Два Ивана

Об Иване Грозном русские люди спорят вот уже четыре столетия. Его изображают то мудрым монархом, творцом великой державы, почти святым; то безумствующим тираном, развратником и педерастом. Кое-кто придерживается компромиссного мнения. Мол, сначала Иван был творцом, а педерастом сделался потом. Или - наоборот. Ну, не важно. …А важно, что каждая точка зрения возникла не на пустом месте.

Русофобы-иноземцы и некоторые историки-компрадоры, взяли моду рисовать царя эдаким тоталитарным блади монстром, убивавшим святых, разорившим государство и добавлявшим в просфоры кровь еврейских младенцев. Это, мол, он растоптал зачатки демократии в стране и заложил предпосылки Великой Смуты.

Современники же из простого люда, напротив, относились к Ивану с большим уважением; ибо несть бо власть, аще не отъ Бога; Христос терпел и нам велел; бояре, по-любому, сволочи; а без строгости в России нельзя. Поэтому народ нежно называл Ивана Грозным, а иногда даже – Великим. …Как деда.

Нынешние же наши соотечественники с разумом незамутнённым избыточным историческим образованием  тоже оценивают Ивана благожелательно. Население в недавнем прошлом уставшее от елового беспредела и берёзовой семибанкирщины, а впоследствии от бояр из кооператива "Озеро", стосковалось по социальной справедливости и видит в царе Иване как бы несгибаемого средневекового Сталина похороненного в дырявых носках,но оставившего Россию с атомной бомбой. Справедливого и бескорыстного батюшку-царя, сумевшего железной рукой навести в стране порядок, разгромить боярскую пятую колонну и сделать Россию снова великой.

Сам же Йось Сарионыч так уважал Іоанна Василїевича, что даже наказал режиссёру Эйзенштейну снять про него фильм. Правда, результатом остался недоволен. Мол, первая серия ещё куда ни шло, а вторая – совсем говно, или, как выразился раздражённый вождь - «омерзительная штука».

Некоторые православные, среди которых даже один почивший в бозе иерарх, изображают Ивана жертвой глобального англо-сионистского заговора и предлагают срочно канонизировать. …Кто-то призывает до кучи канонизировать и Малюту.

Очевидно, что и апологеты, и хулители выносят свои суждения, исходя не столько из достоверных исторических фактов, сколько из собственных идеологических предпочтений. Самые разные силы, подчас антагонистические, норовят использовать образ царя в собственных политических интересах, поэтому, полярность мнений о нём поражает воображение. У неё, однако, есть и реальные основания. Дело в том, что биография Ивана ставит перед непредубеждённым исследователем некоторую трудноразрешимую проблему, которую я бы назвал «проблемой двух Иванов».

                * * *

Ещё со времён Карамзина историки заметили, что, сравнивая Ивана в первые тринадцать лет царствования с Иваном после 1560 г., мы будто видим двух совершенно разных людей, двух Иванов-антагонистов! …Они даже внешне непохожи.

Первый – высок, строен и белокур, а лик его светел. Второй - ниже ростом, рыжеват, с мерклыми глазами и угрюмо-злобным лицом.

Практически, все историки сходятся на том, что в ранний период правления Иван проявил себя, как государственник и реформатор. И с этим не поспоришь.

…Иван рано научился читать и от уности своя постиг не токмо Священное писание, но и творения Святых Отец наших. Знал он и русские летописи, а кроме того был знаком с сочинениями Тацита, Саллюстия и Тита Ливия.
Вскоре после венчания на царство, (в семнадцать лет!) Иван собрал вокруг себя команду единомышленников, т.н. «Избранную Раду», ставшую неформальным правительством. В государственной же политике молодым Царём был избран путь постепенных реформ, «мудрой умеренности» и «человеколюбия царской власти». Без насилия, крови, ГУЛАГа  и «шоковой терапии».

Опираясь на Раду, Иван провёл несколько важнейших государственных реформ.
 Реформу центрального и местного управления, военную реформу и даже, если можно так выразиться, «реформу» религиозную. Его стараниями принят новый Судебник (свод законов), проведён Стоглавый Собор, учреждён высший представительный орган Земский Собор (почти парламент). Кстати, первое его заседание Иван начал словами: «Люди Божии… будьте великодушны!» Короче, Россия после этих реформ стала сословно-представительной монархией.

При Иване же был основан и первый Печатный двор. А ещё повелел Царь организовывать во всех городах школы для детей «на учение грамоте, и на учение книжного письма и церковного петия псалтырного». Именно он задумал и заложил Церковь Покрова на Рву (Храм Василия Блаженного), ставшую одним из главных национальных символов России.

В те времена Иван проявил себя, как мужественный и успешный собиратель русских земель. Он создал первое регулярное и весьма боеспособное войско (стрельцы, пушкари). Он победил и присоединил Казанское и Астраханское ханства, взял Нарву, Дерпт, Нейшлосс, Нейгауз, разбил Ливонский Орден у Тирзена, овладел восточной Эстонией, после чего добил Орден окончательно.
…И это было русским людям весьма отрадно. Именно он первым начал строить флот на Балтийском море, чем вызвал злобную панику у тогдашних наших западных партнёров.

Первым из русских монархов Иван добился устойчивого признания себя в качестве царя (императора) в других странах. Именно в этот ранний период на двух Поместных соборах организованных им вместе со своим соратником, митрополитом Макарием, были канонизированы 40 русских святых (до этого, за шесть веков христианства на Руси, всего лишь 22).

Иван был примерным семьянином. Без памяти любил жену Анастасию Романовну и детишек: Анну, Марию, Евдокию, Дмитрия (не убитого потом в Угличе, а другого, своего первенца), а ещё Ивана (который у Репина) и Фёдора (который у А.К.Толстого).

