Прохлада твоего тепла

***

Для счастья нет причин, и всё же я
порою счастлива была,
когда я чувствовала кожею
прохладу твоего тепла.

Погода для души нелётная,
но знаю, что с ней делать впредь –
достать как стёклышко холодное,
своим дыханьем отогреть.

И всё увидится, конечно же,
иным в кружочек ледяной...
Во мне скопилось столько нежности,
что тяжело носить одной.

***

От тебя прохладой веет,
лёгким ветерком.
Не найти слова новее –
оглянись кругом, –

солнце так же греет кожу,
тает корка льда...
Я скажу тебе всё то же,
что и все года.

Что банальнее на свете
слова с буквы "эл"?
В нём всё то, что шепчет ветер,
соловей напел.

Пусть банальны эти слоги,
я по ним учусь
не бояться тавтологий,
повторений чувств.

Точка станет многоточьем,
звёздами вдали...
Капля нежности подточит
камень нелюбви.

***

С отстранённым прохладным взглядом,
непонятный, родной, чужой,
тот, что был никогда не рядом,
о, постой над моей душой.

Я люблю всё, что без ответа,
что похоже на сон и бредь,
что не носит серого цвета,
не боится светить и греть.

Из всех слов, что учила в школе,
я запомнила лишь «любовь».
Знала, что это будет вскоре –
ты уроки, душа, готовь!

Никого со мной не стояло –
это был комплимент большой.
Но мне этого всё же мало.
Ты постой над моей душой.

***

Облака прикидывались тучами –               
но лишь так, валяя дурака, –
я-то знала, под смурными кучами
прячутся лишь только облака.

Радости глаза порой зажмурены.
Надо их открыть, и все дела.
Слышу, как сквозь голос твой нахмуренный
нотки пробиваются тепла.

Улыбаться старику и отроку,
в снах летать и верить, что расту.
И любить, что подвернётся под руку –
может, жизнь, а может, ту звезду…

***

Профиль твой строгий, сжатые губы,
весь неотсюда, с дальней планеты...
Словно другому принцу Гекуба,
я тебе просто никто иль некто.

И никогда мы не станем роднее,
ягоды разного поля и вкуса...
Но чем ты ко мне холоднее -
тем сильней меня любит Муза.

И пусть тепло уже еле тлеет,
взгляд нездешний, и ты не в теме,
но Эвтерпа зато пожалеет
и меня поцелует в темя.

***

Я тебя не отдам пустоте заоконной,
пусть далёкий, не мой, неродной, незаконный,
только издали сердцу видней.
Ты ошибка моя, мой божественный промах.
Жизнь тонула в обломах и в пене черёмух,
и не знаю, что было сильней.

Твои беды вернутся и станут моими,
губы снова споткнутся о нежное имя,
о частицу холодную не.
Ты и я не равняется нам, к сожаленью,
но плывёт по волнам твой кораблик весенний
и во сне приплывает ко мне.

***

Как горько каркает ворона...
А всё ж и у неё зато
своя любовь, своя Верона,
своё дворянское гнездо.

Как гарно быть предвестьем рока,
предупрежденьем божьих кар…
И радоваться даже крохам,
сойдя с небес на тротуар.

Повадку перенять воронью
мне б в вечном поиске даров...
А ну как что-то провороню
я в этом лучшем из миров?

Иду по тропке как по краю,
с тобою молча говорю
и что-то тайно доверяю,
холодному, как январю.

Ворона в двух шагах от рая.
Она в гармонии с судьбой.
А я тобою умираю.
И выживаю я тобой.

***

Стучу в твою душу, теряя перья,
не жалея ни рук, ни крыл.
Стучусь в твою доброту и доверье,
а ты мне опять не открыл.

Себя обносишь как бастионом,
стеною из бронестекла.
И мне отвечаешь холодным тоном,
и в нём ни на грош тепла.

Как будто душа твоя из металла.
Так холодно на ветру.
Открой же, сердце стучать устало.
Не достучусь — и умру.

***

Октябри и ноябри
вороньём над нами кружат.
Было холодно внутри,
а теперь ещё снаружи.

Осень не кривит душой,
ничего в себе не прячет.
Кто бы ни был – свой, чужой –
обо всех она поплачет.

Помнишь мост, дорогу, лес?
Здесь когда-то мы бродили...
Капли, падая с небес,
лоб приятно холодили.

