Русь сегодняшняя

1

А что о России ни скажешь –
все правда, и мелешь свое…
Сидишь, сукин сын, измышляешь
о горе, о счастье ее.

Был гладким французским маркизом,
немецким бароном ты был,
историк российский; ты визу,
английский фантаст, получил;

ты что-то писал на Басманной
(с ума сойти в этих стенах);
ты на европейский, обманный
ответил девиз в трех словах.

Захочешь соврать – все без толка:
твой вымысел тысячи раз
сбывается. Нет лжепророка
в отечестве, в русском, у нас.

***

Цветущая, леонтьевская сложность…
Тропическая, как в широтах наших
не надо бы… Устали от мельканья,
от зыбкости; как прав был Чаадаев:
цветов-то много – нет у них корней.
Подует ветер – Родину прополет…

2

Плюгавый шут играет чью-то роль.
Он знает кое-что: где грим, где текст;
как зрители весь потеряли ум,
сложили помидоры, можно им
такое представлять – и не такое.

***

Все спуталось. Игравший – петуха?
четвертого из свиты Фортинбраса? –
приехал из Германии к нам принц.

***

Ну, старая ты кляча, ну, пойдем
ломать Шекспира! Призраки какие
нам говорят: «Вся Дания – тюрьма!»
А тут? Да мы почти что на свободе!

3

И черные мысли, сгущаясь, текли,
и черные мысли понять не могли
о Родине; гибель предвидеть России
не трудно, не нужно: все речи такие.

Опасные мысли смелей и сильней.
О чем? Все о той же несчастной, о ней,
кому столько боли, родимой, терпеть.
Чтоб ей исцелиться – кому умереть?

Веселые мысли – они под хмельком –
о том, что здесь будет всегда и потом,
какие предстанут роскошные виды,
когда все простятся России обиды.

Спокойные мысли – о времени и
его уменьшенье, о мертвой любви,
о сборе, о спешке, о смысле отъезда.
Не меньше ли мы, чем мираж сего места?

***

Что наши жизни? – Пузыри земли.
Мы порожденья почвы этой.
                Дух
болотный. Дух истаивает бедный,
вдаль увлекаясь ветром…

4

Неся пенаты (легкий груз, не тянет),
Эней уходит. Милая Креуса
изнемогает, нет в ней сил на скорый,
неверный путь и дальний.
                Ей казалось,
что Родина еще не вся мертва,
под черною золою что-то цело, –
золу сдувает и кровавит пальцы,
кряхтит и выковыривает.
                Смотрит
вполне безумно на кусок металла
и силится припомнить, чем он был.

***

Ее найдут и схватят, но солдаты –
простой народ – боятся бесноватой,
и вот по перепаханному полю
она идет, она от соли мертвой
ростков ждет…

***

Оставь ее, благочестивый муж!
Всех тех, в ком силы нет, в ком прыти нет,
оставь судьбе их: грекам или хуже –
чужим богам.
                Такая уж дорога,
что без потерь никак. Ты – вот, свободен
для новых впечатлений, новых дел…

***

Куда? В какие страны? – Хоть куда.
Да мало, что ли, космоса! Мы где-то,
махнув за Млечный Путь, себе найдем,
своим пенатам место. По пути
отстанут беды… И Четвертый Рим.
Не так, как первых три, – не на крови.

***

Вот из свинцовых вод небытия
ты вынырнул где, Китеж-град родимый!

5

Какие-то две правды, иногда
согласные. Ревнивые две правды.
И не подозревают, что их две.
России правда, русского народа –
о! не одно и то же.
                Нет, не власть,
которую легко смести, сместить,
враждует, счетом и бессчетно губит,
воюет нами войны, нами строит,
мостит пути. Власть – только крайний случай.

***

Ах, пушкинская светлая Россия,
ты хороша, щедра для лицеистов,
для декабристов…
                Остальным была,
как нам сегодня нынешняя.

