
И без иных полночных грез.

Себя считал неотразимым,
И только дембель наступил,
Свободой радостной гонимый,
Наверно, с месяц целый пил.
Ведь как там в песне той поется,
Что с языка тут так и рвется:
«И будем с вечера мы пить и до утра,
Утри слезу портянкой грязной старшина…».
Про Тому и забыл в запое…
Звонила мне, но недосуг:
«Ко мне зашел армейский друг», -
Иль что еще и все такое.
Пять лет учебы, стажировка,
Затем загранкомандировка.

Кто жил тогда понять лишь сможет:
Не всем дано так подфартить,
Знакомых зависть сердце гложет,
А тут в загранке годы жить.
Приемы, встречи, шмоток куча,
Везучий я, иль невезучий,
Но жил легко, не напрягаясь,
Начальству угодить стараясь.
Работ с десяток напечатал –
Не зря хлеб на чужбине ел,
Но хлеб тот сильно надоел,
И вот коллега мне сосватал
Сестру свою – я зам. декана,
И стерву ту всучил обманом.

Как раз пред той командировкой
Столкнулся с Томой на Тверской,
Ведь углядела же чертовка
И к ней отправились домой.
Вина купили для веселья
И я, томившись от безделья,
Был рад с ней время провести,
Хоть у родни не был в чести.
Но к счастью ль, к горю оказалось,
Она одна совсем осталась:
Несчастный случай, – что-то было,
Но Тома стала сиротой.
Про нашу дружбу стороной
Все как-то тему обходила,
Была немножечко пьяна,
А может просто весела.

А я набрался, как всегда,
Что говорил уж смутно помню,
Однако, подливал вина,
Чертей припомнив с преисподней,
Молол, молол все языком:
Про институт, про отчий дом,
Что скоро, мол, командировка
И напросился на ночевку.
Что было ночью – как в тумане:
То грудь ее в моей руке,
То жмется все она ко мне,
И помню утро было ранним,
Когда немного протрезвев,
Я вспомнил и про свой отъезд.

Простились мило у порога,
И помню тот щенячий взгляд,
С которым эта недотрога
Смотрела молча, но назад
Вернуться к ней и не просила.
Взгляд отвела и через силу
Входную все ж открыла дверь.
И я сквозь годы, уж поверь,
Тот взгляд все вижу и уверен,
В ее лицо взглянув сейчас,
Узнаю вновь тот трепет глаз,
Но счастья миг, увы, утерян.
Ни ей, ни мне все не вернуть,
А мой земной закончен путь.

Тут из комода бережливо
Достала фото под стеклом,
Протерла пыль довольно живо,
И вновь, слезу смахнув платком,
Поставила на видном месте.
Кто ж удостоен этой чести? -
Меня волнует сей вопрос,
Взглянул, и будто в кресло врос,
Себя увидев в изумлении,
Чего никак не ожидал.
Простую фотку ей прислал
С армейских будней и учений,
Где был в тельняшку облачен
И ею снимок сбережен.

Она меня поцеловала,
Ну не меня, а снимок тот,
Пред ним немного постояла,
А я, незримый идиот,
Летал в бессмысленном молчании
И только в данном состоянии
Мог находиться перед ней,
Подругой прежних моих дней.
Любила, значит, все те годы,
А я, законченный дурак,
К ней относился просто так,
Как к смене обуви к погоде.
Бывает все-таки любовь,
Что через годы вновь и вновь

Незримым пламенем пылает.
А может Тома однолюб? 
И скорбный день напоминает
Прикосновение милых губ
И счастья миг, что через лета
Несет с собой частицу света,
Потемки будней освещая,
За годы все не угасая. 
За что ж любить меня изволишь?
И у самой ответа нет,
Уж так устроен белый свет,
Что чувств своих и не прогонишь,
И рада, вроде бы, забыть,
Но продолжаешь все ж любить.

Душа людей – все сплошь потемки,
Не вольны ею управлять,
Быть может только лишь потомки
Нам смогут что-то рассказать.
Пока ж научною основой
Внушают со статьей бредовой,
Что чувства – химии дурман,
Любовь – реакции обман,
И много прочей болтовни
Мужей ученых в наши дни.
Любовь, как таинство – священна,
И с появлением на свет
Нам всем дано, а может нет
Любить других самозабвенно;
О том Господь Небесный знает,
Но чьи-то чувства отмирают.

Так вот в чей дом душа моя
На встречу с прошлым прилетела,
Всю жизнь любила и ждала,
А потревожить не хотела.
Наверно знала где я, что,
Но встретиться не суждено
По личным, может быть, мотивам;
А, может быть, супругом милым
Запрет наложен на свидания?
Но нет, похоже, что одна,
Ну, может быть, разведена,
Но мне-то, мне нет оправдания:
О ней не вспомнил, не звонил,
Себя лишь только и любил.   