Как когда-то капюшон
на тебя я надевала...
Был снежок и дождь смешон,
так тепло нам там бывало.

У любви взяв выходной,
я гуляю по аллее.
Было холодно одной,
и с тобою не теплее.

***

Люблю тебя как солнце в день осенний
неярко и легко, чтоб не обжечь.
Как важно до весеннего спасенья
тепло это последнее сберечь.

Сквозят стволы последнею свободой.
Погрейся в ненавязчивых лучах,
что окружают робкою заботой,
чтоб сердцем не замёрз и не зачах.

Какие сны зимою нам приснятся,
пока разбудит вешняя вода?..
Дано стихами мне тебе признаться,
в чём прозой не смогла бы никогда.

***

Я втайне знаю: ты хороший,
и сколько б лет не утекло –
фальшивой ласки мне дороже
твоё прохладное тепло.

И что с того, что сединою
зимы окрашены крыла,
что опьяняют сны весною,
но отрезвляют зеркала,

что обманули все июли
цветеньем розовым степи,
но двери крылья распахнули,
и сердце сорвано с цепи.

Пусть всё — виденье, наважденье,
души волшебная игра, 
не день рожденья — дня рожденье
теперь я праздную с утра.

В стихе затею я утехи,
что и не снилось — сочиню,
а телефонные помехи
не помешают ничему, –

расслышать главные аккорды,
любви единственный улов,
когда сердец границы стёрты,
и всё легко понять без слов.

Уже не пусто и не голо,
и мне не страшно средь зимы,
когда пробьётся словно колос
ко мне родной до боли голос,
когда не я и он, а мы.

***

Я научилась не расспрашивать,
не добиваться, как в бою,
а просто жизнь тобой раскрашивать
и чем-то скрашивать твою.

Чтобы чего-то не узнать ещё,
я не пытаю, не велю, –
шучу о чём-нибудь незначащем,
смеюсь, любуюсь и люблю.

И числа помечаю красненьким
затупленным карандашом,
любое назначая праздником
за то, что ты ко мне пришёл.

Как строчкам надо больше воздуха,
чтобы читалось их легко,
так и душе нельзя без отдыха,
как без глотка «Мадам Клико».

Пусть все вопросы не отвечены,
но звёзды звёздам говорят.
И дни, что были обесцвечены,
раскраской детскою горят.

***

Белый свет! Вот какой ты воочью...
В небесах ты совсем голубой.
Мне сегодня привиделось ночью, 
что у нас не случилось с тобой.

И открылись бесшумные двери
в незнакомый сияющий зал…
Я сегодня, наверно, поверю
всем словам, что ты мне не сказал.

Сыплет сверху небесная манна,
снова сделав меня молодой...
Но куплю ли минуту обмана
я ценою души золотой?

Нет, уж лучше прохладная правда,
что известна себе лишь самой...
Выход — в небо, вперёд и направо,
ну а там всё уже по прямой.

***

Я размораживаю душу,
как холодильник у окна.
И к вечеру имею ту же,
но выплаканную до дна.

Всё чисто вымою, расставлю
свои печальки по рядам.
И вновь в розетку душу вставлю,
отдав на сохраненье льдам.

Живу прохладно и неброско,
сроднившись с долгою зимой,
до той поры как разморозка
вновь не вернёт к себе самой.

Любовь моя, не тронет гнилость
тебя заржавленным пятном.
Как хорошо ты сохранилась
в небесном царстве ледяном!

***

О зима, зима моя,
чистая душа.
Я любуюсь, не тая,
на стекло дыша.

Между нами мёрзлый пласт,
несказанный друг.
Чистота морозных глаз
и холодных рук.

Не моя вина, что мы
для небес меню,
что под натиском зимы
я тянусь к огню.

Вьюги снегом заметут
прошлые грехи.
В белом саване придут
белые стихи.

Из любви снеговика
я себе слеплю.
Пусть сквозь лёд издалека
говорит «люблю».

***

А я в душе бродяга и повеса,
люблю дожди, и сумрак, и туман.
Они как пелена или завеса
от нас скрывают истины обман.

Любить недосягаемую душу –
бессмысленно, как в облаке луну.
А я люблю всегда одну и ту же,
что задевает тайную струну.