Нельзя не добавить, что Иван вина практически не пил (пьяных, вообще, не выносил и даже настрого запретил в Москве торговлю алкоголем), табака не курил (даже не знал о его существовании), и матерными словами не выражался. (Ну, разве что, кроме слова «bляdь», которое в его пору непристойным, вообще,  не считалось). Царь чуждался потех, а в храме проводил чуть не всё свободное от государственных забот время.
…Ну, не царь, а просто Путин какой-то.

И вот в 1560 году случается катастрофа. Любимая жена Царя внезапно умирает, после чего Иван быстро превращается в полную противоположность себе.

Вот более чем неполный «синодик» его деяний.

Начал Царь с того, что разгромил им же взлелеянную Избранную Раду. Он почему-то решил отказаться от политики постепенных перемен, а начал форсированную концентрацию власти в своих руках, для чего, развязал войну вроде бы с боярами, а, на самом деле, со всеми слоями общества.

Теперь сословно-представительная монархия стала Царю не нужна, ему захотелось срочно учредить монархию абсолютную, а ещё лучше – деспотию. Молодое же Российское государство не было к таким пертурбациям готово, а того, что политика – это искусство возможного, Иван, видимо, ещё не знал. Поэтому страну ему пришлось троцкистским манером через колено ломать. …Однако, из этого ничего путного не вышло, ни абсолютизма он не построил, ни народа не сломал. (Когда условия созрели, Пётр I установил абсолютизм в России простым росчерком пера).

Россия же, успешная прежде в военном деле, теперь стала всё чаще терпеть поражения, причины которых Царь видел исключительно в чьём-то предательстве, поэтому принялся с удивительным упорством уничтожать действительных и мнимых иуд, разоблачать «великие изменные дела», без жалости пытая и казня всех, кого считал виноватыми, в общем, вырубал крамолу так, что сталинские щепки летели.

Самой известной «реформой» позднего Ивана стало разделение страны на Опричнину и Земщину, сопровождаемое невиданным на Руси террором, сделавшимся основой его государственной политики. Это имело катастрофические последствия для страны. Перебил он тогда и ограбил великое множество княжат, бояр, детей боярских, дворян, клириков, да и простого люда угробил немерено.

Не брезговал Царь и убийствами родичей. Двоюродного своего брата, князя Владимира (Старицкого), например, уничтожил вместе с семьёй.  Пригласил к себе в гости вместе с девятилетней дочкой и заставил всех выпить отраву.

 А мать Владимира, Ефросинья Старицкая,  бывшая к тому времени монахиней, по приказу Царя утоплена была в Шексне вместе с двенадцатью сопровождавшими её монашками, в числе которых находилась ещё и невестка Царя Иулиания (вдова младшего Иванова брата Юрия). Обе, между прочим, почитаются в тех местах, как местночтимые святые. (Сейчас рассматривается вопрос о канонизации Ефросиньи, как святой общерусской.)

Корнилия Псково-Печёрского Царь до смерти забил посохом в его же монастыре. Впоследствии Корнилия тоже причислили к лику святых. По приказу Царя был удавлен Малютой предстоятель Русской Церкви митрополит Филипп, впоследствии канонизированный в лике Святителя. Убиты были и все родственники митрополита. Простых же попов и монахов казнил Иван просто бессчётно, как какой-нибудь воинствующий большевик.

Ещё учинил он резню в Клину, Торжке, Вышнем Волочке, и только  чудом не перебил заодно и псковитян. Новгород же Царь подверг просто чудовищному погрому, длившемуся шесть недель и унёсшему жизни десяти тысяч человек, среди которых чуть не большинство составляли женщины и дети.

Те из убитых и замученных, кого Иван с Малютой сами помнили, впоследствии были ими внесены в т.н. «Синодик опальных». Их потом по царскому повелению долгое время поминали во всех русских монастырях. …Совесть мучила?

…Ни детей, ни простых баб в синодике нет, конечно. …Кто их там считал.

Через год-другой после смерти жены, Иван, вообще, стал вести себя странно. То молился с приближёнными в церкви по девять часов кряду, поклоны бил, сам звонил к заутрене, пел на клиросе, читал вслух Писание, каялся и плакал. То устраивал вместе с теми же приближёнными многодневные оргии, предаваясь пьянству, блуду и содомии. Дважды «отрекался» от престола, но так его и не оставил. На какое-то время посадил вместо себя на трон «потешного царя» Симеона Бекбулатовича. Челобитные к новому «царю» начинал так: «Государю великому князю Семиону Бекбулатовичю всеа Русии Иванец Васильев с своими детишками, с Ыванцом да с Федорцом, челом бьют». Цель этого маскарада, длившегося одиннадцать месяцев, до конца не ясна, во всяком случае, мне. …Больше ада?

Только «официальных» жён у Ивана набирается не менее семи штук, четыре из которых были венчаными (что по церковным канонам запрещено). И это не считая всяких эпизодических любовниц и любовников. Царь сватался даже к английской королеве, а потом и к её племяннице, будучи при этом женатым. Хорошо хоть, отказы получил. Что бы было с Россией, дай Елизавета согласие? Даже представить себе боюсь.

Если верить художнику Репину, то Иван и сына любимого укокошил, ударив в гневе посохом в висок. ...А вот это, скорее всего, выдумка. Царя оклеветали западные недоброжелатели. Но и без сыноубийства поздний Иван всё равно напоминает маньяка, хоть и менее кровавого, чем большинство его западных коллег, но зато более креативного... Это Россия, детка!

Была, например, у царя привычка в свободное от государственных дел время кого-нибудь публично казнить. На кол сажать, к примеру, или варить на медленном огне. Делалось это при большом стечении народа, в формате шоу. Времена были трудные, а  синематограф ещё не изобрели, надо же было чем-то народ развлекать.

