Человек, который увидел ангела

«Мы распяты в одной плоскости, а мир — многомерен. Мы это чувствуем и страдаем от невозможности познать истину…
А знать не нужно! Нужно любить. И верить. Вера — это знание при помощи любви. Искусство даёт нам эту веру и наполняет нас чувством собственного достоинства. Оно впрыскивает в кровь человека, в кровь общества некий реактив сопротивляемости, способность не сдаваться. Человеку нужен свет. Искусство даёт ему свет, веру в будущее, перспективу…»
Андрей Тарковский

Как только я начинаю думать о нём, звучит музыка. Она чуть слышна вначале, это обязательно скрипка или виолончель, почти нет ударных, она грустная и трепетная, её хочется слушать и слышать, и как только она затихает, появляются звуки природы. Девственной, не тронутой цивилизацией, со всеми полетами шмелей, пчёл и стрекоз. С шелестеньем листьев, потрескивающим огнем в камине или ветром, что нарушает покой деревьев и трав. Со звуками льющейся воды, грозы или летнего дождя. И финалом его ухода из пространства — хор человеческих голосов с солируемым альтом, поющий на иностранном языке, но как-то по родному по-русски, как пела в моём детстве прабабушка, когда пряла шерсть. Ассоциации «по-тарковски» понятны. Понятны тем, кто смотрел его фильмы не единожды. Кто слушал его рассуждения об искусстве, поэзии и музыке. Кто читал его тексты. Но, что действительно для меня до сих пор остаётся непостижимой тайной, — как явление в лице Андрея Арсеньевича Тарковского смогло у нас не просто проявиться, а быть и даже остаться последующим поколениям?

Андреево детство было чёрно-белым. Первые воспоминания у Тарковского о себе, доме и семье с полутора лет, с 1933 года. Своей памяти он всю жизнь был благодарен за образы, сохранённые почти с рождения. В три года от мамы Андрея — Марии Вишняковой — уходит к другой женщине отец Тарковского — Арсений Тарковский. Андрей переживал, как и любой оставленный ребенок, но, по его словам, это было ещё не самым страшным испытанием. Война. Когда придёт она, в жизни Андрея появятся постоянные спутники — страх, голод и отчаяние. Эвакуация, чужие места, растерянная и устающая мама, маленькая сестрёнка, ушедший добровольцем на фронт отец, раненный впоследствии и потерявший ногу — и есть андреево детство. Чёрно-белое, с меняющимися пространственными кадрами, с печальной увертюрой к взрослению и отчаянной жаждой жизни.

«Художник питается своим детством всю свою жизнь. От того, какое его детство, зависит, каким будет его творчество. Для меня играло, конечно, огромную роль то, что мой отец — поэт, и на меня оказали огромное влияние его поэзия и его взгляды на русскую литературу, искусство. Хотя должен сказать, что на меня гораздо большее влияние оказала мать — Мария Ивановна Вишнякова. После того, как отец ушел из нашей семьи. Мне было тогда три года. Несмотря на то, что мы, конечно, сохраняли наши отношения — мы с ним, или он с нами, потому что я был еще ребенком, совсем. Жизнь была настолько тяжелой. Вскорости началась война, и эта тяжесть легла на плечи моей матери, естественно которая, будучи совершенно не приспособленной к жизни, спасла не только нам жизнь (нам с сестрой) и жизнь своей матери, нашей бабушки Веры Николаевны, но также и вообще сделала всё, чтобы мы получили образование. Я окончил среднюю музыкальную школу по классу рояля, школу живописи, и сейчас я совершенно не понимаю, каким образом мать могла достичь этого, потому что условий никаких для этого не было. И когда меня все спрашивают — как правило, рифмуя мою творческую биографию с биографией моего отца, — я всегда стараюсь всё поставить на свои места вот таким образом: если бы не моя мать, конечно же, я никогда бы не смог быть режиссёром. Хотя я не уверен, что я должен был им стать. У меня такое впечатление, что я был очень не прав, когда не стал продолжать своё музыкальное образование. В общем-то, я очень жалею, что не стал музыкантом…»
(Из интервью Андрея Тарковского Игорю Померанцеву, опубликованном в журнале «Форум», №10, Мюнхен, 1985 год)