Так холодно, бесплодно и нелепо
любить луну, и сумрак, и туман...
Но низких истин нам дороже небо
и вечно возвышающий обман.

И сколь ни объявлять перезагрузку
и ни стирать случайные черты,
но, как это ни больно и ни грустно –
в остатке будешь снова только ты.

***

Вновь отпускаю кораблик в тумане я,
словно обиду и злость.
Я мастерица давать им названия,
чтобы полегче плылось.

Как назову? «Вдалеке»? «Одиночество»?
Или «Родимый причал»?
Чтобы душа не обуглилась дочиста,
чтоб огонёчек встречал.

Чтобы в свободном безудержном плаванье
знал бы дорогу домой,
чтобы в любой независимой гавани
знал бы, что всё-таки мой.

После разлуки свидание радостней,
сладостней горечи мёд.
Как назовёшь свой единственный парусник,
так он и поплывёт.


***
Нет и нет, и всё же да, и ещё раз да!
Я с тобою никогда, я с тобой всегда.

Одиночеством до дна комната полна,
но одна и та ж видна из окна луна.

Те же птицы нам поют и шумит листва,
кружевной плетут уют светлые слова.

Недоступен абонент, нет на нет суда,
но приходишь ты во сне именно сюда.

То ли сердце, то ль часы тикают во тьме,
и колеблются весы так, как нужно мне.

И прожжёт бронежилет лучиком звезда...
Это лишь снаружи нет, а по сути – да!

***

Я представила: вдруг не станет
наших споров, размолвок, ссор.
Тот моторчик внутри устанет,
что в стихи превращает сор.

Мы попрячемся по берлогам,
независимый сделав вид.
Жизнь без поручней, без предлогов,
без объятий и без обид.

Это в чём-то быть может проще,
безопаснее и мудрей.
Проходить налегке, не морщась,
мимо окон твоих, дверей.

Асфальтированная дорога...
Нет ухабов ни там, ни тут.
И пряма она, и упруга,
но цветы на ней не растут.

Пусть дурное сорвётся слово,
рук протянутых не свести...
Но идти по ухабам снова,
чтоб друга друга вновь обрести.

***

Сколько  чудится утешений –
листик, пёрышко голубое...
Это отзвуки отношений,
как когда-то – у нас с тобою.

Все мы в этом мире мишени –
никуда от расплат не деться.
Но вокруг – полно утешений,
стоит только лишь приглядеться.

Жизнь полна кривых искажений,
но под ними мир юн, прекрасен.
Как мне хочется утешений, –
нежных струн, соловьиных басен.

Я шаги твои сердцем слышу,
словно мы одной крови, круга.
Все мы знаки, что кем-то свыше
посылаются друг для друга.

***

Всё пройдёт, всё когда-нибудь сгинет...
А могло не пройти никогда.
Помоги мне, прошу, помоги мне
донести этот свет сквозь года.

На какой бы ни были голгофе,
сколько лет бы ни утекло,
сохранить бы как в термосе кофе –
эту ласку, любовь и тепло.

Всё кругом превратится в обломки,
всё растает как снег по весне,
но судеб наших головоломки
будут долго являться во сне.

Ни слова не важны, ни поступки
и не то, что свершиться могло.
Облетят они словно скорлупки,
а под ними – живое тепло…

Это то, что в себе потом носишь,
удивлённо любуясь: смотри!
ничего не желаешь, не просишь,
согреваясь теплом изнутри.


***

Как многие остались там, внизу…               
Я птица невысокого полёта,
но всё-таки летаю, не ползу,
за волосы поднявшись из болота.

Мне далеко до ястреба того,
что залетел в слои ионосферы,
и я спускаюсь в прежний статус-кво,
где ждут мои пенаты и химеры.

Погасший разжигаю уголёк,
преграды разрушаю и плотины.
Ты кажешься порою мне далёк,
как ястреб тот, вовек необратимый.

Быть может, это просто полоса,
и всё в конце концов могу понять я...
Но как страшны холодные глаза,
замкнутый слух, разжатые объятья.

***

Пришли такие холода,
всё замерзает, глядь.
Не будем же осколков льда
друг в друга добавлять.

Душа ведь это не коктейль,
где холод только в кайф,
и не гостиничный отель,
где любит вечность Кай.

