Зап. из ж. М. Шиншилова, ч. 2, оп. 1 Возвращение М

     Долго ли, коротко ли отсутствовал наш герой, покинув кофейню "Кофейня" и в целом уездный город "Т", неизвестно, однако намедни перед полуднем он был обнаружен зеваками на прежнем месте, с которого, собственно, и откланялся.
     Модест Шиншилов, действительный член Его Императорскаго Величества тайного общества Всемирно известных поэтов, сидел за столиком у окна кофейни "Кофейня" и, вопреки обыкновению, громко чавкал.
     Примерно так могла бы начаться вторая часть повествования о провинциальном поэте Шиншилове, а, впрочем, она уже и так началась безо всякого на то стороннего соизволения.
     Любезный читатель наш, конечно, вправе спросить, а не бросит ли сей негедлый автор свою вторую часть (или второй том, как утверждает издатель) в буржуйку, установленную в гараже данного автора, и да не постигнет ли его участь второго тома некогда нашумевшего произведения всемирно известного автора?
     Ответим здесь же, сразу. Причём ответ наш будет ярким, сочным и понятным даже хозяину коровы Лыски Ивану, проживающему на набережной и всегда норовящему сцепиться в жарких дискуссиях со своей супругой. Пока последняя ищет... то ли тряпку, то ли скалку — ну, чтобы до Ивана быстрей дошёл наш ответ, — выпалим незамедлительно: "Нет!"
     Никаких рукописей ни в какую буржуйку автор бросать не собирается. И на это у него есть ПЯТЬ ПРИЧИН. Три последние оставим в покое, а о первых скажем, не взирая на читателя. Загибайте большой палец — буржуйки в авторском гараже до сих пор не было и пока не предвидится. Загибайте указательный — само желание что-либо предать огню из написанного у него отсутствовало. Напрочь.
     Поэтому мы с любезным читателем нашим можем вернуться в кофейню "Кофейня" к столику у окна.
     Действительно, за ним сидел и что-то вкушал наш герой. Бросалось, по меньшей мере, в левый глаз, что Модест Шиншилов слегка изменился: во-первых, голова его была вся выбрита — отсутствовала растительность не только на лице, но и на темечке с потылицей.  Накрахмаленные углы белоснежного воротника обрамляли тёмный неширокий галстук, поверх золотистого в блёстках жилета был надет ладно скроенный пиджак с кожаными лацканами и такими же налокотниками. Рядом на стуле лежал фетровый котелок с чёрной атласной лентой вокруг да стояла известная трость с надписью почему-то по-румынски "Не забудь меня".
     И да, Модест Шиншилов чавкал. Громко. А дело было в том, что ему принесли в глубокой отороченной голубой каёмкой тарелке с дымящейся томлёной картошкой и утиной грудкой с черносливом и моченой клюквой котлеты из свежайшей, только что выловленной сомятины. По рассказу руководителя заведения, сом был любимого размера и веса Шиншилова — ровно девяносто пять сантиметров и шесть килограммов. Видимо, поэтому, несмотря на почти заполненную посетителями кофейню, герой наш чавкал и, прости господи, изредка икал. "А как тут не икнёшь", — спросит иной сведущий читатель, — "когда между котлетами приходится пропустить одну-другую рюмку "Смирновской"?" Да и то, не поджидать же друга своего, также провинциального поэта из тайной Всемирной поэтической организации Авеля Перепряхина насухую?
     Тем более, что последнему добираться со своей окраины в центр к "Кофейне" было непросто: надобно было вначале проехать на самобеглой керосиновой коляске с жёлтыми шашечками, а после, у Ильинской церкви, пересесть на конку четвёртого нумера.
     Итак, через некоторое время друзьям нашим надлежало встретиться. "Зачем же?" — спросите вы и будете правы, если, конечно, также откушаете пару-другую рюмок "Смирновской", а закусите их... э-э... да хоть солёными рыжиками, что ли...
     Встреча у наших друзей должна была произойти по следующему поводу: несколько лет тому поэты выпустили совместный сборник с крайне редким названием "Литера", куда вошли произведения вышеобъявленных авторов, потом  ещё, уже второй, выпуск. Оставался последний, третий. Но вот незадача: деньги уездного дворянства, выделенные Предводителем на данные цели, закончились — инфляция у нас сильна во все времена, как при царе-батюшке или при большевиках, так и в бесконечно новой истории — поэтому надобно было изыскивать иные ресурсы, обратясь ко всё тому же Предводителю. Авось, не прогонит.
     Предводитель не прогнал. И даже пообещал. Однако обещанного три года ждут. Этот срок подходил к концу уже сегодня, поэтому наша поэтическая парочка и собралась, встретившись, нанести визит в предводительский кабинет.
     — Модест, Модест, это я, — радостно выпалил Перепряхин от самого входа и, стремительно прихрамывая, подсел к шиншиловскому столику.
     — А-а, давай, старик, откушай со мной, — икнул Шиншилов и стал наливать "Смирновскую" в две рюмки, подзывая указательным пальцем человека.
