Джон Китс - Ода Психее

О,  Богиня!  Услышь  эти  немелодичные  числа,  сжаты
Сладостным  принуждением  и  воспоминанием  дорогим,
И  прости,  что  твои  секреты  будут  воспеты
Даже  в  твоё  собственное  нежное  ухо:
Конечно,  я  спал  сегодня,  или  видел  я
Окрылённую  Психею  с  неспящим  оком,
Я  блуждал  в  лесу  растерянно,
И,  вдруг,  слабея  от  удивления,
Увидел  двух  светлых  созданий, стелящихся  рядом
В  глубокой  траве,  где  крыша  шептавшая
Листвы  и  дрожащих  цветов,  где  бежал
Ручеек,  редко  замечаем.

Наполовину  смолкнувшие,  цветы  холодных  корней,  аромат  видящий,
Голубой,  серебристый,  и  с  бутонами  Тира  житель,
Они  ложатся  тихо  дыша,  на  травы  постель;
Объятья  их  рук  и  объятья  также  их  крылий;
Их  губы  не  касаются,  но  не  прощаются,
Как  если  бы  разъединённые  мягкими  руками  сна,
И  готовые  все  ёще  превзойти  прошлые  поцелуи
В  нежных  глазах  заката  любви  утренней  зари:
Я  знал  окрылённого  мальчика;
Но  кто  ты,  О,  счастливая,  счастливая  голубка?
Его  Душа  правдива!

О,  позднейшее  рождение  и  любимейшее  видение  вдали
От  всей  Олимпийской  удаляющейся  иерархии!
Честнее,  чем  Феб,  сапфировая  звезда
Или  Веспер,  вооруженный  сверкающий  небес  червь;
Яснее,  чем  эти,  хотя  у  тебя  нет  храма,
Не  алтарь  с  кипами  цветов;
Не  хор  девушек  испускающих  прелестный  стон
В  полуночные  часы;
Не  голос,  не  лютня,  не  труба,  не  сладкий  фимиам
От  качающейся  на  цепи  переполненной  кадильницы;
Не  святилище,  не  роща,  не  оракул,  не  жар
Мечтающего  пророка  с  бледными  губами.

О,  ярчайшие!  Хотя  слишком  поздно  для  древних  клятв,
Слишком,  слишком  поздно  для  любимой  верящей  лиры,
Когда   ветви  леса  призрачного  святые,
Осветят  воздух,  воду,  и  огонь;
Все -- таки  даже  в  эти  дни,  такие  отдаленные
От  счастливых  благочестий,  прозрачные  веера  твои,
Порхающие  среди  слабых  Олимпийцев,
Я  вижу,  и  пою,  моими  глазами  вдохновенными.
Так  позволь  мне  быть  твоим  хором,  и  испустить  стон
В  полуночные  часы;
Твоим  голосом,  твоей  лютней,  твоей  трубой,  твоим  сладким  фимиамом
От  раскачивающейся  переполненной  кадильницы;
Твоим  святилищем,  твоей  рощей,  твоим  оракулом,  твоим  жаром
Мечтающего  пророка  с  бледными  губами.

Да,  я  могу  быть  твоим  священником,  и  построить  храм
В  далёком  регионе  моего  разума  некотором,
Где  ветвящиеся  мысли,  проросшими  новыми  с  милой  болью,
Вместо  сосен  будут  шептать  на  ветру:
Далеко,  далеко  пусть  те  тёмные  деревьев  группы,
Оперенные  дикими  хребтами  гор  шаг  за  шагом;
И  там  зефирами,  потоками,  и  птицами,  и  пчёлами,
Дриады  мхов  и  лиан  пусть  баюкают  сон;
И  посреди  этой  дикой  тишины
И  святилища  роз  оденусь  ли  я
С  оплетённой  решёткой  работающего  ума,
С  бутонами,  и  колокольчиками,  и  звёздами  без  имени,
Со  всем,  Воображение  садовник  мог  когда – либо  притвориться,
Кто  выращивал  цветы,  никогда  не  вырастит  одинаковых
И  там  должен  быть  для  тебя  весь  приятный  восторг,
Что  мысль  под  тенью  может  выиграть,
И  яркий  факел,  и  окно  распахнутое  в  ночь,
Чтоб  тёплую  Любовь  впустить!








Психея — в древнегреческой мифологии олицетворение души.

Веспер – вечерняя  звезда.

Зефиры – западные  ветра.

Феб — от греч.— лучезарный. В греческой мифологии один из олимпийских богов.  Образ Аполлона.