Только ЕГО тень

ТЕБЕ

Теория ушедшей эпохи оказалась правильной – из искры возгорелось пламя.

Он обжёг мое сердце. Пожар испепелил всё. В общем, закоротило. Остался только мерцающий уголь, и я жарилась, чертыхаясь на сковородке жизни, ещё много дней и ночей: навязчивым утром и пасмурным вечером, тусклым днём и бессонной ночью; в сумерки и засветло. Со временем тлеющее пламя, обессилев, уползло, оставляя за собой едкий шлейф опечаленных дней. Почти угасло.  И то, что осталось – превратилось в закопченный камень: с глубокими трещинами – шрамами на поверхности и глухой пустотой внутри.

Тащась по жизни ничьей никчемной клячей, и повторяя, как пономарь, священные библейские слова «Всё проходит, и это пройдёт…», – годами скулила лишь о том, чтобы ты оставил меня. Обессилев вконец, равнодушно переползла в новое тысячелетие. И уже не горемычная спина моя потащилась, а неусыпная тень твоя и моя – такая бестолковая неразборчивая, память.

Вероятно, со временем, мои артерии заполнили склеротические бляшки, поставив непроходимые преграды в животворном потоке бурлящей горячечной крови, и я поняла, что могу иногда дышать и без твоего присутствия. Наваждение, испробовав все средства, перестало атаковать, а затем и донимать и засело в длительную осаду, чтобы отдышаться.

Вот как бывает. Главные герои – моя обветшалая память и его незыблемая тень до сих пор живы. Продолжают здравствовать, но только в параллельных мирах. Нам не дано пересечься. Не судьба.

Остальные, кто остался в потустороннем от меня мире, даже и не догадываются о том, что я так безоглядно и безответственно вляпалась в главную историю свой жизни. И ведь не по весне, когда, мартовские кошки бросают клич к безрассудному бесстыдству, всё случилось-приключилось. Было бы за что страдать. За лето всё бы и прошло, к осени прогорело, а зимой, грызя брызжущее соком перезрелое яблоко и, вспоминая былые прегрешения, придремывала и, мурлыча, в пушистом свитере, с благодарностью вспоминала, маленькое весеннее сумасбродство. Так нет же. Всё не как у людей.

Жухлый сентябрь настежь открыл двери. Он вошёл. Сразу и не поняла, что к чему. Тогда ещё не знала, что сначала буду бездумно тянуться, незримо греться у его плеча. Радовалась приходу, наверно преданно заглядывала в глаза. И меня не стало: так, приложение к нему. Растворилась. Вот и всё.

Вдруг пришла Она – Жена. Его женщина. Молча пытала взглядом. Наверно я мела хвостом и суетилась, уже не помню. Пришлось задуматься. О чём? Он не был змеем-искусителем, и не было грехопадения, и не было яблок ни на ветру, ни на снегу. И не было яблочного спаса. Ничего не было. Да и к чему ему такая напасть…

Только чёрная сахара его глаз обожгла меня, испепелила, и некому было подать воды напиться. Высохла. Сморщилась. Скукожилась. И горечь оказалась горше полыни. Так ни за что пропали годы… До ледникового периода было ещё далеко. Сначала было пепелище, ходила нагая, ничего не чувствуя, по раскалённому пеклу. Оказалась живуча. При жизни побывала в кромешном аду. Теперь не страшно.

Этого я ещё не знала и безрассудно шагнула навстречу судьбе. А не вышло по-моему. Вышло по-Пруткову. Судьба своенравна, сама расставляет, где пешка, а где дама. Сделала шаг навстречу, и поняла: не вместе, не рядом. Никогда. Сердце рухнуло в пропасть, разбилось на острые осколки, потом только спеклось. Тупая боль на годы застряла занозой.

Почуяв беду, сбежала впопыхах без оглядки. Надеялась, забудется. За кадром остались мои дети и их отец, уже чужой мужчина. Поехала за ним на постылый, ледяной остров. Зазнобило, залихорадило. Закоченела. Обнесла себя глухим забором – ни щёлочки. И затосковала. Да мне и сейчас больно.

Про любовь-морковь написано много, повторяться не стоит. Полярная ночь довершила своё дело – замёрзла, как куколка в анабиозе, и отрешилась. А надо было жить-поживать. Рядом – дети, маленькие совсем. Это они провели меня по околице жизни. С ними обрела себя, пришлось. Настырное время всё переплавило. Научило уму-разуму: терпению, снисхождению и много ещё чему.

Прошло время зноя, листопада. Вьюга забелила смоляные волосы. Заскорузлая корка мерзлоты треснула… оказалась не вечной. Опять же глобальное потепление тому причиной. Ледяной панцирь стал таять – сердце, наконец-то, забилось, хотя бы в тахикардии, и по лицу по его высохшим руслам уже не текут реки. Иссякли.

Теперь уже не боюсь, что память, устав, без смены декораций, опять невзначай приоткроет дверь в никчемные без тебя, равнодушные тусклые будни. Так и не было праздников в душе, только красные дни календаря как-то напоминали о том, что надо бы и встрепенуться. Да голоса детей призывали к жизненному порядку.

Не знаю и как, удалось вырваться из плена твоей разрушительной власти. Да никто и не держал, это я сама сплоховала. Тихими вечерами твоя тень по-прежнему караулит меня в закоулках памяти, но я начеку, знаю, что больно. Но уже можно стерпеть.

Знаешь ли ты об этом? Помнишь ли меня?


Aoida XX /3.04.09.Ред. 7.1.11.