6

Не щадила, не считала,
рубежи отодвигала;
сколько нашего народу –
за чужую власть, свободу,

за Дамаск или за Кубу,
за Донецк расчет сугубый,
да за то, чтоб в целом мире –
нет войны, чтоб без России.

***

Нет ни трусости, ни плена –
велика честь за отчизну
пасть, и хуже нет измены,
чем такая дешевизна,

когда платишь нашей медью,
нашей мелочью швыряешь,
а без толку: нашей смертью
ничего не покупаешь.

***

И разметала казну свою, и растранжирила щедро,
по полумиру кидала, ни с чем мать родная осталась,
пусто в дому, лишь, негодные к службе и смерти,
ходим по мертвой земле; отрожалась она. Место пусто!

7

Что-то лирики в загоне,
что-то физики в загоне.
Ну а кто у нас в почете?
Никого у нас в почете.

Дело, значит, не в законе,
не в какой-такой препоне,
а в унылой неохоте,
а в презрении к работе.

И не точны наши рифмы,
и не лучше логарифмы.

8

Теперь это не нужно, это все
и выглядит-то как-то… Нас давно
на карандаш. Еще не либералы,
но очень близко. А пока не взяли –
трусливая, подпольная работа
науки и культуры.
                Мы, скрываясь
от патрулей, от их собак лохматых,
исследуем и пишем.
                Но наука
разъехалась: здесь дешево, там лучше –
распродалась.
                Ну а культура что?
Нет спроса. Только гулкий лай собачий
за сгорбленной спиной.
                Все, что мы пишем, –
какой-то третий сорт, а столько нервов
и шума…
                Слава Богу, что они
не прочитали – честно ненавидят
мысль вольную, правдивую, которой
и не было у нас…

9

Собираем наши земли,
отбираем у того,
правде русской кто не внемлет:
правда Божия не дремлет,
не боится ничего.

Колокольный звон в Стамбуле!
Над Софией золотой
православный крест: вернули!
Нас века не обманули
своим миром и войной.

Не стыдимся, не боимся –
раньше смерти не умрем!
Лишь тогда мы примиримся,
когда Иерусалимский
славный храм себе возьмем.

***

Было наше, будет наше –
побывавшее в руках
хоть в мечтах. Размах бесстрашен,
с вавилонских наших башен
орлий лёт, взметая прах.

***

Собираем опять земли свои – сколько заброшенных,
позабывших соху, труд над собой, ветру оставленных!

***

Собираем земли, да всем нам хватит
по-толстовски мало, а мы торопим
войск передвиженье, кряхтят юристы,
казусы ищут.

10

Когда его спросили, он сказал:
«Воруют!» А что я теперь скажу,
чтоб одним словом всё многообразье,
все безобразья жизни, все?..

Вот потому они и запретили
нам мат. Не об изяществе же речи
заботятся, а чтоб простая правда
измучилась, ища себе слова,
чтоб ковыляла в умных, непонятных
народу, чтоб измаялась во лжи.

11

Как объяснить привязанность к стране,
которая…
                Тут надо дух иметь
суровый, строгий, чтоб ее любить,
Россию нашу.
                Издавна властям
чужд, неприятен (чудится упрек)
тот, кто своим путем, своим умом
пришел к патриотизму – мимо них.
 
12

И деньги стекались без счету
и переполняли казну,
и деньги лихую работу
вели, изменяли страну.

Построили тюрьмы большие,
чтоб весь поместился народ,
устроили игры такие,
где выиграли наперед.

Затеяли войны, купили
победы несметной ценой –
победы, которые были
позорнее Калки любой.

***

Чего ты еще не достигнешь,
мать-Родина! Нету пути,
который к победе не выгнешь, –
придешь, победишь, не спасти.

Чего ты еще не разрушишь
вокруг себя или в себе!
На все хватит денег – не струсишь,
с полмиром сойдешься в борьбе.

