Иностранец

Мне трудно устремлять себя за пальцем,
или рукой гранитного вождя.
И потому, считаясь иностранцем,–
я изучал перкуссию дождя
и пил коктейль... Забыв о коллективе.
А в нём воскрес обидчивый Фома:
пошел в участок, клялся на крапиве,
что я-де был сторонником ума.
И как-то утром, взяв с собой два лома,–
ко мне пришли и стали донимать.
Но голубой пасьянс над крышей дома,
инспектор не сумел дешифровать.
Он лишь курил, выспрашивал лукаво
и, забираясь сапогами на диван,–
внушал бесспорно, что имея вид на право,
способен отключить на кухне кран;
раздеть жену; найти в дырявой бочке
немного копоти и детский пистолет.
Чтобы потом, в угоду каждой строчке,–
переписать мой видимый портрет
себе в блокнот: «Особо не опасен.
Но, иногда, без видимых причин,
становится сознательно неясен
на фоне предсказуемых картин.
Не буйный. Политически спокойный.
Народ – не почитает ни за что.
По виду – тридцать лет, не слишком стройный.
Среди особенных примет нашлось пальто,
в котором он уже седьмую зиму
проходит городом, а так же – злая страсть,
курить одну и ту же гадость – «Приму»,
и забывать, чья нынче правит власть.»