Война и мир. гл. 1-1-20
Пьер знал хорошо эту комнату-спальню,
Вернее назвать бы не комната – зал,
Название прежнее – опочивальня,
В персидских коврах этот зал утопал.
Колоннами зал тот делился на части,
За ними, с одной у него стороны,
Стояли все нужные спальные снасти,
С другой – все церковные средства, нужны.
Киот с образами весь в ярком он свете,
Под ризами – кресло, Вольтера времён,
Церковные все принадлежности эти,
А в кресле – сам граф был уже размещён.
Лежал непосредственно под образами,
В подушках, как принято, он утопал,
Свеча была вставлена между пальца;ми,
Казалось, сном мёртвым сам граф уже спал.
Над креслом стояли духовные лица,
В блестящих одеждах, с свечами в руках,
Служили, как в церкви, где надо молиться,
С душой в упокой, где-то на облаках.
Чуть сзади стояли всех рангов родные,
За ними – прислуга-мужчин, доктора,
Княгиня поспешно и, как все другие,
И Пьеру зажжённую свечку дала.
А Пьер, с непривычки и той же рукою,
В которой держал он зажжённой свечу,
Креститься стал с нею, готовый, как к бою,
Движеньем руки так подобны мечу.
Смешливая, с родинкой, младшая – Соня,
С улыбкой, лицо своё спрятав в платок,
Обычно, как прозвана всеми тихоня,
Сдержать не могла смеха смелый поток.
И, всё только глядя на Пьера моленье,
Она не могла оторвать этот взгляд,
В неё он вливал дозу и раздраженья,
И бо;льшую дозу – веселья, как яд.
В какой-то момент вдруг им всем показалось,
Больной так внезапно тревожно затих,
Княгиня с энергией и, не стесняясь,
Молитву велев прекратить, как на грех;
И пальцем проверить дала знак Лоррену,
В каком состоянье сейчас их больной,
Прощупать вновь пульс иль лекарства замену,
Иль надо постельный предмет уж другой.
И доктор исполнил осмотр свой врачебный,
Ещё жизнь теплилась, дыханье свежо,
И богослуженье, как шаг всегда верный,
Продолжили вновь, на момент, так нужно;.
В теченье минут с остановкою службы,
Князь вышел и вместе со старшей княжной,
В глубь спальни пошли, свои тайные нужды,
Свершить разговор там, в дверях, меж собой.
Вернулись они пред концом самым службы,
Но вот и пришёл уже службе конец,
И топот шагов, раздававшихся дружно,
Не слышал уже, граф лежал, как мертвец.
— Снести бы его на обычное место,
Ведь рядом чудесная в доме кровать,
Иначе нельзя будет…что будет вместо?
Михайловна Анна не смела сказать.
Граф был перенесен, причём, осторожно,
При этом, видна была жирная грудь,
Держали под мышками, всё было сложно,
Хотя небольшой до кровати был путь.
Его голова с широкими скулами,
С красивым и чувственным носом и ртом,
Размером – велик, хищный, как у акулы,
И взглядом холодным с потухшим умом;
Не обезображена близостью смерти,
Была вся такая, как знал её Пьер;
Отдав ему должное в той круговерти,
Он старческий смог одолеть весь барьер.
Княгиня и Пьер у постели больного
Пытались всё делать, узнать бы граф мог,
Любимого сына, ему дорогого,
Надеясь, поможет им в этом и бог.
Граф прямо на Пьера смотрел таким взглядом,
Понять невозможно его, этот взгляд,
Он словно пропитан таинственным ядом,
Недолго смотрел, минут пару подряд.
Пьер молча стоял и смотрел на больного,
Ответный больного на Пьера был взгляд,
И эта дуэль взглядов, сына родного,
Хотя и короткое время подряд;
Заставило думать, а что взгляд весь значит,
Иль просто смотреть, пока целы глаза,
А можно подумать, конечно, иначе,
Что жизни давно угрожает гроза.
Он вновь положился на помощь графини,
Та жестами дала «сыночку» понять,
Теперь для прощанья, по этой причине,
Отцовскую руку – ему целовать,
Исполнена Пьером и эта «повинность»,
А что делать дальше – на «маму» вновь взгляд,
Во всём его облике – просто невинность,
Какой ещё нужно исполнить обряд?
Указано было ему и на кресло,
Он занял в нём место, смотря на отца,
Отца взгляд остался смотрящим в то место,
Где сын его был, в направленье лица.
Внезапно лицо как бы дёргаться стало,
Скривился у графа красивый весь рот,
Ему, как чего-то ещё не хватало,
На лбу в пару капелек выступил пот,
Пьер понял, как близок отец уже к смерти,
Неясный и хриплый раздался вдруг звук,
Какие внутри его бегали черти,
Никто не мог знать из непонятых мук.
Слуга догадался, сменить положенье:
— Его повернуть на другой бы бочок, —
Исполнили с Пьером его пожеланье,
И граф получил к жизни новый толчок.
Но при развороте огромного тела,
Одна рука графа подалась назад,
Он сделал усилье – рука «не посмела»
Команду исполнить на нужный уклад.
Пьер ужаса взглядом смотрел на ту руку,
С таким же «успехом» смотрел граф и сам,
Лицо выражало страданье и муку,
Он дань отдавал всем прошедшим годам.
Душевной была эта графская мука,
Улыбкой страданья – насмешка над ним,
Бессильем своим он не мог даже звука
Издать в оправданье, настолько – раним.
При виде измученной этой улыбки,
Почувствовал Пьер содроганье в груди,
Ему самому – была больше, чем пытка,
И слёзы в глазах наполняли очки.
Свидетельство о публикации №121110908467