                ЧАСТЬ 4.
 
Отвлекся я в сих размышлениях,
Наивно думать задремал,
И диалог сей, к сожалению,
Я не сначала услыхал:
«Опять над фото загрустила…
Ну было что-то, было, было,
Зачем же память ворошить,
И слезы горькие тут лить?
Когда же это прекратится?
Где мой отец? – его уж нет,
Один лишь старенький портрет.
Ну не судьба ему жениться,
Тебя супругою назвать
И на руках меня держать…
Будь проклят горный тот Непал,
Что мужа у тебя отнял!

Не он мертвец, а ты мертва,
Себя давно похоронила,
Всю жизнь одна, одна, одна,
Ну, ладно, память сохранила…
Ну нет его среди живых,
А ты жива, но на иных
Мужчин и вовсе не смотрела.
Не знаю, может не права,
И не в укор мои слова,
Но получи чего хотела:
Одна остаток своих дней
Лишь с грустью проведешь своей».

И не сказать, что я опешил,
(В моем ли виде рассуждать),
Да, грешен был, по жизни грешен,
Но тут не знаю, что сказать.
Отец ведь я и дочь моя,
Хоть дом не мой и не семья,
Но ближе нет мне никого,
Но что же следует с того?
Я мертв и Тому не обнять,
И дочь свою не приголубить,
И даже через год что будет
Со смертью клятой не узнать.
Ну что ж, что сеешь, то и жнешь,
И смерть встречаешь, как живешь.

Смотрела дочери в глаза
Подруга юных моих дней,
Слеза, слеза, опять слеза
И молвит с болью матерей: 
«Меня не вправе ты корить
Кого любить и как мне жить.
Быть может счастье я свое
И променяла на него,
Чтоб жил, работал заграницей,
Достиг положенных вершин.
Узнала, что он не один, -
Женился на одной девице.
Мешать не стала, что в том толк,
Ну а про свой отцовский долг
Он и не знал – я так хотела,
И до сего тебе нет дела».

«О чем ты, мама, он скончался,
Когда и я не родилась!
Неужто он от нас скрывался,
Скажи мне, мама, не таясь?», -
«Да нет, сама я так решила,
Ему я даже не звонила,
Не сообщила я ему,
Сама не знаю почему.
Наверно знала, что не любит,
А без любви не жизнь, а так,
Ну будет лишний нам пятак,
Что правосудие присудит.
О том ли, дочка, сожалеть,
Тебе взрослеть, а мне стареть.

Вам встретиться не суждено,
Прости, что скрыла от тебя,
Уж так судьбою мне дано
Всю жизнь прожить его любя.
Отец погиб твой в катастрофе,
Любимец кафедры – философ,
Сегодня только схоронили,
И я цветы к его могиле
В слезах горючих принесла.
Всю жизнь его я как бы рядом,
На лекциях боялась взглядом
С ним встретиться и нет числа
Моих прогулок за ним тайно.
Иной раз просто от отчаяния

Хотелось крикнуть: «Это я!», -
Но он опять с какой-то дивой
Проходит словно сквозь меня,
Не столь желанной и красивой.
Ну что поделать? – знать, судьба…
Зато мне бог послал тебя».
Как грустно было мне все слушать,
И не могу заткнуть я уши,
А правду слышать нам – мучение,
Но и полезно иногда:
Пусть стыдно будет – не беда,
Чуть-чуть убавит самомнения,
Глядишь, хоть что-нибудь поймешь,
И негодяем не умрешь.

Но мне уж поздно убиваться,
Когда я есть незримый дух,
При жизни надо исправляться
И чаще признаваться вслух
В своих пробелах воспитания
И к окружающим внимания
Немного больше проявлять,
Да эго меньше ублажать.
Судьба смеялась надо мною,
Направив на неверный путь,
Всю жизнь прожил я как-нибудь,
Пройдя от счастья стороною,
Где были эти две души,
Что плачут здесь сейчас в тиши,
Которым вольно иль невольно
По жизни сделал очень больно…

                ЧАСТЬ 5.

Мы часто где-то пропадаем
В погоне за своей мечтой,
Родных и близких забываем,
Любуясь в зеркале собой;
А стоит только оглянуться
И окончательно проснуться,
Как ясно станет: где, когда
Твоя заблудшая душа 
Свои тревоги успокоит.
Не для того ли в отчий дом,
Чтобы печалясь о былом,
В конце концов вернуться стоит,
Где столько нежности и ласки,
Непрошенной, как в детской сказке?

