Пятница

Розовой кожицей ранка затянется –
и устаканится, думаешь, всё.
Слава те, пятница - горькая пьяница
снова тебя в подворотню несёт,
чтоб разложить там на чьей-то газете
хлеба кусок и остатки бычка.
Вздрогнешь, по первой – за мир на планете,
и по второй – за себя, дурачка.
Проще становишься: тянутся птицы –
стаей, за пазуху, словно на юг.
Кошки, собаки и прочие лица
лезут в карманы, и значит - каюк
старой фуфайке. И, стало быть, – иго
всех приходящих монголо-татар.
Двор, заболев по зиме витилиго,
шумно вдыхает картофельный  пар
редких сараев. Давай-ка по третьей,
чижиков пыжик – скорее возьми
в лапку стакан: не за мир на планете –
шире и глубже – за мирвовсёмми…
Вот незадача: вдруг взвоешь от боли –
кожицу с раны твоей мелкотня
тянет, клюёт. «Очумели вы, что ли?
Дырка, глядите, в боку
у меня!» -
им напоследок, красиво пробулькав,
мол, был бы жив,
то стране бы…
угля…
Кто-то тебя подберёт, как в свистульку
дунув легко
развлечения для.

И зазвучишь ты - налево, направо.
И задрожав, тополино-ветвист,
двор усмехнётся: ему лишь забава
твой хулиганистый
пятничный
свист.