Но есть спасенье от тоски,
что студит сквозняком:
объятье, тёплые носки
и кофе с коньяком,

и слов рассыпанных драже,
и горький шоколад,
и вот увидишь, всё в душе
пойдёт уже на лад.

Растопит холода стекло –
хоть я не фармацевт –
тепло, тепло, одно тепло –
единственный рецепт.

***

Я привыкла никем не значиться,
затерявшись в любой толпе.
То не дождик окошку плачется,
а душа моя по тебе.

Всё ищу у судьбы аналога,
на небесном скачу коне...
Если вспыхнула робко радуга – 
это мост от тебя ко мне.

Вот на небе луны заплатина,
что на смену пришла лучу.
Посмотри, как она заплакана.
Догадайся, о чём молчу.

***

Ты тонок, словно этот месяц,
и большей частью скрыт во тьме.
Не подобрать к тебе мне лестниц
и ты не спустишься ко мне.

Напрасно близость затеваю –
края души твоей остры
и часто ранят, задевая,
мои непрочные миры.

Всё жду я, ссадины латая,
когда устанешь быть клинком,
и сердцевина золотая
тебя заполнит целиком.

Но жизнь довольствуется частью,
что так прекрасна и слаба,
как половинчатое счастье,
незавершённая судьба.

***

Мы могли бы жить с тобой в другом городе             
и в другой стране.
И другие вещи там были б дороги
и тебе и мне.

По другим бежали бы траекториям
наши судьбы там,
расставляя жизненные истории
по другим местам.

Среди новой мебели, новой дебили,
избежав сумы,
может мы бы там уже и не те были,
будто и не мы.

И когда не мы бы там снова встретились,
в первый раз не врозь,
как в другой реальности, на другой планете ли –
что-то бы срослось...


***

Как важно сохранить в себе тепло               
в противовес врывающейся стуже.
Должно быть, чтоб оно не утекло,
внутри всегда теплее, чем снаружи.

Несу в себе светящийся сосуд –
не расплескать бы драгоценной влаги,
а то потом уже не прорастут
целебно-чудодейственные злаки.

Как мёд пчела из чашечки цветка
тепло я собираю по крупицам.
И даже из души твоей ледка –
оно ведь и туда могло забиться.

Как в детстве, когда ищется сюрприз:
теплее... горячей… холодновато…
Ищи его, пусть это мой каприз.
А коль найдёшь — то я не виновата.

Как в термосе храню в себе тепло
в тиши застывших от молчанья комнат.
И руки грею словно о стекло
о сердце, что до мелочи всё помнит.


***

Ногам нужна земля, глазам – звезда,
душе – участье.
Ты – тот, что никогда и навсегда.
Беда и счастье.

Я знаю, мы на разных полюсах,
и что не та я.
Я, может, упаду в твоих глазах,
но Там – летаю!

Несказанные нежные слова,
как хороши вы…
Ещё не вечер, ластится листва.
Ещё мы живы.

Но всюду обступают пустыри...
Куда мне деться?
Как холодно снаружи и внутри.
Как жарко сердцу.

***

Когда зима этот мир остудит –
что же останется тут от нас?
Я бы ушла бы… но там не будет
твоей улыбки, голоса, глаз.

Что мне подскажет шестое чувство?
Что означает парад планет?
Внутри разъятых объятий пусто.
Там нету правды и счастья нет.

Но как бы ни был тот миг отравлен,
моё ай лав ю растопит снег.
Что б ни случилось – я не оставлю
твою улыбку, глаза и смех.

Наши неласковости, невстречи
прячутся где-то меж высших ниш.
Я бы ушла бы… но вдруг в тот вечер
ты как раз мне и позвонишь?

***

В снегу следы пернатых лапок –
их босоногие штрихи.
Как путь по первопутку сладок...
А может, это их стихи?

Ещё пройдусь хотя бы часик,
о жизнь, меня куда-то день...
Как ночь нежна! – воскликнул классик.
Нежнее ночи этот день.

Но вот я дома, кофе допит.
Смотрю в окошко на звезду.
А у тебя опять не топят...
Глаголом жечь тебя пойду.

***

Прежде чем растаять как виденье,               
отобрав последние права,
подари ты мне на день рожденья
маленькие круглые слова.

Те, что не царапают, не колят
и не исчезают без следа,
чтоб хранить их в сердца медальоне,
ночью вынимая иногда.