***

И казнокрады, больше половины
освоив из бюджета, нас спасли
от новых войн, от новых строек хуже
любой войны! Нам все во вред: богатство
и нищета…

13

Бессмысленность политики российской
не просто так. Кипучая, она –
маневр и ширма: есть ведь где подспудный
план страшных дальновидности, ума!

***

Купим этого, другого,
нет нам слишком дорогого;
купим сходно по цене,
а запишем как вдвойне.

Люди были нам врагами,
но, оплаченные нами,
для политики большой
служат, дружат всей душой.

***

Словно жив Макиавелли,
словно сам он в самом деле,
хитрый лис, тут наследил,
лисеняток научил.

Мы читали «Государя»:
нет удачи у Чезаре –
нет удачи и у нас,
крепко биты каждый раз.

Нынче хитрости другие,
а не те, что у России,
нынче хитрости в ходу,
что нам, честным, на беду.

14

                Народ…
Пока что не исчерпанный ресурс.
За ложною своею нищетой
от Родины что прячут?
                Для чего
мы существуем – власть в стране?
                Наукой
вооружась, Батыево потомство,
изобретаем новые налоги.

***

Отдайте,
отдайте юродивому копеечку,
царству-государству отдайте денежку,
медь ему,
серебро ему,
да и душу саму!
Его священному голоду
насыпайте золото!
Накормите его досыта,
чтобы уснуло без просыпа!

***

Всеобщая аскеза. Всё отняли –
поскольку им нужнее. Мы чего,
всё отдали – и налегке: кто – к смерти,
а кто – в чужие страны. Пусть они
одни тут остаются, пусть упьются
своею нефтью, будто кровью Кир.

15

Сколько у нас, в нашей речи? – Да сплошь одни твердые знаки!
Так-этак буква вертись – никуда из соседства не прыгнешь!
Гласным-то что толку? Пусть будут! Только чернеет бумага!

***

Тиха, разумна тактика,
успешна, как всегда:
подтасовали фактики,
и нет от нас следа.

Добытые, убитые
трофеи вот лежат;
до чистоты отмытые
ручонки не дрожат.

Признавшиеся набело
уже осуждены –
те, чьи стихи ослабили
величие страны.

Подкуплены, запуганы
агенты наши там –
медвежьими услугами
они помогут нам.

***

На что вся наша тактика
годится? Только чтоб
усилить – наша тактика –
в стратегии проеб.

16

А религия наша?
Да что о ней!

Торжествующая контрреформация!

17

Раздрай, разъединенье, все на всех,
почти по Гоббсу, даже хуже Гоббса,
поскольку с ощущением святой,
последней правды, правоты, – шалеет
остервененье… Нам не надо хлеба…

***

Что ни возьми: событье, человека,
хоть самую пустую отвлеченность, –
все повод, чтобы спорить, чтобы крик
в ушах звенел, все повод перейти
на личности; руками помогай
риторике – искусству несогласных.

18

Вот история наша, ее
нераскаянность – то есть живая
и не впала еще в забытье,
не простерлась, быльем зарастая,

степь да степь, без примет, просто так,
безразличное к людям пространство.
Нет – живее живых! Каждый факт
жив и лжив! Его непостоянство…

***

История качается –
туда-сюда весы;
движенье не кончается,
как смертной мах косы.

Герои и предатели
снуют туда-сюда,
тасуют их мечтатели
без смысла и труда.

За этой ложной легкостью
столетия обид,
и с нынешней жестокостью
историю творит

политика российская;
поскольку дальше нет
ей ходу – смысла рыскает
среди минувших лет.

19

Уж лучше так, чем новой революции
большая кровь. Смирение – достоинство…

***

Уж лучше дотерпеть
до Божьего Суда,
чем кликать суку-смерть
на пиршество сюда.

Уж лучше сволочей,
угрюмых катов власть,
чем к тем, кто их бойчей,
стране на час попасть.

