Апельсиновый вор. Лагерные хроники

               

                (Из записей Марка Неснова)               

                Тюрьма заставляет человека быть тем, кто он
                есть на самом деле.
                Д. С. Лихачёв, академик.

               
Ничем не примечательное здание филиала московской гостиницы «Октябрьская» внутри было прекрасно оборудовано для проживания иностранцев и выгодно отличалось от остальных московских гостиниц.

В стоимость номера входили немыслимые по тем голодным временам блага цивилизации, включая вкусный завтрак и напитки в баре номера.

В отличие от наших сограждан, для иностранцев завтрак не походил на поспешное проглатывание бутербродов с чаем, а выглядел, как приятное и неспешное времяпрепровождение.

Мы с женой тоже, с удовольствием, пристроились к привычкам жителей «загнивающего» Запада.

В противоположном от нас конце ресторана был длинный стол, за которым сидело человек десять немцев.
У торца стола обычно сидел в инвалидном кресле немолодой немец с бородкой, который  всегда оживлённо беседовал со своими коллегами.

Удивляло не только его самоходное кресло, но и его манера держаться так, что никому и в голову не пришло бы его пожалеть или ему посочувствовать.

Для нас такое поведение инвалида было  непонятным, а его облик и манеры вызывали наш естественный интерес.

Что-то мне казалось знакомым в этом немце, но зацепиться сознание ни за что не могло.

Прошла почти неделя, когда однажды инвалид подъехал на своём кресле к стоявшему в углу роялю и стал играть какую-то классику.
После нескольких минут игры  он, закончив,  сыграл музыкальную фразу из песни:
«Расцветай под солнцем Грузия моя».

Я чуть не свалился со стула.
Всё сразу встало на свои места.

Вот уже больше двадцати лет я считал этого человека погибшим, а он, наверняка, тоже не очень верил в моё светлое будущее.

Я поднялся, прошёл в другой конец зала и положив свою ладонь на руку
 пианиста сказал:
- Здравствуй, Илюша!

Да! Это был он.
Илья Георгиевич Церетели - потомок грузинских князей, сын члена-корреспондента Академии наук, свободно владеющий пятью языками и прочитавший несметное количество книг.

Всё это не мешало ему быть знаменитым на всю страну вором-карманником, что периодически приводило его к очередному сроку в лагере, где мы познакомились и подружились.

Никакой материальной потребности воровать у Ильи, естественно, не было.
Он болел клептоманией, официально установленной врачами - психиатрами, и этот диагноз мог  бы спасать его от наказания.
Но Илья предпочитал сидеть в лагере перспективе провести половину жизни в «дурдоме», откуда он боялся выйти  идиотом после длительного  лечения по советской методике.

В лагере у Ильи было два основных занятия.
Он читал книги на разных языках и играл в нарды на интерес.

В прилагерном посёлке почти всегда проживал кто-нибудь из его большой родни, передавая ему разными путями деньги, продукты и  много всякого - разного.

Поначалу мы с ним  не пересекались, но часто  встречаясь в туберкулёзном бараке, куда он приходил играть, а я общаться с друзьями, мы, присмотревшись друг к другу, сблизились и стали  «взаимничать».

В туберкулёзном бараке было человек десять бывших воров - прошляков, то есть воров в прошлом, завязавших без официального отказа.
Ничем они не выделялись от обычных «хороших» парней и о воровской молодости говорить особо не любили.
Да это было и небезопасно, потому что зэка, объявившего себя вором, администрация была обязана сразу отправить на тюремный режим, где с угрозой для жизни его принуждали писать отказ.

В то (брежневское) время никаких «воров в законе» по лагерям не было, и о них только рассказывали разные байки-легенды без всякого  пиетета.

Поэтому, когда пришедшие этапом человек сорок из Грузии стали шёпотом говорить, что среди них «вор в законе», никакого впечатления ни на кого это не произвело.

Этим вором был сорокалетний упитанный, представительный грузин по имени Гурам, который больше походил на какого-нибудь начальника овощебазы, чем на бродягу - терпигорца.
Вёл он себя по-барски, но без претензий на блатную исключительность.
Был он всегда при деньгах, не работал и не играл.
Одним словом барин и по положению и по повадкам.

О лагерной жизни у него были киношные представления.
Но то, что он вор, как бы должно было пониматься само собой.
И всё это говорилось шёпотом  среди своих, но так, чтобы все знали.

Все грузины, бывшие на зоне, с самого начала относились к нему как к большому боссу, и только Илья не выказывал ему никакого почтения, хотя и не проявлял неуважения.
Так он относился ко всем.

Весь облик, манеры, поведение, а главное, воровская профессия
 выгодно отличали Илью Церетели от остальных урок.
А уж от доморощенного вора Гурама и подавно.
Карманников в лагерях крайне мало, и они пользуются заведомым уважением, если всё остальное у них в порядке.

В общем, как-то так получилось, что советоваться грузины  потихоньку стали приходить к Илье, а Гурам всё больше и больше терял уважение, совершенно не понимая причин падения своего авторитета.

Бывалые урки стали называть его  «апельсиновым вором», потому что он сам, по - глупости, бесконечно рассказывал о своём двухэтажном доме, автомашине ЗИМ и вагонах фруктов, которые он гонял за Урал.
Исторически вор-это бродяга без семьи, детей и дома.

А уж его страх перед бараком туберкулезников делал его просто смешным.
Для уважающего себя парня возможность заразиться не может входить в перечень забот.
Все мы под Богом.

Особенно нелепым казался говорливый Гурам на фоне сдержанного и умного Ильи, который был безупречен и по лагерным и по человеческим понятиям.

Гурам же, привыкший дома в Грузии к заведомому почтению, тяжело переносил своё незаметное спускание с купленного им пьедестала, и переживать такое состояние было для него, похоже, невыносимо.

К Илюше стали подъезжать  шестёрки Гурама для разговора, но
 ничего не менялось, потому что таков был порядок вещей, и ничьим желанием изменить его было невозможно.


Я уже был на другой зоне, когда до меня дошёл слух, что Илья упал с башенного крана и, вроде бы, умер в железнодорожной больнице, где его оперировали.

Я не верил в правдивость  причин его смерти, потому что Илюша с детства боялся высоты и никогда не соглашался играть в нарды на площадке крана, где жулики прятались от надзора.
Я подозревал, что убили его шестёрки Гурама.
Больше я никогда об Илюше Церетели не слышал и считал его погибшим.

И вот, в начале 90-х я встречаю его в элитном филиале гостиницы Октябрьская в Москве живым и относительно здоровым.
Уж во всяком случае, весёлым и бодрым.

Из его рассказа я узнал, что он уже пятнадцать лет живёт в Германии, работает консультантом-переводчиком в большой фирме, которая в России имеет финансовые интересы.
Живёт Илья с женой и двумя дочерьми.
Надеется, что  немецкие врачи полностью восстановят его здоровье.
Мы проговорили несколько часов и больше никогда не встречались.