***

Ты живёшь отдельно от моей любви,
с мухами котлеты не мешая.
Может так и надо с близкими людьми,
им своею жизнью не мешая.

Пусть нас разделяет тонкая вуаль,
лёгкая заоблачная дымка.
Из окошка вечно манящая даль,
нежность-недотрога, невидимка.

И переношу разлуку я вполне,
без тоски, обиды или гнева.
Потому что вы давно уже не вне,
а давно находитесь во мне вы.

***

Ёжик замёрзший пытался согреться,
но, приближаясь к другому ежу –
только сильнее укалывал сердце,
ранит защита подобно ножу.

Можно согреться, лишь сбросив иголки
и прижимаясь телами к телам.
Дождь ли, метелица, ветер ли колкий,
всё нипочём будет, всё пополам.

И человек – не такой же ли случай?
Хочется-колется сердцу опять.
Что же ты смотришь, как ёжик колючий,
не подойти к тебе и не обнять.

***

Деревья тянутся к окну.
Оно захлопнуто.
Не оставляй меня одну.
Мне очень холодно.

И батареи горячи,
и чайник греется.
Вы в норме, говорят врачи,
а мне не верится.

Устало сердце столько лет
судьбу задабривать,
холодный свет, остывший след
одно отапливать.

Жизнь убиваем на корню,
вокруг шугая всех.
Но снова тянемся к огню
и обжигаемся.

Хочется вечно смотреть, как играют
блики, как тлеют потом угли...
Но ничего, горя, не сгорает –
всё в топку памяти и любви.

***

Обед остыл вчерашний –               
нетрудно подогреть.
Душа остынет – страшно,
что больше не гореть.

Тогда кругом пустыня…
Но верно знаю я –
навеки не остынет
любовь к тебе моя.

Витая в эмпиреях,
вселенную топя,
оттуда обогреет
холодного тебя.

***

Голос твой, обиженный и хмурый,
как на небе облачко из туч.
Я хочу побыть немножко дурой
и ловить твоей улыбки луч.

Ты, наверно, поступаешь мудро,
но сейчас не мучь, не одиночь.
Пусть вся жизнь была б как это утро,
чтоб ещё не вечер и не ночь.

Я в стихах мешаю быль и небыль,
между нами щели утепля.
Только будь, хоть тучкою на небе.
Для кого я, если нет тебя.


***

Снежинку нельзя отдышать,
не поцеловать, не погладить,
ни к сердцу её прижать,
ни как-то ещё поладить.

Любуйся издалека,
смотри, как она летела.
Иначе влагу рука
почувствует, а не тело.

Снежинка моя, ледок.
Узор твой строго классичен.
И от него холодок
немного метафизичен.

Иди, куда Бог ведёт,
лети, мой журавлик в небе,
под песенку «Снег идёт»,
под мой стиховой молебен.

***

«Можно подумать, я Вас не люблю» – 
как понимать эту фразу?
Вряд ли я голод по ней утолю,
раз не слыхала ни разу.

Я за тебя сочиняю слова,
что ты куда-то запрятал.
Я бы распутала их кружева,
только их кот наплакал.

Слово люблю, но с частицею «не» –
в руки оно не даётся.
Как хорошо мне с тобою во сне,
жизнь же не удаётся.

***

Ты не частый в гости ко мне ходок.               
Обожгусь о голоса холодок.

Ты больнее всего у меня болишь –
позвонишь ли или приснишься лишь.

Пусть не друг, не родственник, не семья –
драгоценная радость со мной моя.

Для тебя я горы могу свернуть.
Не могу лишь юность свою вернуть.

Я живу над тобой как цветком дыша…
Просто голову потеряла душа.

***

Любовь мне в руки не давалась,
летела жизнь в тартарары.
И об тебя я разбивалась,
и обрывалась как с горы.

Пусть не срослось, душа увечна,
пусть ничего не удалось,
но в жизни и в стихах извечно
нам ценно то, что сорвалось.

Мне счастье доставалось с бою,
ждала у запертых дверей.
Мне не счастливее с тобою,
но человечней и мудрей.

Мы все отрезанные ломти,
а вот к тебе я приросла,
и чувство локтя, а не когтя
в себе застенчиво несла.