Так, после разгрома Новгорода, в нём по приказу царя устраивались живые иллюминации. В чём-нибудь обвинённых горожан, а то и просто кого попало, едва спускалась ночь обливали специальным горючим составом, поджигали и отпускали домой. Живые факелы бегали по улицам на потеху горожанам и истошно орали. Кого-то тем временем сбрасывали с кровель, других, заталкивали баграми под лёд, третьих привязывали к саням и пускали лошадей вскачь. Однообразие не приветствовалось. …Самого Государя такие перформансы как-то бодрили.

А вот ещё одна дежурная фишка. Человека зашивали в медвежью шкуру и выталкивали во двор к натасканным на медведя псам. «Медведь» пытался убежать, ревел и потешно дрыгал лапами, пока собаки разрывали его на куски. Зрители смеялись до колик. ...Ну, ведь остроумно же, правда?

Однажды Иван велел привязать к бочке с порохом нескольких заподозренных в чём-то монахов и взорвать. "Они же монаси, а это чин ангельский. Пусть немножечко полетают, как это у ангелов заведено". 

Дворянина Овцына, воспитателя царевича, повесили на одной перекладине с овцой. Чем провинились оба мне неведомо, но каков каламбур!

Дьяка Ивана Висковатого, бывшего чем-то вроде канцлера и министра иностранных дел, привязали к столбу, а приближенные Царя обязаны были, отстояв очередь, подходить к осуждённому и вырезать у него из тела по кусочку мяса. Медленно и понемножку.Казнь такая.Когда же несчастный умер, как показалось Царю, слишком рано, того, кто неудачно отрезал последний кусок, а это был некий опричник Реутов, велено было казнить. Хитрец же Реутов от казни удачно уклонился, симулировав собственную смерть.

Перечислять все Ивановы перформансы, хэппенинги и приколы было бы утомительно. Поэтому делать этого я не буду.

Но как же такое могло случиться?! Почему Иван Ранний деградировал в Ивана Позднего? Это и есть великая загадка. Некоторые историки считают, будто смерть горячо любимой жены так на него повлияла. Другие думают, будто у Царя в шестидесятом году вдруг развился маниакально-депрессивный психоз, называемый ныне биполяркой. Я же в корне не согласен ни с теми, ни с этими. И сейчас попытаюсь «приоткрыть завесу тайны над тем, что скрывает от нас оффициальная историческая наука». …Ага. Власти нас всегда обманывают, Фоменко не даст соврать. И Навальный подтвердит.

Как известно, в Покровском Соборе, помимо одного из самых  известных и почитаемых на Руси святых, Василия Блаженного, похоронен под спудом, то есть под землёй, ещё и другой московский юродивый, Иван Блаженный, он же - Юродивый Ивашка, он же – Ивашка Большой Колпак, он же Железная Шапка, он же - Николка из «Бориса Годунова» . Пока попрошу просто запомнить этот факт. Запомнить и всё. А сейчас напомню, как всё начиналось.

                *  *  *

В 1553 г. Ивана Васильевича постигла болезнь. Да такая тяжкая, что привелось ему, юному ещё возрастом (23 года. По нашим меркам, совсем мальчишка!), возлечь на смертный одр свой и приготовиться предстать пред очами Господа. Случилось это примерно через год после взятия Казани.

...Тогда, благословив чад и домочадцев, умирающий написал духовное завещание, а также, как и подобает православному человеку, исповедался, соборовался и святое причастие принял. После чего стал ждать близкой кончины, впадая временами в огневицу, бредя и никого не узнавая. Когда же приходил в себя, то молился и рыдал неутешно.

…Любому человеку умирать не очень приятно. Но Ивану покидать сей мiр было многократно горше и страшней. Ибо ничего, из замысленного и начатого в государстве, не доведено было до конца. Ничто не стало устойчивым и прочным. Слишком о многом болела у Государя душа. …Он ещё на одре лежал, а вороньё уже слеталось на поживу. И не на кого было многострадальную державу оставить.

Действительно, во время самой уже болезни, Царя предали многие. Бояре, родственники и даже самые близкие и любимые соратники. А как ещё назвать их отказ или уклонение присягнуть наследнику престола младенцу Димитрию?

Да и жену свою, возлюбленную Анастасию Романовну, на произвол судьбы страшно было оставлять. Уморят враги с наследником вместе! Как пить дать, ядом отравят.

...Ну, никак нельзя было Царю сейчас уходить! Никак!

И вот перед самой уже кончиной является Ивану в чудесном как бы видении сам Блаженный Василий, почивший годом ранее. А Иван в прежние времена этого Божьего человека, весьма уважал и любил, почитал, яко провидца сердец человеческих, а также пророка и чудотворца. Он уже тогда угадывал в Василии некоего нового святого мужа. Вместе с Царицей Иван навещал его, когда тот заболел. Когда же скончался Блаженный, Царь горько плакал и даже самолично нёс с боярами гроб.

В видении Василий, как и при жизни, пришёл к нему наг, а в руке держал посох дорожный. И сказал Царю так: «За грехи твои заслужил ты, Иван, злой кончины. Вспомни жестокие казни, что вершились после московского бунта. Вспомни, как тьмы мёртвых тел плыли по Волге после взятия Казани. А были то, Царь, всё вдовицы да сироты, и другие людишки малые, ни в чём не повинные. Жесток ты, Царь, ох жесток! Вспомни же грехи свои и ужаснись! И покайся. Ибо смерть твоя уже у крыльца».