***

Тогда им можно было что-то думать
о будущем, в семнадцатом году…
Мы не умней, но опытней. Не так…
Мы слабы, чтобы верить в свой народ…

20

И что у нас осталось, что бы нас
объединило? Может, только этот
язык наш бедный. Настрадавшись от
чужих слов, приблизительных значений,
служилой прозой ставший, кое-как
сближает нас. Всё меньше, хуже, глуше…

***

Полуанглийский волапюк звучит –
увы, и мне понятный…
                Только ты,
поэзия, еще жива как будто…
По-старому, -бывалому жива,
нет дела до тебя эпохе наглой,
тебе нет дела до эпохи наглой –
ты мелешь свое, мелешь…

21

Смешна моя поэзия – да все
смешно стихосложение в эпохе
наставшей и настигшей.
                Что ты хочешь
тут выиграть, играя в современность,
надменно меня, бедного, трактуя,
отсталого?
                Мы оба – дрянь.
                Но я
не прячусь, откровенен; вещий пафос
в моих стихах звенит, себе не зная
предела, угомона.
                Только я
имею шансы на успех, поскольку
молю о нем, выклянчиваю, жду
и тороплюсь писать.
                Так униженье –
проверка нашей подлинности.
                Я
достаточно унижен для победы.

22

Слишком долго
злила, бесила, водила
нас политика –
в сердце сплошная злоба:
русский на русского
ярится,
ликует Правда,
Смерти родная сестра.
Раздерут Россию!

***

Не так, как по Солону. Отойду
от бед гражданских, споров. Я ни с кем
направо не иду, налево путь
и вовсе мне заказан. Чем нас больше,
политику забросивших, отставших
от своих партий, тем возможней время –
возможней наше будущее тут.

***

Пора, пора немного помолчать:
мы злу давали волю слишком долго.

Хочу, чтоб десять лет, а лучше двадцать –
ни слова, ни полслова о политике;
ни самых мудрых, справедливых слов,
ни самых добрых и необходимых
не надо… Отдохнет пускай страна
и мы в ней успокоимся… Смиримся
друг с другом и с другой, не нашей правдой.

И пусть пифагорейское молчание
поможет нам набраться столькой мудрости,
чтобы, заговорив, не помешали
мы миру, процветанию страны.

23

Безмолвствует народ. А что народу
сказать себе и миру?.. Часть природы…
Плоды земли… Былье… Густая поросль…
Бессмысленная глубь… Глушь вековая…

***

Единственное, что тут как-то живо, –
мы, наша власть назло стране, лежащей
в своих невидных снах.
                Мы – смысл.
                Мы – нерв.

***

Хтоническая темная стихия –
народ. Мы как ни действуй, ни упорствуй
во зле, но свет – здесь. Сколько можно света
на русское унылое пространство.

Осмысленна, когда она народу
враг хуже, чем все внешние, власть наша.

***

Утвердилась над страной
власть высокая,
правит, давит нас собой
власть жестокая.

– Есть ли что живое здесь?
– Люди здравствуют.
– Был народ, да вышел весь!
– Вот и властвуют.

24

– Нам надо быть готовыми. – К чему?
– Хранить язык как мертвый. – Так все плохо?
Чего ты ждешь от будущего? – Все
уже случилось. Чувствуешь несильный,
как от латыни, привкус.

***

Какие утвердятся племена
там, где была страна? Молю богов,
чтоб варвары язык наш сохранили…
И то, что есть культуры (дар нещедрый),
от нас, ее носителей, принять
бедняги не побрезговали, новым
народом русским становясь!
                Прозванье
с судьбою вместе с нашей принимая…


Заключение

А без Родины язык
не бедней, чем был!
В небе солнца яркий лик
молод, мертв застыл.

И лиет веками свет,
дарит бывший жар;
может, нам убытка нет
от небесных кар.