Пусть всё пройдёт и будет мило...
Лети, мой летний мотылёк!
Чтоб крылышки не опалило,
я приглушу свой фитилёк.

И шторы наглухо задёрну...
Под звёздным небом постою.
Пусть омывает светом горным
любовь замёрзшую мою.

***

Особый дар – идти с самой собою,
стихами или мыслями – не к тем,
с кем не пересечёмся мы судьбою,
далёким от волнующих нас тем,

кем никогда я понята не буду,
кому ни в жизнь не буду я нужна,
но я иду в остуду и в осуду,
и с ними терпелива и нежна.

Да, не взойдёт на пепелище колос,
«ещё» никак не свяжется с «уже».
Я слов не слышу – слушаю лишь голос
и вижу то, что хочется душе.

И мне не важно, кто ты есть на деле,
на краткий миг почудившийся тем.
Так ангелы и боги захотели,
дав то, что выше слов и глубже тем.

***

До жизни мы – всё и всегда.
При жизни – лишь чуть и теперь.
А после уйдём в никуда
в раскрытую наглухо дверь.

Как раньше жила без тебя?
Но ты был незримо со мной.
Теперь и с тобою, дитя,
мне быть всё равно что одной.

Настолько сильна эта связь,
что всё ей подчинено,
и ты во мне был отродясь,
в любовь мою всё включено.

Я спутана нитью веков
и ветром в моих волосах,
и кружевом от облаков,
и ветками в наших лесах.

И так я тобою полна,
что сам ты не нужен почти.
Прильнёт и отхлынет волна...
Прочти это всё и прости.

Ты солнечный зайчик в окне
иль тень, ускользнувшая прочь?
Ты жизнь, что осталась на дне,
иль вечная звёздная ночь?

Поймавшая солнце вода –
и мертвенный холод планет...
На каждое – радугой – «да» –
закрытое тучами «нет».


***

Я на будущее забила,
только прошлое не соврёт.
Там живут, кого я любила.
Там никто уже не умрёт.

Нас во сне они укрывают,
обнимают, когда мы спим.
Потому что так не бывает –
умирать, если ты любим.

Никому не открою тайну,
что хранит от обид и бед.
Я любить тебя не устану,
даже если сто лет в обед.

Вот уж лето, какая прелесть!
Я почти уже не мертва.
Только всё никак не согреюсь.
Не морозьте меня, слова.

Я отброшу все опасенья,
я сорву себя с якорей.
Обмани меня во спасенье.
Обними меня у дверей.

***

Говори, говори, как сверчок,
мой мальчик, мой старичок.
Вечно каменно то плечо,
вечно холодно, не горячо.
Чтобы кто-то сказал: отомри,
говори со мной, говори.
Никогда я не отомру
и скорей, наверно, умру,
но одним меня одари:
говори со мной, говори.

Прижимаю трубку к щеке,
прижимаю слово к губам.
О любовь, вечный кот в мешке,
ты всегда мне не по зубам.
А потом будет суп с котом.
Ничего не будет потом.
Но пока горят фонари –
говори со мной, говори...

***

Улыбки твоей той лучик,
что в сердце моё проник –
был как золотой ключик,
его отомкнувший вмиг.

Блеснувший как из-за тучек –
так шёл он твоим глазам...
Как солнечный зайчик, лучик
души отворил сезам.

Когда что-то в жизни глючит
и сердце даёт сбои –
пусть глаз твоих тёплый лучик
проникнет в глаза мои.

После сплошных отлучек –
вспышкою о былом...
И снова жизнь мою включит
как лампочку над столом.


***

Словом можно ранить и всё отнять.
А можно погладить или обнять.

Можно ударить, оставив след.
Можно состарить на много лет.

Можно грубо им обозвать.
А можно в губы поцеловать.

Есть слова, что сильнее рук,
как спасательный держат круг.

Чем нежней они, тем сильней,
светят ночью взамен огней.

Слово вправду не воробей.
Лучше радуй им, а не бей.

Будет друг оно, а не враг.
И вернётся как бумеранг.

***

Пригашенная искорка
на самом дне души
чуть вспыхивает изредка –
прошу, не потуши.

Как будто нет её бледней
и свет давно поблёк,
но если подышать над ней –
раздуешь в уголёк.

И будет ясно – чем взяла,
хотя дрожит едва.
Не всё там пепел и зола,
раз искорка жива.