Иван же с превеликим плачем и трепетом стал каяться в грехах и умолять Угодника, чтобы тот испросил для Царя у Господа ещё немножечко жизни земной, ради юности и для искупления грехов. И завершения ранее начатых великих дел.

- И ежели пошлёт мне Господь хоть какое-то время пожить да поцарствовать, дабы завершить начатое, то стану я тогда Христа ради юродивым, яко вот ты, Блаже, в чём и приношу Владыке Небесному свой  обет! - возопил под конец монолога  умирающий.

Едва произнёс Иван эти слова, Блаженный осенил его крестным знамением и стал невидим. Иван же в мгновение ока исцелился. Восстал с одра да пошёл себе, будто и  не умирал никогда.

…Да, всё так и было! О, чудны дела твои, Господи! …Ага.

После этого минуло шесть лет. Как ни старался Царь подготовиться к исполнению обета, ничего у него не получалось. Ни грехов не искупил, ни дел великих не завершил. И стало ему уже казаться ему, что дела эти не завершатся никогда.

Сын Дмитрий, которого видел он своим наследником, утонул по нерадению няньки, не прожив и года. Умерли и дочери.

А потом родился сын Иван (ну, тот, с картины Репина). И ещё один сынок народился, Фёдор (который потом царём таки стал). …Как их бросишь?

Внутри же царства видел государь множество нестроений. Со всех сторон зарились на Русскую землю иноземные враги. С юга – крымцы с ногайцами, с севера – шведы с ливонцами, а литва и немцы с заката.

Ну, как тут уйдёшь? И куда? В какие юродивые? И каким чином?

Может от престола отречься в пользу нового наследника? …Но тот ещё мал. Кто будет государством управлять, пока Иван в возраст войдёт? Двоюродный брат Владимир (Старицкий)? Тот ведь давно опекуном Царевича назначен и даже наследником престола на случай, если Царевич скончается в малолетстве. Но Владимир неверен, глуп, да и до власти жаден. Глядишь, изведёт Царевича, чтобы самому на царство венчаться. Иван помнил, как в трёхлетнем возрасте сам без отца остался, а потом лишился и матери. И как опекуны Шуйские над ним и меньшим Юрием измывались жестоко да голодом их морили, слава Богу, до смерти не довели. …А сам брат Юрий что? Безумен, слаб и о державе не печётся. Сидит в своём уделе, как сыч в дупле, и ничего ему больше не надо.

Однако и обета не выполнить нельзя. Точный срок хоть и не поставлен, но сердцем чувствовал Иван, что сказанное пора исполнять. И тянуть дальше нельзя. …Не хотелось благочестивому Царю целую вечность в геенне гореть с клятвопреступниками вместе. Да и перед Блаженным Василием было бы стыдно…

…Вот если под видом его, Ивана, посадить на трон верного и надёжного человечка схожего обличья… Чтобы никто не догадался и не заметил подмены. Чтобы был тот человек сильным да умным. Взять бы с него клятву великую, да с крестным бы целованьем... И вёл бы тот человек Россию державной рукой верным путём, выполняя Ивановы заветы и наставленья. Царевичей бы блюл, и в свой срок наследнику стол передал. Вот при таких условиях и в юродивые можно идти… Только где ж ты его сыщешь, верного-то человека? …Да ещё и схожего. …Верных, их днём с огнём, как и надёжных. Иван убеждался в том не раз.

А Анастасия Романовна?.. Он – в юродивые, а жена куда? В монастырь или в «жёны» к подменному царю? Никак такое не возможно. Грех великий! …Нет, надо ещё подождать. Авось как-нибудь само образуется.

…Эх, знал бы он наперёд, как оно образуется. Но, рассказ об этом ещё впереди. А сейчас небольшой флэшбэк.

                *  *  *

У отца царя Ивана, Великого князя Василия Ивановича, была когда-то жена именем Соломония. Затворил Господь чрево её, и никак не могла она Василию сына зачать. Василий же терпеливо ждал. И братьям своим самодержавно запретил жениться, пока сам не обзаведётся наследником (что впоследствии, кстати, и привело к династическому кризису и к последующей за ним Смуте).

Время шло, а наследник всё никак не зачинался. Василий непрестанно молился о продолжении династии, раздавал милостыню, делал щедрые вклады в монастыри, совершал паломничества ко святым местам, со старцами благочестивыми беседовал, обращался к лучшим врачам, всё было без толку.

Даже сам знаменитый Парацельс, нашедый, говорят, Философский камень или, по-нашему, панацею, когда возвращался из Царьграда, наведался по просьбе Великого князя в Кремль. Однако ни его эликсир, ни иные снадобья исцелить Соломонию увы не смогли. Собираясь домой и видя, что Василий пребывает в печали великой, Парацельс, бывший к тому же ещё и известным прорицателем, сообщил ему такое  предсказание: «Московия твоя, государь, возвысится над всеми другими странами. Не сильной рукой, но великой душою спасёт она мiр».
И уехал сразу домой, паразит. А когда исполнится пророчество, не сказал.

…После двадцати лет ожидания и горячих молитв совсем отчаялся Князь. Уже ведунов с чародеями стал во дворце привечать, но и от них не было никакого прока.

…И вот однажды приходит в теремной дворец ве;домая ворожея Степанида-рязанка и прямо с порога речёт, тыча пальцем в неплодное чрево: «Детям здесь не бывать! А быть волкодлаку лютому!» …И вдруг затряслась вся, рухнула на пол, да и дух испустила.

Предсказание это ввергло Великого князя в великий трепет, и с того дня решил он от жены как-нибудь избавляться. А что сделаешь? Интересы государства того требовали. …Вскоре постригли бедняжку в монашки и отвезли в город Суздаль, в Покровский монастырь. Василий же взял себе жену другую, именем Елена, из княжеского рода Глинских, которая и стала через три года матерью нашего Ивана. …Соломонию же тогда многие жалели.