Когда ты слушаешь голос Андрея Тарковского, произносящий цитируемые выше слова в интервью, ты понимаешь, насколько он музыкален. Интонационно, чувственно, неожиданно открыто. И мысль, что он никогда мог не стать тем Тарковским, которым его знает весь мир, апокалиптична сама по себе. В 1943 году Тарковские возвращаются в Москву. Андрюша учится в школе, ходит в музыкальную школу по классу фортепиано, а в старших классах он покорён живописью, да настолько, что начинает ходить ещё и на художественные курсы. А мама? Мария Ивановна устраивается на работу в обычную типографию, и все оставшиеся годы до выхода на пенсию там работает. В 1951 году Андрей выбирает из множества ВУЗов самый странный из возможных (по тем временам). Он становится студентом арабского отделения Московского института востоковедения. Но уже в первый год студенчества Тарковский понимает, что совершил колоссальную ошибку. Бросив институт, Андрей оказывается на распутье: что делать, как и для чего дальше жить, какой профессии посвятить свою жизнь? Во время поиска ответов на эти вопросы он связывается, как он сам говорил, с «дурной» компанией. Как могла в дальнейшем сложиться его жизнь, если бы не вмешалась мама? Никто не знает. Её решение, каким образом «перевоспитать» его, потрясающе в своей простоте и глубине. И именно оно подарило нам впоследствии великого режиссёра. Весной 1953 года Андрей Тарковский был принят в научно-исследовательскую экспедицию института «Нигризолото» в Туруханский район Красноярского края, где проработал почти год на реке Курейке, пройдя пешком по тайге сотни километров. Он смотрел, слушал, рисовал. Очень много рисовал. Свои рисунки он сдаст по приезду в архив института.

«В своё время я пережил очень трудный момент. В общем, я попал в дурную компанию, будучи молодым. Мать меня спасла очень странным образом — она устроила меня в геологическую партию. Я работал там коллектором, почти рабочим, в тайге, в Сибири. И это осталось самым лучшим воспоминанием в моей жизни. Мне было тогда 20 лет. Всё это укрепило меня в решении стать кинорежиссёром…»
(А.А. Тарковский)

1954 год изменит навсегда жизнь и Андрея, и его семьи. ВГИК станет его волшебной палочкой. А Альбусом Дамблдором — кинорежиссёр Михаил Ромм, в чью мастерскую был принят Тарковский на режиссёрское отделение. Удача? Сказка? Нет ответа. Но то, как Михаил Ильич Ромм любил своих будущих гениев-режиссёров, а именно таковыми он считал каждого ученика, безусловно, повлияло на Тарковского. В период учёбы у Ромма Андрей Арсеньевич, покорённый талантом Бунюэля, Бергмана, Куросавы и Феллини (чуть позже), всё более приходит к идее снимать исключительно авторское кино. Дипломную работу Андрея Тарковского теперь знает весь мир. Уникальная короткометражка «Каток и скрипка» до сих пор смотрится на одном дыхании. Магия, что и говорить. В 1960 году Андрей Тарковский оканчивает ВГИК с отличием.

«Первая совместная работа Тарковского и Юсова – «Каток и скрипка», отмеченная раскрепощенностью камеры и цветовой выразительностью, получила первый приз на фестивале студенческих фильмов в Нью-Йорке в 1961 году. Посмотрев её, понимаешь, никогда Андрей Тарковский не будет относиться к искусству как к ремеслу, развлечению или источнику дохода. Всегда оно будет для него не только делом собственной жизни, но и вообще делом для всей жизни, деянием. И это высокое уважение к искусству впервые он выразил в короткометражном детском сюжете…»
(Майя Туровская)