***

Готовит осень к холодам,
чтоб медленно сникать,
чтоб незаметно после льдам
нам в души проникать.

Чтобы не сразу на мороз,
на холод, на распад –
сначала увяданье роз,
летящий листопад.

Так буду исподволь и я
улыбкой сквозь печаль
в другие уходить края
по капле, невзначай.

Чтобы не сразу — одинок,
а лишь едва-едва,
пореже на один звонок,
посдержанней слова.

И это будет как закал
дыханием зимы,
чтоб постепенно привыкал,
как «ты» уйдёт из «мы».

Но на каком-то вираже – 
в струе луча, ручья,
во всём, что ластится к душе –
узнаешь – буду я.

И где-то рядом будем мы,
как шутка, как курьёз.
И солнце выглянет из тьмы
улыбкою без слёз.

***

Я снова попала как курица в ощип –
подрезаны крылья, замедлен полёт.
Живу неустойчиво, словно наощупь, –
в душе моей вновь наступил гололёд.

И нету протянутых рук во спасенье...
О пусть снегопад, непогода, пурга,
грозы не пугаюсь и землетрясенья,
но лишь в гололёде я вижу врага.

Когда твоя жизнь – одинокое соло,
и падаешь птицей подстреленной влёт...
Как всё, что болит, неприкрыто и голо…
Как больно, когда в твоём голосе лёд.

***

Никогда не пройдёт, только станет мило.
Я ловлю твой взгляд, ускользнувший мимо.
Пусть ещё не любовь, только тень, намёк,
только слабенький огонёк.

Будут годы лететь, заметая снегом,
оставляя нас в тридевятом неком.
Пусть уже не любовь, только стылый след
на тропинке прошедших лет.

Пусть ты мне не дашь ни тепла, ни света,
но я буду с тобой, несмотря на это,
словно кукла, которой – ни есть, ни пить,
и её так легко любить.

***

То ли мнится, то ли снится… пролетающая птица,
проплывающие лица с ореолом снеговым...
Очень тоненькая кромка, очень зыбкая граница
между дружбой и любовью, между мёртвым и живым.

Твоим голосом и взглядом будет жизнь моя согрета.
Я надеюсь, что ты тоже моему явленью рад.
Говорю на ушко миру, выдаю свои секреты,
с небом я запанибрата, а сам чёрт мне нет, не брат.

Словно за руку родную я держусь за эту строчку,
я держусь за эту землю и за радугу-дугу.
Кто ты, мой мираж в пустыне, выдумка иль заморочка,
но я знаю, что без них я быть счастливой не могу.

***

Я люблю издалека,
мой мираж поблёк.
И любовь к тебе легка,
словно мотылёк.

Поцелуй воздушен мой,
нежен взмах руки.
Хорошо, что ты не мой,
сердцу вопреки.

Хорошо, что не вдвоём,
сам себе один.
Не замучим, не убьём
и не предадим.

Мы возьмём себе лишь то,
что не взять рукой –
это вечное Ничто,
волю и покой.

Сквозь замёрзшее стекло
отдышу кружок
и увижу, как светло
падает снежок.

Всё, что канет за моря,
повторится вновь...
Пусть хранит тебя моя
тихая любовь.

***

Слова твои вдруг обогрели
случайным забытым теплом.
Такое бывает в апреле,
а нынче мороз за стеклом.

Кружок, чуть побольше червонца,
за тучкой укрылся, скользя.
Февраль. Ненадёжное солнце,
которому верить нельзя.

А если услышу в апреле
слова, что сильнее ледых,
тем более я не поверю,
ведь это пора молодых.

А осенью думать я буду,
что ветер мне их нашептал,
пустив в вековую остуду,
где лёд закуёт их в металл.

Не верю, не верю, не верю, –
твержу я усталой душе,
чтоб после не стали потерей,
когда станет поздно уже.


***

Ты стал таким внимательным и добрым,
а я боюсь поверить до конца,
что у меня не будешь ты отобран
нейтральным выражением лица.

И в страхе ожиданья холодею,
что ты не насовсем в моей судьбе.
Ведь я на самом деле не владею
тобой, а только мыслью о тебе.

Врастаешь только так в свою родню лишь...
Но средь опор непрочных и стропил
хранит, что ты хотя бы не разлюбишь,
поскольку никогда и не любил.