Сослали, в общем, брошенку... Но не так она оказалась проста. В скором времени разнёсся по Руси слух, будто ещё до пострижения понесла Соломония во чреве и благополучно разрешилась от бремени уже в монастыре. Да не от кого-нибудь понесла, а от самого Великого князя. Следовательно, младенец её – законный наследник престола, а у Великого князя жена молодая, которая ему другого наследника того и гляди родит. …Вот такая вышла незадача. Признает ли отпрыска Государь?

Когда Василий об этом проведал, сразу отправил в Суздаль доверенных людей для учинения сыска. Соломония, наречённая в монахинях Софьей, едва вошли к ней в келью, стала слуг государевых бранить и велела им убираться с глаз долой, недостойны, мол, они лицезреть наследника, а тот, когда вырастет, припомнит гонителям обиды матери своей.

Однако, приехавшие тоже были не робкого десятка. После скорого и пристрастного дознания не выдержала Софья, зарыдала, кинулась во двор и, указав рукой на маленький холмик с крестом, возопила: «Вот она государева кровь!» А сама побелела и наземь рухнула.

Когда же привели её в чувство, лукавая женщина сообщила, что через малое время после крещения, новорождённый, наречённый именем Георгий, покрылся страшными язвами и вскорости опочил. В три дня сгорел бедняжечка. Хоронили его, мол, в закрытом гробу и очевидцев тех похорон нет никого, кроме настоятельницы и некоей бабы-повитухи, принимавшей роды, а затем готовившей покойного к погребению.

Настоятельница решительно подтвердила её слова, а призванная в свидетели повитуха поклялась, что так оно всё и было. Её несколько раз усердно допросили, испытав для верности кнутом, но так ничего и не добились. Упрямая баба, ревела, плевалась кровью, пучила глаза, но стояла на своём. …Родился, покрылся, умер, закопали. Ничего больше не ведаю!

Могилку-то надо бы разрыть было, чтобы окончательно убедиться. Но, что там за язвы страшные у младенчика? Уж, не чума ли? Не иное ли моровое поветрие? Раскопаешь, да и сам не рад будешь. Поостереглись следователи усопшее дитятко тревожить. Решили уехать так.

О смерти первенца доложили Великому князю и сказку секретную ему написали. Тот погоревал, конечно, что нехорошо получилось, но молодая жена его быстро успокоила, а через три года и сама наследника родила.

…Народишко же, однако, продолжала будоражить молва, будто на самом деле суздальский младенец жив и здоров, но упрятан надёжно в заповедных керженских лесах, в потаённых скитах. Поскольку, мол, Соломония знает, что Елена-царица, на него острый нож точит, и живым ему, без этого, не быти.

И вот, много лет спустя, когда Василия давно уж в живых не было, а царствовал наш Иван, объявляется лесах, но не в керженских, а в белёвских, лютый разбойник Кудеяр. Этот Кудеяр, собрав преизрядную ватагу таких же как он молодцов, начинает грабить обозы по Муравскому шляху да Изюмской сакме;, без опаски нападая на станицы и даже на некоторые изрядные вотчины.

Стали тогда люди говорить, будто под именем Кудеяра и скрывается тот упасённый в лесах Георгий, единокровный брат Царя, имеющий не престол больше прав, чем Иван.

Говорили также, что после смерти матери Георгий, не вынеся невесёлого скитского жития, бежал из сумеречных лесов в солнечный Бахчисарай, где некоторое время обретался при дворе Гиреев, обещавших со временем вернуть злополучному отроку шапку Мономаха. Готовя недавнего лесного жителя к московскому трону, татары учили его всяким премудростям, а также царским манерам и благородному обхождению. …Ну, как сами эти манеры понимали, так и учили.

Когда опасные слухи дошли до столицы, Кудеяра велено было изловить и тайно доставить пред очи государевы. В Суздаль же отправили особых великокняжьих тиунов, дабы учинить новый розыск.

К тому времени старица Софья уже опочила и погребена была в монастырской ограде, причём с превеликими почестями, подобающими разве что какой-нибудь преподобной. Умерла и добрая настоятельница. Даже упорная повитуха и та приказала долго жить.

Единственное, что удалось учинить дознавателям – это с опаской раскопать могилку, на которую когда-то указывала Софья. Там их ждал сюрприз: в маленьком гробике лежала тряпичная кукла, обряженная в синюю шёлковую рубашечку и подпоясанная пояском с кистями. Ворот же рубашки расшит был мелким речным жемчугом.

Куклу закопали на прежнее место. Не к государю ж её везти. И дознаватели, и сам Царь пришли к выводу, что молва не врёт. Настоящего Георгия Соломония тогда упрятала, закопав вместо него чучелко. …У Ивана, правда, и другая версия была, но он выбрал эту, как наиболее опасную.

…И вот настал день, когда сам Кудеяр всем объявил, что он, де, есть не кто иной, как истинный Царь и Великий князь всея Руси Георгий, ищущий восстановить свои права и наказать беззаконно воцарившегося самозванца.

И притекло к нему со всех сторон великое множество всякого лихого люда: вятские ушкуйники, казаки-мещёрцы, остяки с черемисами да башкиры с татарами, а также душегубцы, беглые холопы, оскудевшие дворяне, черкасы, спившиеся дьяки, попы-расстриги и другой всякий отчаянный и оголтелый сброд. Тыщ до десяти разбойников набралось. Да ещё крымский хан посулил прислать в помощь бунтовщику три тысячи всадников.

И вышли тати из лесов, и устремились к стольному граду, по пути сжигая города и веси, грабя и убивая всех, кто отказывался лютому зверю покориться. Пришлось государю высылать навстречу бунтовщикам тоже рать немалую.