Остаток дней своих земных
По воле свыше, надо думать,
Провел всецело среди них,
И не боясь наделать шума,
Незримо их сопровождал.
И здесь лишь только осознал,
Чего лишен был эти годы
В оковах призрачной свободы,
Кичился коей тут и там.
Порой над другом насмехаясь,
Все уколоть больней стараясь,
С намеком на замужних дам,
Спешил к очередной студентке,
Чья грудь высока, а коленки…

Да что там, - здесь же тишина,
Скрип половиц не раздражает,
А за окном уже весна,
Весна, и снег последний тает.
Закончены дела по дому
Хозяйкой милой, вот и Тома
Присела с книгой отдохнуть,
Над коей может и вздремнуть
Не грех порою, что бывает.
Не счастье ли, хотя б так просто,
Присутствовать незримо гостем,
Где про тебя никто не знает,
Не гонит прочь, а есть за что,
Но это все, что мне дано:

Взирать на жизнь родного дома;
Родного, - ближе уже нет,
Хоть с ним едва-едва знаком я,
Но кем-то выписан билет
К моей последней остановке,
И ни одной какой уловки,
Чтоб отдалить тот страшный день,
Уйду, как вслед за солнцем тень.
Уйду ни с кем не попрощавшись
В неведомый доселе мир,
И на какой загробный пир
Я попаду, где уж собравшись,
Нечистой адской твари сонм
Готовит грешнику свой дом? 

А что ж ты ждал, коль жизнь мирскую
Провел, греша из года в год?
И божью заповедь благую
Перевернул, наоборот:
Прелюбодейством занимался,
С гордыней вечно обнимался,
Обжорство, гнев, да лень с унынием –
Все то лежит в твоей корзине.
Вот только в зависти людской,
Да в алчности не укорить,
Кого за то благодарить
Узнаю в день сороковой.
Там все счета мне предоставят
И каяться в грехах заставят.
 
Ничем помочь я им не силах
Тупой незримый созерцатель,
Любовь, зарытую в могилу,
Не воскресит и наш создатель.
Не видел я как дочь росла,
Как Рита в первый класс пошла,
И в праздной веренице дней
Смеялся над судьбой своей.
Да… Что имеем не храним,
А потерявши плачем,
Со смертью только, не иначе,
Осмыслить это поспешим.
Чего же, впрочем, еще ждать,
Когда себя нам не понять?

Не понимаем и зачем
Нам жизнь мирская здесь дана,
За чередой своих проблем
Не видим прелесть бытия.
Своим порокам мы послушны,
К чужим довольно равнодушны,
Коль нас никак не задевает,
За что судьба и покарает.
И в этой ипостаси новой
Душе не стоит и метаться,
Несложно будет догадаться
Какой приют ей уготован:
Лишь царство божье там, да ад
И всяко должно нам принять.

Так день за днем и пролетели,
Где обитали мать и дочь,
И эти мысли одолели,
И гнать бы их я был не прочь,
Но что еще мне остается,
Когда душе никак неймется,
Но зримый облик не вернуть,
И прикоснуться хоть чуть-чуть
До милых губ и милых глаз
Уже, увы, не суждено.
Вот и сижу, смотря в окно,
Считая дни и каждый час,
Что кем-то даже после смерти
Дарованы в земной сей тверди.

А может это в наказание
Моя душа сейчас вот тут?
Ее посмертные терзания
К пустым раскаяниям ведут…
Как и пустая жизнь, что прожил,
Нечасто совесть я тревожил,
И чувства таяли как дым,
А мог быть счастлив и любим.
Над этим все я размышляю
В последние те сорок дней,
Любуясь дочерью своей,
О коей мало чего знаю…
И не узнаю никогда,
Такая уж моя судьба.

И день пришел сороковой,
Последний день земной юдоли,
Для душ усопших роковой,
Где все подвластно Его воле:
Кому-то в рай, кому-то в ад,
Кто праведник, кто виноват
На судном дне все разрешится;
И часто белой голубицей
Душа в свой дом и залетает
Через открытое окно,
Крылом побьется о стекло,
Прощается и всех прощает,
А может манит за собой
Туда, где вечный нам покой.
       

А воды Стикса уже плещут
Волнами черными о брег,
И взгляд паромщика зловещий,
Чтоб устрашился человек
Пред царством мертвых, где обитель
На веки вечные всем нам,
И где Харону оплатите
Провоз к тем мертвым берегам.
Весло бесшумно рассекает,
Как раскаленную смолу
Речную воду – и не знаю,
Что я на бреге том найду.
Харон молчит и ни намеком
Душе не в праве помогать,
Сюда пришедшую по срокам,
А может раньше – как сказать.
Уж сколько душ за все те годы
Седой паромщик перевез,
Он не считал, но Стикса воды
Куда как меньше моря слез.
И мой черед не за горами,
Последний взгляд на мир, а там
Харон гребет уже веслами
И с ним к пустынным берегам.
Ну что ж, плыву по воле рока,
Наверно, жаль, что раньше срока…



                К О Н Е Ц.