Надысь я слушал Жебрака

Надысь я слушал, с интересом, Жебрака,
Повествовавшего, в «Прогулках по Москве»,
О наших замечательно академических театрах.
Невольно, вспомнил старый анекдот,
С седою, длинною бородкой.

Злые языки, как им положено, твердили,
Что укрупнили, слив постановленьем,
Малый с Художественным, и, тем создали
Мощный и сверхакадемический,
Театр Малохудожественный.

Ну, понятно, злым языкам,
Ведь, было надо поиздеваться,
Над вполне оправданным объединением
Захудалых, прозябающих колхозов,
Разумно сократив их руководство.

Сейчас-то, я уж и не помню, но,
Те же злые языки, вещали,
Что анекдот тот, в ход пустил,
Известный юморист – сатирик,
По совместительству, ещё и композитор, 
Благословенный, Никита Богословский.

Сам собою на язык чрезвычайно острый.
И, знаменитый тем, что, в своё время,
В подпитии изрядном, шутки ради,
Опечатал мякишем разжёванным,
И, орлом полтинника, квартиру приятеля.
К которому зашли слегка добавить.

Тот, в то время, был в командировке,
И, через пару дён приехав, 
Квартиру нашёл опечатанной.
 
Не чуя за собой грехов,
Не понимая, что случилось,
В ужасе, наложил в штанишки.

Попёрся он со страху, толи на Лубянку,
То ли в райком, то ли к прокурору.
Тем, весёлую компанию, насмешил невероятно.
Таков был Богословский, шутничок салонный.

Так что жилы у того приятеля,
Подвоха не ожидавшего, 
От смеха гомерического,
Небось, лопнуть могли бы!

Да! Лихие были времена.
С тех пор они уж изменились.
И молодёжи этой шутки не понять.
А нам, об этом, весело бы помнить.
И хоть посмеяться, хоть стихами калякать.
А, ведь, и есть, что нам-то, вспомнить!
И, не до смеха было, эдакую шутку воспринять,
Не получив инфаркт, не поседев от злости.