Георгий же к тому времени, став лагерем у Иван-озера близ Епифанова леса, быстро возвёл там крепостцу деревянную, в коей и затворился до поры. Оттуда слал во все концы прелестные письма, суля перебежчикам всяческие милости и поджидая крымскую подмогу. …А она что-то мешкала.

Царский воевода, тем временем тайно подошёл к Иван-озеру и с рассветом обрушился на крепость, где укрылось разбойное войско. К удивлению своему, нападавшие не встретили никакого серьёзного сопротивления. Ни сторожевых дозоров не было выставлено, ни охраны путной. Кудеяр же пред этим всю ночь пропьянствовал вместе со сподвижником своим Болдырём да разбойницей Анной. Не отстало от них и остальное всё воинство.

Осадив крепость, царские люди обложили деревянные стены хворостом и подожгли, а потом, ворвавшись внутрь, посекли хмельных её защитников. Болдырь в том бою был убит, а самого Георгия вместе с Анной взяли в полон.

Анну на другой же день в срубе сожгли, да не как тать, а как чародейку, каковой она, говорят, и была. Лиходея же под надёжной охраной отправили в Москву. Царём было велено, изловив вора, сразу надеть ему на голову чёрный мешок и везти в железной клетке, да никому с ним по дороге разговоров не разговаривать. Что и было под страхом смерти исполнено.

Когда шедшие на помощь Георгию крымцы добрались-таки до Иван-озера, ни разбойного войска, ни царского - там уже не было, а дымились одни только чёрные головешки да валялись обгорелые трупы. Татары с расстройства решили разграбить окрестные городки, да наловить невольников на продажу, но вынуждены были срочно возвращаться домой, поскольку в Крыму в это время высадилось большое русское войско и безнаказанно разоряло ханские улусы.

Когда Георгия, доставив в Москву, посадили на цепь в Сретенском монастыре, Иван к нему пришёл, чтобы опасного пленника самолично увидеть и допросить. Едва остались они наедине, Царь собственными руками снял с головы самозванца мешок и сразу же понял, что хоть заросло лицо супостата рыжим волосом, были они до крайности схожи. Тут уж последние сомнения отпали. …Братья!

И что с ним теперь было делать? Всю жизнь держать в заточении с мешком на башке? Немилосердно это и не по-христиански. А вдруг проведает кто? Не должно быть в государстве двух претендентов на престол. Супостаты сразу заговор сплетут, глядишь, выкрадут узника из-под стражи, и пойдёт по Руси кровавая смута! Какое уж там завершение дел! Вся держава прахом пойдёт.

Казнить? Но делать этого Ивану уже не хотелось. Брат же всё-таки, да и законный наследник, между прочим. Царь и без того грехов за собой чувствовал немало. А каинов грех – всех грехов грех. Как его на душу возьмёшь?

Ну, и что оставалось делать? Задумался Царь. Молиться стал. Надеялся, вразумит Бог как ему поступить. Или Блаженный Василий подскажет. …Но небеса молчали.

Тогда решил Иван повременить с приговором. Стал чуть не каждый день к брату наведываться и беседы вести. Однако, мешок с головы узника снимать пока не велел. Дырки для глаз прорезали, да и всё. Ну, и для рта, конечно. …Так, задолго до замерзавших в Крыму англичан, в Москве изобрели шапку-балаклаву.

А Георгий, на цепи сидючи, размышлял над своей горькой участью. Всенародно его казнят или тайно? Четвертуют или просто башку отрубят? На кол посадят или яду дадут. С жизнью он уже давно распрощался. Понимал, что пощады ему не будет. Сам бы он, в таком случае, никого бы не пощадил. Терять ему было нечего, поэтому говорил с Царём дерзко, обиды выкладывал без обиняков. И про несправедливость отца, и про злосчастную свою мать, и про собственные мученья. Зависти к «счастливчику» Ивану не скрывал даже.

Слушать его Царю было тяжко. А ведь он ничего плохого брату своему не делал, не замышлял против него, даже не ведал ни о чём. Не его это была вина. А вот, поди ж ты. …Пытался объяснить Георгию, да и себе, что своей волей не виноват. Просто доля им такая выпала обоим. Видно, так было Богу угодно. Зачем? Да кто ж его поймёт, Божий-то замысел?! Разве можем мы о нём судить?

…Так беседовали братья часами. И постепенно, догадавшись, что Царь не намеревается предать его лютой смерти, Георгий успокаивался, оттаивал, становился мягче и ласковей. Во всяком случае, так казалось Ивану. Через какое-то время брат перестал браниться и всех на свете обвинять. Поведал даже, что делал бы, получи он царскую власть.

Будь он царём, мол, уж он бы старался державу крепить, навести в ней порядок. А для этого нужно быть сильным, грозным и справедливым. Чтобы народ любил, бояре боялись, а иноземцы трепетали. Он даже первым произнёс всем ныне не от него известную фразу: «Государство без грозы, что конь без узды».

Ивану нравилось многое из того, что говорил брат о государстве. Он и сам подобное мыслил. Разница заключалась лишь в том, что Георгий был жёстче и нетерпеливей. Но думал он, как казалось Ивану, в правильном направлении. …И сила в нём тоже чувствовалась. Известное дело, кровь.

…Во время одного из разговоров у Ивана родилась вдруг шальная мысль. Так вот же он, схожий телом, лицом и разумением! Имеющий законное право на царство по рождению. …Верный ли? Трудно понять, но, постепенно это прояснится. Надо разговаривать побольше, испытывать его, в душу к нему заглянуть. Во всяком случае, на лукавого обманщика брат не похож. Да и нравился он Ивану, чего уж тут… Кровь…

Так встречались братья около года. Иван Георгию постепенно поверил и стал потихоньку открываться. Тот, когда до него дошёл смысл сказанного, был ошеломлён, поверить не мог, подумал, уж не снится ли? Не знал, что и ответить, однако вскоре кое-как оклемался, и они сговорились.

