Нас возвышающий обман

Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 1999

    АЛЕКСЕЙ МАШЕВСКИЙ
    «НАС ВОЗВЫШАЮЩИЙ ОБМАН» (тезисный вариант)

    «Тьмы низких истин мне дорожe / Hас возвышающий обман», — напишет в 1830 году Пушкин.
    Эта фраза, появившаяся в стихотворении «Герой», тем более странна, что именно к концу 20-х, началу 30-х годов Пушкин приходит к реалистическому методу изображения жизни, более того, сам осознает себя как «поэт действительности» (так и определит в заметке 1830 г. в альманахе «Денница»). Реализм же противостоял предшествующим стилям как раз тем, что искал ценности в самой жизни, пытался извлекать критерии оценки из исторически обусловленных обстоятельств. Любая идеальная схема теперь не навязывалась миру (как в романтизме), а проверялась на соответствие объективному ходу вещей. Тем самым, Богом писателя становилась истина, какой бы неудобной она ни казалась. А истина эта состояла в том, что человек обусловлен социальной средой, своим возрастным горизонтом, культурными связями, наконец, физиологическими потребностями.

Открылся целый мир сложных психологических скрещений идеальных установок и реальных бытовых мотивов. Жизнь вдруг стала огромной лабораторией с множеством объектов, свойства которых не были заранее заданы и подлежали исследованию. В этой-то обстановке и было написано стихотворение «Герой».
    Оно посвящено Наполеону. Характерен эпиграф: «Что есть истина?». Стихотворение строится как диалог некого Друга с Поэтом. Неожиданно выясняется, что для Поэта дорог не военный гений Бонапарта, а завораживает его человеческое бесстрашие перед лицом небытия, в котором, однако, главное не гордая личная отвага, а какая-то высокая способность солидарно с другим противостоять смерти.

    И вот звучит отрезвляющий голос Друга: по свидетельству «Мемуаров», автором которых был журналист Вильмар, - Наполеон не был героем, а объективная реальность опровергает наши возвышенные представления о героизме, о человеческом достоинстве. С этим Пушкин-поэт не хочет согласиться:
    Да будет проклят правды свет,
    Когда посредственности хладной,
    Завистливой, к соблазну жадной,
    Он угождает праздно! — Нет!
    Тьмы низких истин мне дороже
    Нас возвышающий обман…
    Оставь герою сердце! что же
    Он будет без него? Тиран…

    Все дело в том, что Пушкин был не только первооткрывателем реалистического метода, он был и первым, кто понял угрозу, скрывающуюся в подобном сугубо «реальном» взгляде на мир. Угрозу, которую можно было бы назвать синдромом макиавеллизма. Ведь знаменитый флорентийский мыслитель хотел лишь одного: показать, что в основе действий политика должна лежать подлинная реальность, в которой нет места нашим моральным принципам и представлениям о справедливости. Интересно, что печать некоторого макиавеллизма несут на себе отдельные стихи Пушкина — «Клеветникам России», «Бородинская годовщина», в которых кровавая расправа над восставшей Польшей рассматривается как событие, вытекающее из исторических и политических реалий.

    Новый метод, тяготевший к «объективной действительности», вольно или невольно оставлял писателя без твердой этической почвы (на которой, например, незыблемо стоял классицизм). Человек оказывался лишенным подлинной свободы, а его поступки почти целиком определялись обстоятельствами, а главное, при скрупулезном рассмотрении современности или исторической перспективы нигде не прослеживалось победное действие нравственных законов. Получалось, что если подходить к миру как к лабораторному столу, на котором разложены определенные объекты, то наличие таких важных для нашей духовной сущности вещей, как совесть, честь, вера, любовь, героизм, справедливость, не подтверждается. Не подтверждается так, как, к примеру, подтверждается наличие стола или стула, на который я могу сесть. Могу встать, отвлечься, пойти гулять, вернуться — и снова обнаружить его на прежнем месте. Стул точно есть, его существование автоматично и независимо от меня. Но если теперь таким же способом попытаться «поймать» нечто, имеющее отношение к области духа, — например, героизм — нас постигнет разочарование. Нельзя, обнаружив в своей душе раскаяние, любовь или веру, пойти погулять, а вернувшись, застать их как бы «стоящими на месте». Они есть только до тех пор, пока я их удерживаю. Я люблю лишь постольку, поскольку совершаю духовное усилие — любить.

    Прямо или косвенно реализм предполагает мир существующим в качестве объекта, не зависящего от наблюдающего его субъекта. Анализируется что-то, само по себе уже наличествующее, как бы автоматически себя возобновляющее во времени. Это природные, социальные процессы, развивающиеся по своим законам, или «низкие истины», как говорит Пушкин.

    Но таким способом никогда не засвидетельствовать наличие в мире того, что не существует независимо от самого наблюдателя, самого человека. Потому что совесть, добро, героизм — понятия, получающие свое значение лишь в человеческом (и не просто человеческом, а личностном) измерении. Они существуют лишь до тех пор, пока есть субъект, их удерживающий, воспроизводящий. С точки зрения природного или социального процесса, героизм — только «возвышающий обман». Но Пушкин не случайно подчеркивает слова Мне дороже (не Нам, как часто цитируют эту фразу). Потому, что честность существует в этом мире не вообще, не у кого-то там, а только тогда, когда я (именно я) сам поступаю честно.

    Смысл пушкинской фразы не в том, что человек всегда предпочтет сладкую иллюзию горькой правде, а в том, что духовная истина не существует сама по себе и рождается лишь моим возвышающим усилием внутри определенного рода обмана. Обмана, с точки зрения отстраненного наблюдателя, который, чтобы уверовать в героизм и любовь, сначала требует доказательств их наличия от других и только затем обращается к себе. Нет, так никогда не получится. Единственное надежное средство доказать существование добра в этом мире — это немедленно начать творить его самому.

    Проблема эта, сводящаяся к тому, что любая истина парадоксальным образом открывается в особого сорта иллюзии, все время волновала Пушкина. Ведь главное тут, как мы уже поняли, состояние вложенности души. Но это и есть вопрос любви, веры, понимания.

Пушкин явно отдает предпочтение «литературной», но искренней Татьяне (из романа Евгений Онегин). В чем дело? По-видимому, в том, что создавая свой роман он писал как бы «саму жизнь», — поэт помнил, что истина (любовь, понимание и т.д.) может родиться лишь в духе, чистой сферой которого является не повседневное бытовое существование, а искусство. Следовательно, для любви, для счастья требуется «магический кристалл» иллюзии, которую мы силой своей души сделаем правдой.