Плебей и царь

Рычит и мечется, и гривой чешет
О прутья — стражи высоки.
Хоть даже и с разбегу вспрыгнуть,
То не достигнуть высоты.

А ночь треклятая уж стонет,
Хоть подыхай тут от тоски.
И пусть бы на минуточку о воле вспомнить,
Года были сильны: и лапы, и клыки.

Когда сидел в засаде долго
И братья прятались в кусты,
А стадо антилоп проворно
Бежали сотнями в степи.

А хвост был, словно молот:
Никто пред ним не устоял.
Пусть был бы стар, иль молод —
Любого он им с ног сбивал.

И он бросался из засады,
И грозным рыком устрашал
От жути содрогнувшееся стадо,
И в горло острый клык вонзал.

И кровушка, сладка как мёд, текла
По гриве, каплями стекая,
И братья рвали на куски
Поверженного, мясо поедая.

Как мог бы плакать он, так слёзы б проливал,
А так, лишь горько застонал.
Но тут услышал невзначай:
«Эй, царь, чего тоскуешь по ночам?»

Лев обернулся: «Кто это там
Рискнул заговорить, иерархию поправ?»
И вновь послышалось за клетью:
«Так это я — ишак. Приветик».

Лев: «Ты больно смел, я погляжу,
Покуда за решёткой я сижу.
А ну, подай сюда копыто.
Я для порядка укушу.
Не дрейфь, я не сожру.
Теперь уж брюхо моё сыто».

Ишак: «Ещё чего! Ты, может, и обедал,
А мне ещё работать надо, чтобы снедать.
Ты там в вольере целый день
Круги мотаешь, как не лень.
А об охоте — только мысли.
Вот ты по моему уму размысли:
Я тут поклажу каждый день
Тащу с собою и взашей
Ещё вдогонку получаю
От купца. Да и лихих плетей
Он не жалеет мне. Ах, был бы он добрей,
Так я бы не мечтал, как ты, о воле,
Да и упряжка не мешала б мне
Хоть иногда пастись на поле».

Лев: «Бедолага! Как же ты попал в неволю?»

Ишак: «Так я родился уже в ней.
И прародитель мой
И до него ещё за много дней
Нас отобрали от степей привольных.
И только лишь по бабушкиным сказкам
Я знаю о поре прекрасной.
А ты-то как попал в вольер?
Ты ж, вроде, царственных кровей».

Лев: «Оно-то так. Но ранен был
В бою кровавом. Крокодил
Мне кусок мяса с боку отхватил.
Лежал я без сознанья час,
А человек меня от смерти спас.
Теперь я для него — большая кошка.
И даже вот тебе завидую немножко».

Ишак: «Ну ты нашёл кому!
И я, хоть в клетке не сижу,
Но точно — зависть не ищу.
Весь день, как проклятый, пашу.
Уже живот прилип к хребту».

Лев: «А хочешь, мясом угощу?»

Ишак: «Ну… благодарю, конечно.
Но, как тебе сказать… — мы на диете вечной.
Из тех мы происходим тварей,
Кто, окромя травы, ничто не пожирали».

Лев: «Бедолага! Мясо — вот отрада!
И свежей кровушки вкусить —
Была бы кстати мне награда,
Когда б не обернулась неудачей жизнь
И случай выпал тот досадный».

Ишак: «Так значит оба мы несчастны,
Коль люди к этому причастны.
Но если здраво рассудить,
Они не так уж и опасны.
Мы сами шкуры наши дали заклеймить,
Хоть было это и напрасно».

Лев: «Так что же: мне теперь себя убить?»

Ишак: «Ну почему?
Ты можешь дальше в клетке жить.
Тебя тут кормят и поят почасно.
Такую б жизнь, и я бы смог переносить».
Лев: «Ну будет! Уж удручают эти мысли.
И раз уж мы с тобой вдвоём
В ночи толкуем обо всём,
Давай-ка лучше мы споём».

Ишак и лев поют.
Ишак начинает:

«Ах, вольная ты, степь раздольная!
Милы мне звёзды в небе вольные.
Ковылинки серебристые
И цветочки золотистые.
Надышусь я хмелью пьяною
И окутаюсь нирваною».

Лев подхватывает:

«И вкушу я мясо сочное —
Молодое да молочное.
А потом пойдём мы с братами
Закусить чуток зайчатами.
А затем на водопой,
Что у речки, у лесной.
А когда придёт пора,
То уснём мы до утра.
И во снах увидим мы
Все заветные мечты».