Только не мог Иван придумать, что ему с бедной Анастасией делать. Не было у него сердечных сил с любимой расстаться, а понять, куда её определить, не хватало ума. Пока он об этом думал, царица занемогла. Пришла нужда её лечить, чем Царь и озаботился, откладывая решение участи до выздоровления…

Судьба же, злодейка, за него всё решила сама, и притом безжалостно очень.

…Анастасия же всё никак не поправлялась, а к концу июля окончательно слегла. …В Москве тем временем, как назло, вспыхнул пожар. Огонь лился по улицам, будто река, горели и Кремль, и Китай-город, и Занеглименье, и Кучково поле, и Кулишки, и Большой посад. Сквозь рёв огня доносился многоголосый людской вопль, перебиваемый взрывами пороха на складах. Кругом царил ужас, и нечем было дышать.

Царь сразу отвёз жену в Коломенское и поспешил назад, в город. Кинулся пожар самолично тушить. Вместе со стрельцами бегал по кровлям с бердышом, таскал туда-сюда щиты из бычьей кожи, бесстрашно бросался в огонь, спасая детей и женщин.

…В том огне сгинула великая пропасть людей. И несчётно было погорельцев, обожжённых да покалеченных.

…Анастасии же становилось всё хуже, и никакие уже лекари не обещали помочь. …И вот 7 августа, в пятом часу, на руках помертвевшего мужа, Царица отдала Богу светлую свою душу. …Хоронила Анастасию вся Москва. Плач великий стоял в городе. Рыдали все, от мала, до велика, от митрополита, до последнего нищего.

Царь безучастно шёл за гробом по чёрному городу и был единственным, кто в этот день не плакал. Он смотрел мёртвыми глазами то в затянутое тучами небо, то на гроб, плывший над толпой, подобно смертному челну, ведомому Архангелом Михаилом. …А в душе у Ивана был адский пламень. Одного себя он винил во всём. Как если бы сам создал этот жестокий, бесчеловечный мiр. Вернее, сам его весь испортил. …И мнилось ему в те дни, будто он то ли умирает, то ли давно умер и смердит, как четверодневный Лазарь. …После смерти жены Иван существовал по инерции.

После сороковин он явился к Георгию и тот, как между ними и было условлено, поклялся страшными клятвами, что станет Ивановым детям отца вместо, в своё время передаст трон наследнику и выполнит все заветы Ивана. В том и крест Царю целовал.

После этого братья осуществили задуманное. Сделано всё было так, что даже самые близкие ничего не заподозрили. Георгий, назвавшись Иваном, стал править государством, а настоящий Иван, выполняя обет, отошёл от мирских дел, оставил род свой, и дом отчьск, ради подвига святого юродства. Ещё и боль душевную телесной хотел заглушить.

На другой же день кинулся он прочь от столицы, прихватив с собой лишь крест кипарисовый да Псалтырь. Подвизался в Ростове, и лишь спустя много лет как-то снежной зимой возвратился в Москву. Бродил неприкаянно наг и бос, на теле имел вериги, а на голове, вместо Мономаховой шапки, железный колпак.

…Скоро Ивана знала уже вся Москва. Многие полюбили его, ибо напоминал он людям Блаженного Василия. Толпами приходили они к нему, слушали гневные его речи, спрашивали о разном, просили за них помолиться, но никто так и не узнал в нём старого своего Государя.

…Оный же окаянный Георгий, дорвавшись до трона, клятвы свои преступил, пустился во все тяжкие, творил беззакония, проливал кровь и правил страной, как истый безумец. Безумцем же он и был. Всё созданное Иваном, погубил и разорил в угоду безмерному своему властолюбию. Так лютовал он на Руси много лет и в конце концов умер. …Степанида рязанка оказалась права, Соломония, и впрямь, извергла из чрева волка.

Блаженный же изумлял всех своим умением, подобно соколу, не мигая, глядеть на солнце. В иные часы, подобно древнему пророку, он бесстрашно укорял грешных суровыми словесами и прорицал разным людишкам, их немудрящую злую судьбу... Исцелял болящих… Молился непрестанно… Ещё при жизни почитали его святым. Были, впрочем, и такие, кто насмехался над Блаженным, как бы над неким дурачком. Мальчишки дразнили его, смеялись, отнимали милостыню и даже бросали в него всякий мусор.

…Богоблаженный же Ивашка не корил их, а всё глядел на солнце и плакал… Рыдал безостановочно всех нас, тогдашних, нынешних и будущих невегласов, жалеючи…

…Плакал он так, плакал, а незадолго до кончины ударился вдруг в неистовое плясание. Сбежался народ, смотрел удивлённо. Блаженный же, пав на колени, вдруг вновь зарыдал и то, вздымая руки к небу, то бья и царапая ими землю, стал пророчествовать. Возвестил Иван московским людишкам, что вот всё, конец им приходит, ****иным детям. Бог, мол, долго ждёт, да больно бьёт. И постигнет их, грешников, неминучая кара. За беззаконные неподобные дела зле погибнут они небесным огнём, великим ветром и смертным градом. И много другого страшного напрорицал святой. Слыша же его люди ужасахуся, но всего уразуметь не могли. …На другой же день Блаженный тихо преставися в мовнице.