     Через некоторое время человек принёс Перепряхину столовые приборы и чего-то там поесть, но без сомятины.
     — Сомятину-с всю оставшуюся забирают-с с собой, — негромко произнёс человек Перепряхину и кивнул на Шиншилова.
     Через некоторое время друзья, отобедав и водрузив на умудрённые поэзией головы котелки, вышли из кофейни.
     Пройтись до здания Земства, где размещался просторный кабинет Предводителя, они решили оба, ибо расстояние было небольшим.
     На дворе разыгралась осень, господа. Да-с. Глубокая осень. Редкая птица залетала теперь в сквер, по которому шли наши друзья. Редкие деревья изредка покачивали поредевшими кронами, словно понимая трудность, но необходимость визита поэтов к Предводителю. По небу в разных направлениях, словно свора бродячих собак, сновали грязноватые облака. Весь газон сквера был устлан охристыми листьями, некогда зелёными и с удовольствием трепетавшими от летнего ветерка на растущих то тут, то там деревьях. Оптиковолоконная линия Интернета, миновав магазин "Лаванда", устремлялась в здание Земства. Устремились туда и наши поэты.
     — Где ваши маски, господа? — высокохудожественно пророкотал швейцар у дверей. Выправка его напоминала военную, форма была безупречной, однако выражение лица скрывала медицинская маска, призванная сохранить здоровье его на допандемическом уровне.
     — А вот мы щас, — звонко ответил Шиншилов и выхватил из кармана пару масок.
     — А у меня и своя есть! — оптимистично поддакнул Перепряхин. — К тому же я не только дважды вакцинировался, но и дважды ревакцинировался.
     — Проходите, господа! — швейцар широко распахнул стеклянную входную дверь.
     Друзья вошли внутрь и стали подниматься по чугунной лестнице каслинского листья на второй этаж.
     Кабинет Предводителя был справа и по другую сторону от лестничной площадки. Войдя в приёмную, поэты сняли верхнюю одежду и уселись на мягкий кожаный диван. Веки Шиншилова стали смежаться сами собой.
     — Сколько? Три тысячи червонцев? Да ну что вы!!! — разобрал Шиншилов голос Предводителя. — Возьмите больше! Ну, конечно... Вот вам четыре, нет, пять тысяч.
     Предводитель полез в сейф и стал вытаскивать оттуда зелёные и красные пачки банкнот, туго перетянутые резинками, под которые были подсунуты бесформенные листки с буквами и цифрами, написанные химическим карандашом.
     — Вот теперь должно хватить! — это снова был Предводитель. — А если не хватит, я самолично добавлю, сколько надо. Не стесняйтесь, не стесняйтесь! Помогать талантам Отечества — священный долг наш, господа!
     И Предводитель заулыбался, смущённо наклонив седеющую голову долу.
     — Модест, Модест, проснись, нам надо к Предводителю, — с трудом разобрал один из наших героев голос друга.
     Шиншилов нехотя разлепил веки. Всё же "Смирновская" наряду с сомятиной способствовала не только правильному пищеварению, но и доброму сну.
     — А, а... я готов! — автоматически произнесли губы Шиншилова, и он поднялся. — Только, Авель, чур, ты сегодня будешь говорить, а я лучше помолчу...
     Кабинет Предводителя встретил поэтов ярким большим канделябром, тёмной тяжёлой мебелью из морёного дуба и резными стульями у двухтумбового письменного стола с зелёным сукном, на котором, наряду с кучей письменных принадлежностей, стоял ноутбук. Сидевший за столом Предводитель, вооружившись компьютерной мышкой, пытался сложить пасьянс "Паук".
     — Мы к вам по делу, Ваше Превосходительство, — начал Перепряхин, как и было уговорено. Но тут вдруг, без предупреждения, вступил проснувшийся Шиншилов, который вкратце, минут за сорок, обрисовал текущую проблему с возможными путями решения последней.
     — Ну что ж, господа, зайдите в декабре. Футбол к тому времени у нас закончится, а вы знаете, как за него радеет местный гласный губернской думы, попробуем его потрясти на предмет опубликования вашей книжки.
     — Большое спасибо, Ваше Превосходительство!
     — Большое спасибо!
     И Шиншилов с Перепряхиным стали устремляться к двери, почтительно кланяясь. Пройдя оную, Шиншилов шепнул приятелю: "Каждый раз такое говорит, а баба с возу уже три года как!"
     — Что ж поделать-то? И в декабре придём, — приглушённо отвечал Перепряхин.
     Выбравшись на волю, где хозяйничала поздняя осень, Шиншилов повернулся к другу.
     — Знаешь, Авель, вот тут у меня прекрасная сомятинка, а дома есть и что покрепче. Поехали ко мне!
     Уговорить Перепряхина было делом недолгим. Через минуту друзья, уже усевшись в карету, кричали извозчику:
     — Пошёл!
     — Пошёл!