Первую же картину, которую задумал снять Тарковский после выпуска из ВГИКа, был тот самый «Андрей Рублев». Но ему запретили, сославшись на отсутствие опыта. И тогда он берётся за «Иваново детство», сделавшее Тарковского известным всему миру. Фильм получил 19 кинематографических премий, включая: главный приз «Золотой лев» на кинофестивале в Венеции 1962 года; приз «Золотые ворота» на Международном кинофестивале в Сан-Франциско за лучшую режиссуру; главный приз «Золотая голова Паленке» МКФ в Акапулько в 1963 году; специальный диплом на МКФ в Карловых Варах в Чехословакии, в 1970. И после такого успеха ему, конечно же, разрешают взяться за Рублева. Оператором на картине становится вновь Вадим Юсов. По-моему, взаимопонимание режиссёра и оператора – залог не просто прекрасной работы, но здесь в конкретном случае — талантливого воплощения замыслов Андрея Тарковского. С Вадимом Юсовым Тарковский снимет все свои картины, он останется верен талантливому другу и оператору до самой смерти. «Андрей Рублев» тоже принесёт Тарковскому много наград и признание зарубежных коллег. Потом будут «Солярис», «Зеркало», постановка «Гамлета» в Театре Ленинского комсомола и «Сталкер». О каждом фильме Андрея Тарковского можно написать исследование, а не просто эссе. Но сейчас не об этом. Уже после выхода фильма «Зеркало» в 1974 году Тарковский чувствует, как его, несмотря на мировое признание, на родине открыто не поддерживают и не понимают. С чиновниками от кино возникают проблемы, которые впоследствии приводят к «полочному возлежанию» снимаемого кино. Время «хрущевской оттепели» прошло и государство, отрезвев от стиляг и иностранных кинолент, начинает активно поддерживать только тех режиссёров, которые «понимают» курс коммунистической партии и ратуют за коммерциализацию киноиндустрии. И на этом фоне «Зеркало» или «Сталкер» Тарковского! Сами подумайте. Но, несмотря на вновь проявившийся чёрно-белый фон в жизни Тарковского, в январе 1980 года Андрею Арсеньевичу было присвоено звание «Народного артиста РСФСР». И, словно в насмешку замерзающей оттепели, в этом же году «Сталкер» получит приз Каннского фестиваля.

«Поэтому я очень быстро почувствовал это похолодание после оттепели. И уже вторая картина, которую я сделал (начал делать в 1964-м и закончил в 1966-м году) «Рублев» — уже ее история ярко показывает этот переходный период. Я помню Коллегию Комитета по кинематографии, где присутствовало очень много наших кинематографических деятелей. Все они очень-очень хвалили картину, очень неожиданно для меня, потому что я еще сам не понимал, что получилось. И это меня очень поддержало. Я был очень благодарен моим коллегам, и для меня было очень много неожиданностей в тех комплиментах, которые они мне расточали. Я даже стыдился своих мыслей, когда вспоминал о том, как мне казалось, что многие недоброжелательны ко мне. И это как-то очень-очень на меня хорошо подействовало, эта коллегия. Но, тем не менее тут же после этого картина была положена «на полку» (такой есть термин кинематографический, очень распространенный у нас), спрятана и не выходила на экран пять с половиной лет…»
(Андрей Тарковский)

