Жизнь без прикрас

Тысячелетие наступило. И уже все забыли, что оно новое. Просто продолжают жить. И по-прежнему, надеются на будущее, а оно уже давно наступило. Сквозь знаменательный рубеж притащились все, кому не лень, прихватив старые диваны и привычки. Куда от них денешься? Уже целая пятилетка прошла, если считать в измерении тех, кто шагал под красными знаменами и равнял свою жизнь категориями равенства и братства.

 И надо бы как-то перед собой отчитаться. А ничего не произошло. Следующие горизонты слишком далеки, чтобы серьезно задуматься, куда же идти дальше. Все по – прежнему: почти нищета, и закалённое в невзгодах отчаянное заклинание, что всё впереди. Эта святая вера в светлое будущее помогает видеть через боль скомканной жизни нечто, чего нет в повседневной жизни. Светлое и радостное будущее…

Утро. Я встаю почти всегда с первым звонком будильника, прихлопываю его по башке, прекратив непрекращающуюся трескотню и, ёжась от холода, тащусь на кухню. Там во всю ширь плюшевого рта – всегда улыбается солнечный подарок моей дочери – мягкая сшитая игрушка, подвешенная на шпингалет. Глядя ещё в тёмное окно, вижу продолжение оранжевой кухни, там, в зазеркалье, слава богу, не видно подтекающего уже десятилетие потолка. Всё в зыбкой дымке. Туман. Мираж. Только ярко светит солнце, во всю ширь улыбаясь беззубым ртом.

Дымок над кофе, увы, не всегда ароматный, а такой как есть. Чаще гренки. И ещё, всё равно, чего-нибудь. Что бог пошлет. А бог послал меня куда подальше. Живи, как знаешь, если не веруешь. И рада бы поверить. И рада бы и покаяться. Только жду не дождусь, когда это сделают те, кто должен это сделать в первую очередь. А они не торопятся, а, может быть, даже и не собираются. И даже «Иисусе», сорвавшееся с моих уст скорее тяготит своей ненастоящей навязчивой интонацией. Не мои слова. Не моё мироощущение. Так, словесная провокация. А вдруг прилипнет, поселится и останется навсегда, станет новой иллюзорной сущностью. И украдет мой мир. Чур, меня.

Я отвлеклась. Надо бы и собраться на работу. Тут не опаздываю – никогда. Редкий случай. Привычка, накопленная годами. Собралась, причесалась так-сяк. И в путь.

Мне сильно повезло – живу в центре. И с тяготами транспортирующихся пассажиров не очень знакома. Так, редко, для чувства полноты жизни, изредка попадаю впросак, с трудом протискиваясь по крайней нужде в брюхастый троллейбус. Сродняясь телами во всеобщем экстазе и, протягивая мятую десятку за проезд, кляну себя за свою неразборчивость в средствах передвижения, извиваясь угрём в груде тел и хамства. Ведь можно было и пешедралом. Есть и пешкарус – излюбленное средство передвижения для неплатежеспособных. И, что немало важно, незатратная статья расходов и для здоровья полезно. Иногда стреляю проездной у добросердечной соседки.

Думаю, не только мне необходимо приплачивать всем участникам этого вавилонского столпотворения: за экстрим, за лихачество при втаскивании или вынесении тела из транспорта, за амортизацию нательных вещей. В общем, для меня это скорее экзотический штурм, щекочущий скорее воображение, чем нервы.

С утра по проспекту все бегут, редко кто движется со значением в лице. С выражением, скорее едут в лимузинах или в старых жигулях. Не так уж важно в данном контексте. Их лиц не видно. Полусонное утро всегда несет в себе особое настроение. Немного вытянутые вперед лица указывают на устремленность к достижению намеченной цели. Бодро бегущий, всегда видит перед собой цель.

9.00 – каждый день на работе, как отче наш. Каждое утро чужой бред и политические митинги на рабочем месте. Вопль самого благополучного среди нас. Этот как проба голоса перед концертом. Для неё жизнь – арена. День простоять, да ночь продержаться. Уж и толку нет. И сама как реликвия. Таковой она себя считает не один уже десяток лет. Старость предполагает проявление уважения и милосердия. Отчего то я вижу именно в ней только желание продержаться любой ценой, подлюганя и концертируя. Для непосвященных в эту канительную игру, все мило. Может быть лучше не продолжать… Жестоко, скажете вы? Может быть… Кто нюхнул жизни понюшку, тот молчит, привыкнув к нахрапистому оранью без нужды.

Если накал страстей стихнет до того, как станет невмочь слушать каждодневные бредни о несправедливости этого мира, все склоняются над бумагами и шуршат до поры до времени. Пока искра чьего-то несогласия не разгорится в прениях о несправедливости существования. Прожить и не понять очевидного. Чего лично она хочет? Заявить о себе. Пожалеть себя. Отругать других. Вызвать возмущенную волну и сожрать её, как хронофаг. Не понятно. Определенной цели нет, и действий не предполагается. Значит, не пришло время рыть окопы.

Далее – святое – дарованный профсоюзом, перерыв в 15 минут. Святое чайное время для демонстрации исключительности каждого его члена. У меня скоро наступит несварение желудка от очевидного декларативного самоутверждения. Да, бог с нами.

За чаем мы не унываем, дружный смех сотрясает облезлые стены. Что нам терять. Смех – да и только. Главное, сразу пресечь словесную вакханалию зачинщика о службе Отечеству, или, в крайнем случае, сгореть в производственном чаду. Как говориться, все работают, не щадя живота своего, а Россия все бедствует, несмотря на нашу служебную ретивость. И мы до сих пор вместе с ней нищи и убоги. А как хочется махнуть на зажёванные в словесах Канары – новое направление в иллюзорных мечтах – или еще в какие-нибудь Там-тара-ры. Всё равно куда. Только подальше от серой и убогой жизни от зарплаты к зарплате.

И я молодая пенсионерка, жду не дождусь своей стипендии. Буду кутить аж на три с половиной. Жить станет лучше, жить станет веселее… Вот и отрываемся целых пятнадцать минут, иногда и прихватываем секунд шестьсот. Думаю, это простительно. До обеда надо сидеть сиднем, изощряясь в написании деловых писем и предложений. Исправляя набело, перечёркнутые начальственной рукой письмена. Счастье для нас компьютерная эпоха. Правь, сколь того ни пожелает начальство. Главное в этом деле спокойствие. Потому что от первоначального замысла, как правило, ничего не остается. И догадаться, что было раньше яйцо или курица, уже невозможно.

Вот так. Утро прошло, День наступил. Все думают, строчат, и стучат. Не иронизируйте раньше времени. Стучат по клавиатуре. И с рвением и страстью к бумажкам и инструкциям. Такова жизнь без прикрас
         

Aoida XX    90-е