…Излия же ся тогда благоухание неизреченно от телесе святого, и быстъ лице его светлее живаго…

…По указу сына Фёдора, восшедшего к тому времени на престол, решено было похоронить Ивана у Покрова, что на Рву, рядом с Блаженным Василием, как и просил. Рядом с храмом, который Блаженный когда-то и заложил. …Сыну Иван так и не открылся. А сам Фёдор Иоаннович отца родного не узнал. И никому другому Иван не открылся тоже. Потому, что человек, собравший когда-то Стоглавый собор, покоривший Казань и разгромивший Ливонский орден, отрёкся от себя прежнего и ото всей своей прожитой жизни. …Был он ещё в мiре сем, но уже не от мiра сего.

В день же погребения исполнилось суровое предначертание святого. Почернело и как бы растрескалось солнце. Налетел небывалой ярости ураган, превративший Москву в некое подобие гибнущего Содома. Землю ломало и корчило, по улицам перекатывались вывороченные с корнем деревья. Смерч закрутил небо воронкой и оно, будто невидимая ноздря кокаин, втянуло в себя несметное число птиц, крыш, людей и лошадей…

…Вскоре, неизвестно откуда прилетела чёрная туча, и из неё выпал град размером с кулак. Гром всё это время не стихал ни на минуту, а небо сияло беспрерывными вспышками молний, бивших в землю, деревья, дома, облака…

И занялся от тех молний, по всей московской земле огнь велий и неугасимый. Небесный пламень пожёг, а град побил множество горожан. Бурей разрушено было немалое число домов. Вой человечий стоял и в городе, и в посаде. Особенно много людей и построек сгорело у Кремля, на рву, возле самого Покрова. Там, где нынче ГУМ, Мавзолей и Лобное место… И сказали те, кто ещё вчера глумился над Святым: «Если при смерти его такие великие знамения явились, то видите, сколь он праведен».

…Многим же показалось в тот час, будто Светопреставление началось… И лишь по прошествии не лет даже, а веков, стало ясно, что великие те беды были началом воспоследовавших страшных испытаний… Вслед за пожаром и ураганом пришли и глады, и моры, и междоусобные брани, и многие нашествия иноплеменных. Да не в Москве только, а и по всей Руси. Что и было прозорливцем предречено.

…И ещё предсказывал Иоанн, что наступят времена, когда все увидят мерзость запустения, наставшую на Святой Руси. Люди потеряют веру и вместо Бога поклонятся Мамоне. Тогда иные погибнут, а иные разбегутся по другим краям. Мужики станут как бабы, а бабы как мужики, и рожать детей будет некому. Обезлюдеет земля, заговорит чужими языками и ненавидима будет народами. Тогда покажется людям, что вот, настали последние времена, и пропадает Русь, как сгинули с лица земли многие народы. Но не попустит такого Бог.

Не исчезнет Русь, говорил Иван, а схоронится в неведомой глубине, подобно невидимому граду Китежу. И когда раздастся страшный, как бы из бездны идущий, вопль оскудевшего духом народа, откроется она чудесным образом, восстанет из праха и процветёт аки крин сельный. И понесёт мiру свет во откровение языцев и поведёт их за собой. Аминь.

Ну, вот как-то, примерно, так.

                * * *

…Думал написать научный текст, а получился ещё один миф. Ну, и ладно. Он вроде бы получился забавным. Сейчас ведь время «постправды», и нам приходится выбирать не между правдой и ложью, не между фактом и фейком, а между разными мифами. Миф это не сказка, не глупость, а нормальная и даже необходимая апофения  , то есть образ, который строит наш разум, когда не может обработать полученную информацию, потому, что её слишком много, или когда, наоборот, её слишком мало.

И этот мой миф ничуть не хуже других мифов, которыми мы живём, в том числе и исторических. Ведь мы, в основном, живём именно мифами. Что не умаляет великих заслуг науки, в данном случае исторической. А мифологическое мышление, оттесняя науку из общественного сознания, всё более завоёвывает умы. И это вполне понятно и объяснимо. Просто сегодня поток информации фантастически плотен и быстр. Так не было никогда.

Когда-то мифы создавали и транслировали племена и народы, причём пестовали их веками. Мифы бытовали не только в виде архаической мифологии, рассказывавшей про зевсов, велесов и кетцалькоатлей, но и в виде исторических преданий, народного эпоса, былин, быличек и всяких легенд. Сейчас ситуация изменилась. Кто у нас только мифов не творит! И математики с учёными степенями мифотворят, и дворники со сторожами, и политики с глазами кроликов, и таксисты с юмористами, и даже свихнувшиеся профессиональные путешественники.

Нынешние мифодизайнеры отвергают или игнорируют традиционную историческую науку, разоблачают «официальную историографию», утверждают, будто существует какая-то скрытая и «запрещённая властями» история, известная только им. Они объявляют, что вот прямо сейчас за разумные деньги, а то и нахаляву, откроют публике «как всё было на самом деле» и «выведут на чистую воду фальсификаторов». А ещё в мире есть спецслужбы, спецпропагандисты и прочие штатные мифотворцы.

Нам-то как быть, чтобы не заблудиться в этих плодах сумасшествия или злонамеренности? Что уж тут о концепциях говорить, если факт-чекинг становится невозможным. На него сегодня, когда события реальные или вымышленные летят в информационном пространстве будто пылинки в безумном смерче, просто нет времени. А жить как-то надо, надо в этом безумном мире ориентироваться, надо искать точки опоры, а не то и сам с ума съедешь.

Нам и самим всё время приходится создавать мифы, чаще всего неосознанно. В том числе и исторические. Следует только помнить, что это всё-таки мифы, а не доказанные наукой концепции или факты. И из этих мифов надо учиться выбирать те, которые нам помогут, а не те, которые нас погубят. И надо вырабатывать критерии выбора.

Но это уже совсем другая история.