Художественный фильм «Ностальгия» был следующим важным шагом к решению об эмиграции Андрея Тарковского. Сценарий к фильму был написан Тарковским совместно с Тонино Гуэррой. В 198о году Тарковский уезжает в Италию сначала работать над сценарием, а позже снимать фильм. Когда Андрею Арсеньевичу исполняется 50 лет, он, находясь в Италии, понимает, что юбилейные торжества, чествования и прочие принятые «поклоны-речи» от государства не случились и уже не случатся. Затем происходит тот самый скандал в Каннах, в который был вовлечен режиссёр Сергей Бондарчук. И Тарковский принимает решение остаться пока в Италии. Обращается за разрешением побыть несколько лет за границей, поработать вне СССР, но незамедлительно получает отказ. Позже опубликуют это чудовищную секретную докладную Ф.Т. Ермаша в ЦК КПСС:
«Рассмотрев обращение Тарковского А. А., Госкино СССР считает, что его решение остаться за рубежом едва ли является только следствием эмоциональной неуравновешенности и определённой неудачи на Каннском фестивале, откуда Тарковский А. А. рассчитывал вернуться с главным призом. Сосредоточившись на собственном эгоцентрическом понимании нравственного долга художника, Тарковский А. А., видимо, надеется, что на Западе он будет свободен от классового воздействия буржуазного общества и получит возможность творить, не считаясь с его законами. В любом случае Госкино СССР не считает возможным принимать условия Тарковского А. А., имея при этом в виду, что удовлетворение его просьбы создаст нежелательный прецедент».

И Андрей Тарковский принимает единственное решение — не возвращаться на родину. Страшное решение. Для него, для его семьи, для культуры страны, в целом. Есть запись пресс-конференции, на которой Андрей Арсеньевич с женой озвучивают своё решение на весь мир. Сохранилось и другая документальная реликвия — письмо Тарковского своему отцу о сложившейся ситуации, в котором он с невероятной нежностью пытается быть понятым человеком, многие годы назад предавшим его, сестру и жену:
«Мне очень грустно, что у тебя возникло чувство, будто бы я избрал роль «изгнанника» и чуть ли не собираюсь бросить свою Россию. Я не знаю, кому выгодно таким образом толковать тяжёлую ситуацию, в которой я оказался, «благодаря» многолетней травле начальством Госкино, и, в частности, Ермаша — его председателя. Может быть, ты не подсчитывал, но ведь я из двадцати с лишним лет работы в советском кино — около 17 был безнадёжно безработным. Госкино не хотело, чтобы я работал! Меня травили всё это время и последней каплей был скандал в Каннах, где было сделано всё, чтобы я не получил премии (я получил их целых три) за фильм «Ностальгия». Этот фильм я считаю в высшей степени патриотическим, и многие из тех мыслей, которые ты с горечью кидаешь мне с упрёком, получили выражение в нём».

Позже будет увольнение с «Мосфильма», долгая борьба за Андрюшу-младшего, не получающего право выезда из СССР, постановка «Бориса Годунова» в Ковент-Гардене в Лондоне, съёмки уникальнейшего фильма «Жертвоприношение» (один из самых любимых) и страшная болезнь, которая заберёт его в 1986 году. Ему было всего 54 года. Сколько ещё прекрасных фильмов и постановок он мог сделать. Сколько нежности, чуткости, боли и надежды мог бы он оставить в своих историях. Так как явление в лице Андрея Арсеньевича Тарковского смогло у нас не просто проявиться, а быть и даже остаться последующим поколениям? Наверное, нет ответа. Но я позволю себе его сформулировать интуитивно. Ангел, которого увидел Андрей Арсеньевич при рождении, был не просто рядом с ним всю его жизнь, — он сделал всё возможное, чтобы и мы с вами смогли увидеть его через призму дара Андрея Тарковского.

«Знакомство с первым фильмом Тарковского оставило впечатление чуда. Неожиданно я оказался на пороге комнаты, ключей от которой мне до тех пор не давали. Там, куда мне давно хотелось попасть, Тарковский чувствовал себя свободно и уверенно. Нашелся человек, сумевший выразить то, что мне всегда хотелось, но не удавалось, — это обнадеживало и вдохновляло. Тарковский — величайший мастер кино, создатель нового органичного киноязыка, в котором жизнь предстает как зеркало, как сон. Фильм, если это не документ, — сон, греза. Поэтому Тарковский — самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да и что, кстати сказать, ему объяснять? Он — ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в то же время наиболее податливом жанре искусства. Всю свою жизнь я стучался в дверь, ведущую в то пространство, где он движется с такой самоочевидной естественностью. Лишь раз или два мне удалось туда проскользнуть…»
(Ингмар Бергман)