Обида

Моя мама – прирожденный спасатель, хлебом не корми, дай поспасать кого-нибудь. Долго-долго хранила я внутри обиду на нее за то, что вовремя не вызвала деду скорую. Он всегда вставал в 5 утра, тихо так нежно веничком полы гладит, прибирается, чтобы не потревожить сон Буси, мамы и меня. Он заботился о нас молча, не выпячивая своих заслуг. Прибежит в обеденный перерыв домой и вместо еды двух собак нагуляет, чтобы нам не ходить, хотя мы дома. Один раз даже руку сломал, спешил и подскользнулся, привел Патю (огромного черного ньюфаундленда), а рука висит от плеча, и ни разу не слышала я от него ни одной жалобы. В этом доме вообще мужчины не подавали голоса, мама с бабушкой кричат, ругаются, а дед молча сделает все и прикурнет сидя во время сериала «Тропиканка» или «Просто Мария». Не интересовала его чужая жизнь, не слушал ни о ком, не смотрел, мел свою сторону улицы и заботился, как мог, о своей семье и своем доме. Ни разу он на моей памяти, а я росла с Дедом, Бусей и мамой, в садик не ходила, не ложился днем отдохнуть, а тут прихожу к маме, когда уже Лизе было 3 года, а он лежит, спрашиваю, что с Дедой, мама говорит, что прилег отдохнуть, кольнуло, чего это он, но ушла на работу, прихожу, он так и лежит, и опять мама говорит, что все в порядке. Только на следующий день днем, когда снова зашла, я забила тревогу и вызвала скорую, оказалось, что у него инсульт. Слег Дедушка. Мама ухаживала за ним, себя не жалея, и мыла, и не отходила от него, но он больше не встал подметать свой дом. Принесу ему маленького месячного Львенка, он разулыбается, мама так виновато мне (или мне казался ее голос виноватым): «О, впервые заулыбался за долгое время». Продала она все его пластинки, а там такая огромнейшая коллекция была, я росла на них, вся «Мелодия», все иностранные, какими только методами он не добывал нам пластинки, подписные издания. У нас была вся русская, отечественная и зарубежная литература, книги о Великой Отечественной Войне и о Ленине, уникальные собрания сочинений. На стеллаже была вложена табличка: «Не шарь по полкам жадным взглядом, здесь книги не даются на дом, и только круглый идиот знакомым книги раздает». Ушел Деда 6 октября в 2 месяца Левы. Ушел, а я до сих пор, в любом состоянии и месте самостоятельно невольно просыпаюсь в 3 часа ночи: дед часто пил чай ровно в 3 ночи, встану на еле уловимое позвякивание чайной ложки о чашку, загляну на кухню и останусь с ним, он любил попить чай в тишине, без криков мамы и Буси, послушать ночь. А когда все просыпались, он шел в гостиную и открывал жалюзи с верной присказкой: «Бог сказал: Да будет Свет, и с тал Свет!»  Не приняты у нас были поцелуи да объятия, но так мне хотелось всегда прижаться к Деду, но как-то стыдно, неудобно, и вот когда мы с мамой куда-то уезжали в отпуск, встанут Буся с Дедом в мини коридорчике, провожают, а он видно, как ждет тоже, что я подойду, поцелую его, обниму, и так на душе сладко становится и чуть защимит, что старенький, он весь просияет аж изнутри, столько Бога бывает в маленьком человеке, что он аж переливается, пересыпается и заживляет все вокруг. Выйду, кладу чемоданы, еду в аэропорт, а тепло его не проходит, как в тулупе себя общущаю, и улыбка счастливая, что не забыла, обняла, и сейчас помню, как пахнет он, какая щека на ощупь, и без всяких фотографий он улыбается. Человек – действие, забота.
Простила ли я маму? Простила ли мама себя? А может и не виновата она была? Никто мне не вернет Деда, хоть заобижайся, а мама – вот она, единственная у меня из родных осталась, кроме детей. И теперь мне надо брать пример с Деда. Человека Заботы.