И снова над тобой душа колдует,
сквозь камень проступают васильки.
А без тебя мою свечу задует,
задует жизнь вселенной сквозняки.

Ловлю на расстоянии флюиды
и мысли на лету твои ловлю.
И все сомненья, страхи и обиды –
всё меркнет пред единственным «люблю».

Когда опять затеплится твой голос –
я словно в холод греюсь у огня.
И я уже не верю ни на волос,
что вдруг тебя не будет у меня.

***

Я для тебя рутина и привычка,
обычный трёп, слова и падежи.
А я привыкла вспыхивать как спичка
на голос твой, раздавшийся в тиши.

Твоё бесстрастье и моё смятенье,
о стену ударяемый горох...
О как же велико несовпаденье,
несоразмерность пазлов и миров.

Одной любви высокое служенье
и ничего душе моей в ответ.
Я для тебя одна из окруженья,
ты для меня один на белый свет.

Осыпанный стихами как цветами,
привыкший к ним, как к ливням и снегам,
глядел спокойно, как они слетали,
и соприкосновенья избегал.

Сор стихотворный стал чертополохом,
полно на свалках этого стебля.
А я привыкла вспыхивать сполохом
и радоваться крохам от тебя.

Наш разговор спокоен и обыден.
Как бой часов привычен голос мой.
Но мне так жаль, что он тебе не виден –
тот огонёк, что лишь во мне самой.

***

Мелькала твоя футболка,
охапки травы в руках…
А это судьбы прополка
вершилась на облаках.

Вдруг жалко мне станет цветик, –
останься уж, вырастай...
И как в нарушенье этик –
небесные танцы стай.

Как будто Господня милость
явила свой летний лик...
И всё вдруг переменилось.
В один изменилось миг.

Не знаю, что это было...
Не знаю, что ждёт потом.
О сколько огня и пыла
на месте порой пустом...

Марина бросала в топку
живое за ради строк,
а мне бы живого только,
я в фикции не игрок.

Слова мне важнее строчек,
обыденны и тихи:
«Я дома». «Спокойной ночи».
«Спасибо Вам за стихи».

***

Несбыточный мой закадычный друг,
люблю тебя вне возраста и пола,
но вакуум мой заполняет круг,
пусты ладони и объятья полы.

Протягиваю руки в высоту,
где журавлей растаявшая стая,
и кажется, что всё ещё расту,
поскольку в снах своих ещё летаю.

Но если обратишь всё это в хлам,
иль сможешь меня заживо оставить,
то жизнь моя с тобой напополам,
она уже отныне не пуста ведь.

Пусть сдавит одиночества бетон,
пусть правды снова нет под небесами...
Всё превратится в музыку потом,
в граниты строк, отлитые слезами.

***

Будь небрежен и запанибратен,
так, как будто в доску я своя.
Пусть при этом что-то мы утратим,
но зато похоже, что семья.

Маленькая милая ячейка.
Не беда, что проживаем врозь.
Ты ничейка, я теперь ничейка,
но друг в друга проросли насквозь.

Я всегда любила щепетильность,
деликатность, церемониал.
Но такая в этом холодильность –
чтоб не целовал, не обнимал!

Я привыкла проживать по струнке,
(вправо-влево шаг – уже расстрел),
и глядеть тайком, глотая слюнки,
в те края, где мир ещё пестрел,

где ещё пустыней и болотом
темечко души не заросло,
где ещё дурных фантазий плодом
кажется Хароново весло.

Будь со мной доверчивей и проще,
не фильтруя вдумчиво базар,
как скворец, беснующийся в роще,
как реки бурлящей бирюза.

Что б такое ни сказал бы мне ты –
пусть из жизни будет, не из книг,
чтоб своею в доску вся планета
показалась нам хотя б на миг...

***

В тот день, когда смешаюсь я с пейзажем,
и ты меня в нём будешь узнавать,
под этим чуть заметным макияжем
проступит то, что было мною звать,

ты вспомнишь то, с чем я успела слиться,
слетев в ладони листиком письма,
и как ласкала дождиком нам лица
бесснежная, но нежная зима.

Она была такой из милосердья,
чтоб легче было по земле ходить,
чтобы в преддверье скорого бессмертья
нам руки и сердца не холодить.